– Просто поблагодарить за неустанную заботу. – Я забочусь о тебе уже несколько лет, с чего вдруг именно сегодня в тебе проснулась благодарность? – Раньше ты не давала мне такого шанса. – Врешь, ведь ты пригласил меня ради этого, не так ли? Она закатала левый рукав, и тогда он увидел, что ее запястье заклеено пластырем. – Как ты догадалась? – Едва ты сегодня зашел в участок, я сразу заметила, что с тобой что-то не так, ты был похож на шпиона; мало того что на всех бросал косые взгляды, так еще и пялился на меня процентов на восемьдесят чаще обычного. Причем обычно ты смотришь на мое лицо, а тут тебя вдруг заинтересовали мои руки. Можешь не переживать, это просто царапина, все равно что комар укусил. С этими словами она расправила рукав и хорошенько застегнула манжет. – Можно узнать, из-за чего? – спросил Шао Тяньвэй упавшим голосом. – Кошмар приснился, я понимала, что сплю, но никак не могла проснуться, тогда мне пришлось себя разбудить, расцарапав руку, – Жань Дундун закрыла глаза, словно припоминая свои ощущения. – А тебя за это не отстранят? – забеспокоился Шао Тяньвэй. – А я допустила какие-то перекосы? Или нарушила закон, или совершила нечто нелогичное? – Вроде нет. – Тогда чего беспокоишься? – Я беспокоюсь за твое здоровье, хочется разделить твою ношу, но не знаю, как это сделать. – Поцелуй меня, – она показала на свои манящие губы, – прямо сейчас, возьми и поцелуй. Шао Тяньвэй так перепугался, что невольно подался назад, крепко ударившись о спинку стула. Он не то чтобы не хотел этого, даже, напротив, у него такое желание уже возникало не раз. Хотя Жань Дундун была старше его на десять лет, она казалась ему воплощением красоты и мудрости, при этом ничего лишнего в отношениях с ним не позволяла. Впервые ее большущие глаза смотрели на него в упор с такого близкого расстояния. Они показались ему совершенно бездонными, он даже ощутил силу, с которой она затягивает его в свои сети. Ему вдруг стало страшно, его пугал не столько сам по себе соблазн, сколько то, сможет ли он его выдержать. Она слегка улыбнулась, пытаясь сгладить неловкость. Ее улыбка была настолько обворожительной, что ему тут же захотелось, чтобы его будущая избранница оказалась похожей на Жань Дундун. – Может, пойдешь и снимешь номер напротив? – Сестрица Жань, хватит надо мной издеваться. – Я могу и передумать. Хочу посмотреть, используешь ли ты этот шанс. – Это расходится с тем, чему ты меня всегда учила, это просто невыносимо. – Не бери в голову, считай это случайным развлечением, чего ты волнуешься? Он вдруг поднялся и произнес: – Я, пожалуй, пойду. – Присядь, я еще не закончила. Он присел на самый краешек стула, но, почувствовав, что вот-вот соскользнет, незаметно подвинул зад подальше. Она неожиданно засмеялась, да так, что по спине его пробежал холодок. – Вчера вечером ко мне приходил профессор Му, – признался он. – Я догадалась, – ответила она. – Меня совершенно поразило, что такой умный человек, как он, вдруг пришел ко мне за советом. Когда он говорил о твоем здоровье, то едва ли не плакал. Он тебя очень любит. Надеюсь, что ты не наделаешь глупостей. – Какого совета он у тебя просил? – Как тебе помочь. – А ты мне уже помог. И пускай этим утверждением он был сбит с толку, по сияющему выражению ее лица он понял, что она и правда счастлива. – Твоя огромная помощь заключается в том, что ты позволил мне увидеть хорошего человека, человека, у которого еще сохранились моральные качества. Ведь с чем мы ежедневно сталкиваемся? Измены, убийство, кражи, коррупция, содержание любовниц, обман чужих и собственных жен… Со сколькими женщинами Сюй Шаньчуань изменял своей жене? Неужто Ся Бинцин интересовали только чувства, а на деньги ей было наплевать? Родители У Вэньчао не доверяли друг другу. Хун Аньгэ и Бай Чжэнь, у которых, казалось бы, все было прекрасно, тоже развелись. Жань Дундун хотела было вспомнить похождения собственного отца, но вовремя нажала на тормоза, развернув мысль в другом направлении. – Кому вообще можно доверять? Ты знаешь, почему меня мучает бессонница? Он покачал головой, потому как вообще понятия не имел о том, что такое бессонница. – Я боюсь, что стоит мне закрыть глаза, как тут же случится что-нибудь плохое – классический пример того, что чувствует ночной сторож; ведь он считает, что пока он бодрствует, ничего плохого произойти не может. Шао Тяньвэй кивнул. Признаться честно, иногда он мыслил точно так же. Ей же вспомнилось, как в детстве она просыпалась раза по три за ночь, прислушиваясь, не ускользнул ли к соседке ее отец. Ведь на самом деле пару раз ей приходилось слышать, как среди ночи отец куда-то уходит, но она была слишком маленькой, чтобы посметь ему воспрепятствовать, и теперь из-за этого ее мучила совесть. – Поддайся ты сейчас на мои уговоры, то, возможно, я снова бы порезала себе вены. Будь осторожнее. Из-за того, что я слишком подозрительна, я устраиваю своего рода проверку на вшивость, и практически каждая из таких проверок меня разочаровывает. Если хочешь помочь, просто оставайся таким же порядочным человеком, как теперь, чтобы я могла лицезреть хоть какой-то свет, ведь хорошие люди подобны лучу света, который способен развеять любую тьму. – Неужели это тоже была проверка? – Он провел рукой по своей кисти. – Это была самопроверка – мне хотелось узнать, насколько далеко я зайду, насколько сильно я злюсь на себя, насколько мрачно у меня на душе… Только разобравшись с собой, можно разобраться в людях, особенно это касается преступников, которых мы ловим. Выражение ее лица и голос казались непринужденными, однако было заметно, что она притворяется, причем это стоит ей большого труда. Тем не менее, договорив последнюю фразу, она вдруг почувствовала, как сердце ее и правда наполнилось долгожданной радостью. «Неужели это и правда результат работы над собой – или самовнушение? – подумала она. – Ведь на самом деле многое из того, что поначалу представляется ерундой, при многократном повторении превращается в истину». 48 Возвращаясь домой, Жань Дундун вдруг почувствовала сильную тяжесть в груди, казалось, ее сердце вот-вот лопнет. Она свернула на стоянку у парка, открыла окно и, откинувшись на спинку сиденья, сделала несколько глубоких вдохов. Напряжение понемногу спало. В последнее время, едва раздавался звонок, возвещающий о конце рабочего дня, ее невольно начинало трясти, всю ее охватывало какое-то непонятное волнение, словно окончание смены лишало ее свободы. Ей не хотелось возвращаться домой, она боялась встречаться с Му Дафу, поэтому уходила с работы часа на два позже остальных, а по пути еще и специально снижала скорость, словно такой обмен времени на пространство помогал ей одержать победу в этой войне сопротивления. Как-то раза два по дороге домой она вдруг направлялась к родителям, но, постояв возле их дома буквально несколько секунд, поворачивала обратно, поскольку встреча с родителями пугала ее даже больше, чем с Му Дафу. Ей казалось, что ни на что другое, кроме бесконечной болтовни, родители уже не были способны. Их рты изливали постоянные нравоучения, прошло уже несколько десятков лет, а из них по-прежнему вылетали те же лозунги, которые она слышала в детстве; как говорится, ребенок уже давно вырос, а учебник остался прежним. Ветерок залетал в окно справа и, овеяв ее лицо, вылетал в окно слева, в его потоках ощущался свежий запах зелени из парка. Только она прикрыла веки, решив немножко вздремнуть, как в ее мозгу словно кто-то нажал невидимую кнопку, точь-в-точь как если бы в уже отключенной машине вдруг на полную мощность включился кондиционер. Один за другим в ее голове рождались вопросы. Почему она порезала себе вены? Несмотря на свои объяснения Му Дафу и Шао Тяньвэю, она сомневалась, что так оно и было на самом деле, другими словами, не все в собственных ответах ее устраивало. Это других она могла обвести вокруг пальца, но не себя. «Неужели я и правда сошла с ума? Нет, я уверена, что это не так, я же прекрасно осознаю границы дозволенного, прекрасно вижу эту черту и понимаю, что за нее перескакивать нельзя. Я понимаю, где ровная дорога, а где опасный обрыв, что можно трогать, а что нельзя, то есть способность к самоконтролю у меня пока что имеется. Но почему тогда я потеряла контроль над бритвой?» В надежде найти хоть малейшую зацепку, она стала восстанавливать эпизод, который вспоминала уже бессчетное количество раз. Это напоминало перематывание видеозаписи с места преступления. Итак, не в силах уснуть той ночью, она потянула на себя ящичек прикроватной тумбочки, чтобы взять снотворное, и вдруг обнаружила завалявшийся там бритвенный станок. Этот станок она покупала Му Дафу сто лет назад, когда еще имела обыкновение помогать ему бриться. Когда же он перешел на электробритву, станок, словно беглый преступник, тихонько затаился в углу ящичка, исчезнув из поля зрения. Объяснить, почему она вынула его, было слишком сложно, единственное логичное объяснение, которое напрашивалось в такой ситуации, – ей просто стало скучно. От этой самой скуки, а также из-за бессонницы она открыла коробочку и, решив проверить бритву на остроту, принялась сбривать волосы на руке. Побрив руку с одной стороны, она не заметила, как принялась водить станком по запястью, которое тут же и порезала. Но кто в такое поверит? Всем подавай вескую причину, все должно выглядеть обоснованно, без причины самые простые вещи объяснить очень сложно. Она знала наверняка, что это было простой случайностью. «Будь у меня другие намерения, я бы вынула бритву из станка, чтобы уж наверняка перерезать себе вены, – размышляла она. – Почему же я не надавила на нее сильнее, хотя бы чуть-чуть?» Конечно же, Жань Дундун не исключала предположения о том, что она использовала «прием Ся Бинцин», которая резала себе вены, чтобы манипулировать мужчиной. Эту версию Жань Дундун не исключала по той причине, что после случившегося она вдруг принялась плакать. Причем плакала она не от боли, а из-за того, что хотела привлечь внимание Му Дафу. Но чем больше она сейчас размышляла в этом направлении, тем сильнее против этих мыслей восставала. «Зачем мне вдруг понадобилось его внимание? Я уже подписала „Соглашение о разводе“, зачем мне тогда его внимание? Неужели я все еще люблю его? Скорее я поверю в то, что плакала от одиночества. Иногда ответ рождается быстро, а иногда заходишь в тупик, все зависит от того, какая мысль будет последней. Это напоминает картежную игру на деньги, когда твой проигрыш или выигрыш зависит от того, когда ты решишься закончить игру». С того момента, как она припарковалась, прошел уже целый час, наконец она завела машину и поехала дальше, и пока она рулила, то всячески убеждала себя, что не нужно сердиться, что оно того не стоит. Она застала Му Дафу в гостиной за сбором вещей, в чемодане с выдвижной ручкой аккуратно лежали пять укомплектованных пакетов. Она хотела было спросить, куда он уезжает, но этот вопрос так и не слетел с ее губ, ведь это бы означало, что она по-прежнему заботится о нем, а она не хотела доставлять Му Дафу такой радости или поддерживать его иллюзии относительно их дальнейшего брака. Улыбнувшись, он поприветствовал ее словами: «Вернулась, красавица?» Довольная таким обращением, она чуть было не одарила его улыбкой, но вовремя спохватилась и погасила улыбку прежде, чем та осветила ее лицо, на котором тотчас появилось выражение бдительной предусмотрительности, мол, я на твою удочку не попадусь. Не обращая внимания на ее реакцию, он принялся словно самому себе рассказывать: «Хуаньюй у бабушки, чай я заварил, если хочешь перекусить, могу что-нибудь приготовить, бойлер в ванной разогрет до шестидесяти градусов, в морозилке есть мороженое, только что купил, Хуаньюй сдала тест по математике на девяносто шесть баллов, звонил отец, позвони, когда появится минутка…» Пока он отчитывался, она успела разуться, убрать сумку, помыть руки, зайти в спальню и переодеться, за все это время она не проронила ни слова. Когда же она вышла из спальни, то вдруг заметила, что это был ее чемодан. – Почему ты собрался в командировку с моим чемоданом? – вырвалось у нее. – А это я тебя собираю. Вы же завтра уезжаете в Синлун? – Кто тебе рассказал? – Ее лоб обдало непонятным жаром, у нее возникло ощущение, что ее вдруг предали. Он застыл на месте и посмотрел на нее с каменным лицом, словно заранее ожидал ее возмущения. Ей не понравилось ни выражение его лица – без всякого выражения, ни его действия – без всякого рода действий. – Кто тебе рассказал? – Уже зная ответ, Жань Дундун все равно решила задать этот вопрос. – Неужели твоя командировка – это секрет? – Нет, но мне не нравится, когда ты устраиваешь за мной слежку. С этими словами он открыла чемодан и принялась один за другим вышвыривать на диван аккуратно уложенные пакеты, словно это пакеты были виноваты в том, что она вдруг взяла и вышла из себя. – Я хотел как лучше, ты ведь так занята, я всего лишь хотел помочь, – стал объяснять Му Дафу. – Ты раньше помогал мне паковать чемодан? – Нет. – Тогда не удивляйся, что для меня это непривычно. И тем более непривычно то, что ко мне вдруг стали так хорошо относиться. А когда кто-то начинает ко мне хорошо относиться, меня это наводит на мысль, что здесь скрывается какой-то подвох. И вообще, откуда тебе знать, что мне потребуется в дороге? Свои вещи я всегда собираю сама, будто ты этого не знаешь. – Понятное дело, что ты сделала бы это лучше, но я тоже постарался. Она открыла первый пакет, в котором оказались ее косметика и средства по уходу за кожей, – он учел все и при этом не переборщил с количеством. Она открыла второй пакет, в него он сложил белье, ровно на пять дней. В третьем пакете обнаружились кофточки, в четвертом – брюки, все это прекрасно сочеталось как по цвету, так и по фасону. В пятый пакет были упакованы предметы повседневного обихода – зонт, зарядное устройство, успокаивающее эфирное масло, спрей от комаров, бальзам «Звездочка», маникюрные ножницы и т. п., он учел все до последнего, превзойдя в этом даже ее. Она впервые обнаружила у него такие способности. Обычно она не обращала на это внимания, но тут ее зрение словно обострилось. Удивительное дело, он собрал ее чемодан, учтя все ее потребности. Однако хвалить его она не собиралась – не хотела, чтобы он обольщался, не хотела, чтобы тот, кто угрохал кучу времени в надежде понять другого, вдруг был бы понят этим другим. Похлопав по пакетам, она лишь спросила: – Как ты это сделал? – Так же, как пишу свои статьи, – поставил себя на место другого, представил, что я это ты. Так же, как Лу Синь представлял себя Акью[13], когда писал «Подлинную историю Акью», или так же, как он представлял себя тетушкой Сянлинь, когда писал «Моление о счастье». – Но ты ведь совершенно не разбираешься в косметике и средствах по уходу.