– А в каком известном романе такое было возможно? Настоящая любовь подразумевает чистые, искренние чувства, она не может строиться на обмане и иллюзиях, но именно обман и иллюзия являются средствами для создания настоящей любви, это напоминает съемку фильма. Поэтому выражение «настоящая любовь» – это своего рода химера, или, другими словами, запакованные в красивую обертку два слова, которые используют исключительно чтобы подразнить человеческий род, при этом у него нет никаких гарантий этой любви достичь. Когда Му Дафу принялся развивать свою мысль, его глаза в какой-то момент засветились, будто лампочку в пятнадцать ватт вдруг заменили на лампочку в пятьдесят ватт. Он не готовился к этой речи заранее, не начни он сейчас говорить всего этого, то так и не узнал бы о том, что думает. Только сейчас он понял, что к чему, он словно сам себе преподавал урок. – Почему всем великим писателям так нравится мучать своих героинь? – спросила Бай Чжэнь. – Им не встречалась настоящая любовь, поэтому на страницы романов они переносили соответствующие переживания. Румынский философ двадцатого века Эмиль Чоран, который считается главным идеологом пессимизма и нигилизма, говорил, что писатель – это психически больное существо, которое лечит себя словами. – Ты впадаешь в крайности, раньше ты не был таким, когда-то в своих статьях ты любовь восхвалял. – Я просто был наивен, но, читая литературные произведения, изучил вопрос досконально и понял, что настоящая любовь – это величайший в мире обман. Если даже она существует, то ограничена во времени. Проходя определенный отрезок, она превращается в предательское предательство, в лживую ложь, в видимую видимость. Не веришь, приведи обратный пример, где есть место настоящей любви. – А фильм «Титаник» считается? – Там главный герой умер слишком быстро, любовь не успела пройти проверку временем. Лучше приведи пример, в котором бы герои после брака остались влюбленными до конца жизни. – …Как-то сразу и не припомню. – Да потому что таких примеров нет. – Неужели ты хочешь, чтобы моя героиня так же, как героини известных романов, легла на рельсы, приняла мышьяк или умерла от тоски? – Пусть помирится со своим бывшим и вернется к нему, – произнес он, с мольбою глядя в ее глаза. – Слишком ненатурально. К тому же ее бывший уже женился на любовнице. Профессор Му, ты разве не говорил, что собираешься разводиться, неужели тебе не хочется, чтобы моя героиня влюбилась в профессора? – Теперь уже она умоляюще посмотрела на него. – Нет, не хочется, потому что профессор Му больше не верит в любовь, – сказал он, уставясь в потолок, словно там был начертан ответ. – Ложь, – произнесла она, раскладывая перед ним письмо, – какая у тебя короткая память. Это было письмо, которое он написал ей десять лет назад. В то время они еще не были знакомы. Прочитав в журнале ее роман и изучив краткую биографию с фото, он под впечатлением написал ей прямо на место ее работы, в писательский центр. Он выразил восхищение ее творчеством и особо похвалил автобиографический роман «Случайная встреча», заметив, как сильно ему бы хотелось оказаться на месте главного героя. А еще заверил, что включит ее романы в круг своих исследований. Глядя сейчас на свою писанину, Му Дафу даже испугался: все письмо краснело подчеркнутыми фразами, которые он и правда когда-то написал. За эти годы они вылетели у него из головы. Все они словно кричали: как же он мог забыть самое главное?! Например: «Ваш изящный стиль как две капли воды похож на ваше прекрасное личико, даже удивительно, насколько органично талант может перекликаться с внешностью»; «Я просто жажду Вас изучать, разумеется, я имею в виду Ваши романы», «Вы позволили одной случайной встрече разрушить брак, причем сделали это настолько изящно, что читатель в своих мечтах унесся в заоблачные дали». Му Дафу едва набрался сил, чтобы прочитать когда-то им написанное, его вдруг бросило в жар, его охватило ужасное чувство стыда, как будто он прямо на уроке уткнулся в эротический роман и его застукал учитель. Чтобы отделаться от этого чувства, он сказал: – Не лучше было бы просто порвать весь этот бред? Она тут же выхватила у него письмо. – Ты даже не представляешь, насколько оно важно для меня. Когда на мои произведения появляются недоброжелательные отзывы, я вытаскиваю это письмо, чтобы поднять себе дух, а еще я перечитываю его, когда у меня просто нет настроения, – чтобы напомнить себе, какая я замечательная. Если бы в то время, десять лет назад, ты не был женат, то возможно, я бы переметнулась к тебе. Чувствуя, как его придавливает невидимым грузом, Му Дафу с нарочитой беспечностью произнес: – Это всего лишь пустые слова. Как можно из-за них взять и переметнуться к другому? – Твой намек поняла бы даже школьница, не думай, что ты у нас самый умный. С этими словами она сложила письмо, сунула его обратно в конверт и аккуратно, словно банковскую карточку, втиснула в сумочку. – Тогда я был еще совсем незрелым… – А когда, по-твоему, наступает зрелость? На момент написания письма тебе было тридцать четыре года, ты уже стал отцом. Допустим, тогда это был импульсивный поступок, но через пять-то лет ты уже созрел? Помнишь, что ты сказал, когда пять лет назад мы встретились на съезде писателей в Гуйлине? Он покачал головой, силясь припомнить свои слова. Безрезультатно. Она улыбнулась и, думая, что он притворяется, решила ему напомнить: – Ты сказал, что если я разведусь, то разведешься тоже. Он чуть не свалился со стула. – Зачем так шутить? Как я вообще мог сказать такое прямым текстом? Это уже ни в какие ворота не лезет. – Ты просто забыл – точно так же, как забыл все, что писал в этом письме. Такое ощущение, что у тебя проблемы с памятью, то ли она кратковременная, то ли избирательная. По времени это было четыре часа дня, по месту расположения – «Банановая речка» Бацзяоси. Просвечивая через банановую рощу, солнечные лучи падали на водную гладь, искрясь мириадами звездных бликов, у самого берега реки резвились две бабочки, из рощи доносились стрекотание насекомых и птичий щебет. Все устроились на чаепитие у реки, а ты подсел ко мне на камень и стал со мной секретничать, и среди всех твоих интимных секретиков самым важным был тот, когда ты сказал, что если я разведусь, то ты разведешься тоже. Произнося все это, она отыскала в телефоне фотографию, где они сидели вдвоем на камне, и показала ему. Он тотчас вспомнил тот далекий вечер, однако в его памяти совершенно не резвилось никаких бабочек, не щебетало никаких птиц и не стрекотало никаких насекомых. – Но фотография не передает звуков, как ты можешь доказать, что я говорил такое? К тому же на тот момент все у меня в семье было хорошо, – усомнился он. – Все твое поведение говорило о том, что отношения с женой тебе абсолютно безразличны, иначе ты не писал бы мне таких писем, не говорил бы мне таких слов и не совершал бы таких поступков. Взгляд ее затуманился – вспоминая прошлое, она углубилась еще дальше. – Что я совершил, какие поступки? – Он напрягся, начиная уже сомневаться в своей памяти. – Год назад на писательской конференции в Цзаньдо разве не ты прокрался среди ночи в мой номер? Хотя свет тогда был выключен и мы всё делали в полной тишине, мне казалось, я слышала твое дыхание, ощущала твой запах; и если также судить по поведению и напористости, это точно был ты. Мы занимались любовью больше часа, я прекрасно помню каждое из твоих движений, неужели ты все забыл? – Она посмотрела на него, словно на подозреваемого. – Вообще-то это сюжет твоего рассказа «Одна ночь», не путаешь ли ты вымысел и реальность? Насколько припоминаю, действие в рассказе происходило на берегу моря, а не в Цзаньдо. Она холодно усмехнулась, отчего по его коже побежали мурашки. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что их никто не подслушивает, она произнесла: – Если бы действие происходило не на берегу моря, тогда другие бы решили, что все описанное – правда. А на встрече писателей, что проходила на берегу моря, со мной был Хун Аньгэ, поэтому он понимал, что все написанное – вымысел. Но на самом деле вымысел это или нет – ясно только тебе. «Ничего мне не ясно!» – едва не выпалил Му Дафу, внешне продолжая сохранять железную невозмутимость консервной банки. Он уговаривал себя не терять контроль, чтобы не взорваться, как газовый баллон, хотя ему ох как хотелось взорваться. Она же не унималась, ее глаза наполнились слезами, и, словно испытав необъятную обиду, она произнесла: – Твое письмо стало для меня намеком, твое поведение побудило меня к действиям, именно ради тебя я набралась храбрости развестись. Я не знаю этого города, у меня здесь нет ни друзей, ни родных, так что приехала я сюда исключительно ради тебя. Я надеялась, что ты встретишь меня горячими объятиями, я и подумать не могла, что передо мной предстанет больной Альцгеймером. Кто же знал, что ты окажешься настолько безответственным, что поставишь меня в такое дурацкое положение… Произнося свою речь, она выставила себя самым несчастным человеком на свете, а в довершение всего припала щекой к столу и, громко всхлипывая, зарыдала. Все, кто был в ресторане, обернулись в их сторону, их взгляды напоминали прожектора, которые уставились на двух дрожащих от страха подопытных мышек. Му Дафу обуял приступ паники, он тут же надел темные очки, маску и, взяв под руку Бай Чжэнь, вышел вон. В машине она понемногу успокоилась. Он подумал, что такой взрыв эмоций с ее стороны был не чем иным, как последствием переживаний после развода. Так уж устроен этот мир, если не взорвется один, то взорвется другой, при этом самое смешное, что именно он должен был сейчас расплачиваться за ее домыслы. Словно разгадав его мысли, она сказала: – Только не надо сомневаться в моей памяти, она надежна, словно мать. Оставив ее замечание без ответа, он размышлял, куда бы лучше поехать. Он остановил машину и включил кондиционер, решив подождать, пока она успокоится. А пока он размышлял о том, что еще каких-то полмесяца назад они вместе вспоминали о том, что совершенно точно не изменяли своим половинкам. Но сейчас она говорила совсем другое, оказывается, память обслуживает потребности точно так же, как и история, которую приукрашивают в зависимости от текущих нужд. Глава 7 Сделка 52 Как и было условлено, ровно в 15:00 Хуан Цюин показалась на пороге кабинета Жань Дундун. Жань Дундун, заметив, что та пришла одна, тут же поинтересовалась, где У Вэньчао. Хуан Цюин тяжело дышала, переводя дух, словно только что преодолела несколько десятков ступеней. Жань Дундун усадила женщину и налила ей полстакана теплой воды. Когда Хуан Цюин брала стакан, Жань Дундун заметила, как сильно дрожат ее руки; казалось, эта дрожь от рук распространяется и на все тело женщины, и даже на весь кабинет. Судя по ее состоянию, Жань Дундун предположила, что У Вэньчао сбежал. Хуан Цюин, даже не пригубив воды, поставила стакан на стол и произнесла: – Вы правда сможете смягчить ему приговор? – Для начала нужно, чтобы он явился с повинной, – ответила Жань Дундун. – Ведь у вас тоже есть ребенок, если бы ваша дочь совершила преступление, вы бы заставили ее явиться с повинной? – Да, – выпалила Жань Дундун и тут же помрачнела. Ей показалось, что Хуан Цюин прибегла к психологической атаке. Будучи матерью, Жань Дундун подобного опыта не имела, а потому не представляла, какой была бы ее реальная реакция. Да она даже думать ни о чем таком не хотела. Ведь ее дочь чиста, словно ангел, как она вообще могла бы совершить преступление? – Почему мне кажется, что тем самым я его предам? – произнесла Хуан Цюин. – Тут все дело в этических принципах. С этим сталкивается каждый, когда приходится сделать выбор, например, кого из утопающих родственников спасать первым. Эту же дилемму отражает эксперимент с так называемой «проблемой вагонетки»… Если рассуждать логически, то любой матери жалко выдавать своего ребенка, но тогда надо, чтобы ребенок был безупречен. Если же он все-таки совершил преступление, то его просто необходимо наказать, в противном случае он продолжит идти по кривой дорожке и зайдет так далеко, что шанса спасти его уже больше не будет. Вы ведь учитель. Если бы такой вопрос вам задали ученики, вы наверняка бы ответили так же. И это – тот ответ, который мы не вправе переиначивать. В противном случае не только вы на всю оставшуюся жизнь лишитесь покоя, но и ваш сын останется жить в вечном страхе. Здесь речь не идет о правильности выбора. Однако если сопоставить все плюсы и минусы, здравый смысл подскажет решение. И если вы это сделаете, то сразу поймете, что лучшим выбором для вашего сына будет явка с повинной. Хуан Цюин погрузилась в молчание – похоже, она уже приняла решение, причем еще до встречи с У Вэньчао, и последние пару дней убеждала себя в его правильности. Единственной причиной, по которой она все еще колебалась, было то, что ей требовалось чье-то одобрение извне. Она вызвала У Вэньчао, который ожидал ее на подземной стоянке. Когда Шао Тяньвэй и Сяо Лу взяли его под стражу, она вдруг зарыдала в голос и бросилась вдогонку со словами: «Вэньчао, прости свою маму…» Пока полицейские с У Вэньчао шагали по коридору, плач ее все отдалялся, и когда они зашли в лифт, совсем заглох. Жань Дундун, обессилев, опустилась на кровать, пропуская через себя все то, что только что пришлось испытать Хуан Цюин. По мере погружения в эти переживания она уже начала представлять себе, что под стражу взяли не У Вэньчао, а Хуаньюй; ее галлюцинация становилась все более явной, и как бы она ни старалась избавиться от нее, ничего не получалось. На сердце у Жань Дундун было пусто и тревожно, одна за другой, словно желая сокрушить, ее накрывали волны уныния. Она поспешила набрать номер Му Дафу и тут же спросила: – Ты уже рассказал Хуаньюй, что мы собираемся развестись? – Нет, – ответил он.