– Ни в коем случае не говори, Хуаньюй еще маленькая, она этого не перенесет. – Ты же говорила, что все ей рассказала. – Это чтобы тебя припугнуть. Где сейчас Хуаньюй? – В школе. – Срочно езжай к ней, я должна связаться с ней по телефону. – А после занятий это сделать нельзя? – Нет, мне нужно прямо сейчас услышать ее голос. – Хорошо, тогда я поехал, – ответил Му Дафу. Закончив разговор, она обнаружила, что ее телефон стал скользким от пота, влажными были не только ее ладони, но еще лоб и спина. Не хватало только заболеть, только не в этот решающий момент, подумала она. Она попыталась подняться с кровати, но, встав на ноги, поняла, что совсем ослабла, ее качнуло. Обретя наконец равновесие, она осторожно вдоль стеночки добралась до ванной комнаты и встала под горячий душ. Полчаса спустя они выехали из Синлуна. Сяо Лу был за рулем, Жань Дундун заняла место рядом, позади разместились Шао Тяньвэй и У Вэньчао. Все молчали. Жань Дундун смотрела на мелькавшие мимо деревья и далекие верхушки гор, настроение ее понемногу выправлялось. Вдруг у нее зазвонил мобильник, это был звонок от Му Дафу. Она ткнула пальцем в экран и прижала телефон к уху. Услыхав голосок Хуаньюй, она тут же почувствовала, как всю ее охватила счастливая истома. – Мама, я соскучилась. – Мама тоже по тебе соскучилась. – Когда ты вернешься? – Уже еду назад. Ты там ни с кем из ребят не поссорилась? – Нет, у нас все хорошо. – Как здоровье? Не болеешь? – Полный порядок, ем хорошо, про молоко и яблоко раз в день не забываю. – А спишь хорошо? – Как убитая, даже в туалет по ночам не бегаю. Папа меня по утрам хвалит. – Поправилась или похудела? – Какая была, такая и осталась. Скорее возвращайся, мне пора на урок. – Беги, детка. Мама приедет, сходим с тобой в парк развлечений. – Пока. – Пока. После разговора с дочерью она почувствовала, как все ее напряжение разом спало, сердце успокоилось, будто пустое пространство засыпали песком, или на месте оползня установили подпорную стену, или нашли все доказательства по нераскрытому делу. Она прикрыла глаза, собираясь отдохнуть, но тут ее охватило ужасное чувство стыда – как будто рядом с ней, сытой и довольной, вдруг очутился совершенно голодный человек. Она открыла глаза и посмотрела в зеркало заднего вида – в нем она увидела трясущегося У Вэньчао, он изо всех сил закусывал губы, чтобы не разрыдаться. – Если хочешь поплакать – поплачь, – обратилась к нему Жань Дундун, – с кем не бывает, не смущайся. В тот же момент У Вэньчао разразился громкими рыданиями, слезы бурным потоком хлынули из его глаз, словно вода из открытого шлюза. Он держался, даже когда вернулся домой спустя десять лет, держался, когда ему пришлось попрощаться с матерью, и только сейчас наконец расплакался. Заливаясь слезами, он вопрошал: «Мама, почему ты решила меня бросить? Почему? Почему никогда не спрашивала, болен ли я, что я ел, как мне спалось…» Его плач был таким душераздирающим, что казалось, будто он пытается выплакать свою душу. 53 Добравшись до участка, Жань Дундун тут же устроила У Вэньчао допрос. Он рассказал следующее: – В десять вечера двадцатого февраля, в субботу, когда я работал в своей студии, ко мне с туго набитым мешком явился Сюй Хайтао. До этого я видел его только издалека, когда он подъезжал ко входу в микрорайон, иногда он выходил из машины, чтобы открыть дверцу для Ся Бинцин, но общаться я с ним не общался, даже словом не перекидывался. Внешне он выглядел привлекательно, эдакий крепыш, не расставался с сигаретами. Он бросил мешок на стол, уселся, словно старый знакомый, напротив и сказал: «Я давно за тобой наблюдаю». Я испугался и спросил, зачем я ему понадобился. «Потому что ты – талантище…» – произнес он. Меня, конечно, по-всякому называли – и гением, и умным, и башковитым, но талантищем – впервые. Мне это, естественно, польстило, и я тут же потерял бдительность. Я бы с удовольствием послушал его еще, но он вдруг замолчал, словно не желал меня перехваливать. Он вынул сигарету и, наглым образом проигнорировав стоявшую на столе табличку «Не курить», закурил. Он пускал дым с таким видом, словно хозяином здесь был не я, а он. Я пару раз кашлянул, он не обратил на это никакого внимания, тогда я решил открыть окно, но он меня остановил: «Закрой поплотнее, а заодно и жалюзи опусти». Я опустил жалюзи и вернулся на место. «Как тебе удается быть таким красноречивым?» – спросил он. «Вообще-то я молчу», – заметил я. Тогда он пояснил, что имеет в виду мое общение с Ся Бинцин, на что я ответил, что лучше спросить у нее. «Меня это не волнует, просто к слову пришлось, – сказал он и сменил тему: – Превосходную вечеринку ты устроил для моего дяди. Я пока смотрел, даже прослезился». – «Где вы это видели?» – поинтересовался я. «Это тебя не касается, – сказал он. – Лучше скажи, сколько тебе заплатила Ся Бинцин». Я не ответил. Докурив сигарету, он вдруг протянул раскрытую пятерню и произнес: «У меня к тебе деловое предложение. Хочешь поучаствовать?» Я спросил, сколько у его предложения нулей, он ответил, что пять, говоря конкретнее, речь шла о пятистах тысячах. Получить настолько крупный заказ для меня было верхом мечтаний, я едва сдерживался, чтобы не запрыгать от радости. Благо у меня уже имелся опыт переговоров, так что я как можно серьезнее спросил: мол, что за предложение? «Это то, что является твоим коньком, составление дизайн-проекта», – сказал он. Далее он пояснил: мол, требуется раз и навсегда отшить Ся Бинцин от его дяди, чтобы он ее больше никогда не видел. Я объяснил, что это очень сложно, сама она точно не согласится. Тогда он зажег еще одну сигарету и принялся стряхивать пепел на салфетку, словно выказывая недовольство тем, что у меня нет пепельницы. «Я же не могу целыми днями ходить за ней хвостом. Как сделать, чтобы она отстала от него навсегда?» – спросил я. Он лишь ответил, что если бы знал такой способ, то не отваливал бы мне такую кучу денег. Когда я попросил дать хоть какой-то намек, он сказал, что ни на что не намекает. «Вы вон какой сильный, вполне справитесь с ней сами, такой слабак, как я, вам в этом деле точно не поможет», – сказал я. «Ты что имеешь в виду?» – осведомился он. «А вы?» – задал я встречный вопрос. Тогда он постучал пальцем по своей черепушке и пояснил, что здесь нужна не сила, а мозги. «Главное – не убивать, все остальное – можно…» – Ты уверен, что он произносил именно эту фразу? – перебила его Жань Дундун. – Уверен, – подтвердил У Вэньчао. – Помню, как мне сразу стало не по себе. Услышав слово «убивать», пусть даже с отрицанием «не», я почувствовал, будто мне самому вонзают нож в спину. В общем, я сказал, что эта миссия невыполнима. Тогда он развязал мешок, показал уложенные стопками пачки новых купюр и возразил, мол, «если есть талант, почему бы не заработать?». Мои глаза предательски заблестели – как же мне хотелось получить эти деньги! Не буду скрывать, поскольку родительской любовью я был обделен, ничего, кроме денег, мне и не требовалось. Я спросил, сколько всего в мешке. «Пятьсот тысяч», – последовал ответ. «Вы оплатите всю сумму сразу?» – поинтересовался я. «Сперва пятьдесят тысяч, а после выполнения – оставшиеся четыреста пятьдесят». Я усмехнулся и сказал: «Да кому нужны пятьдесят тысяч?» – «Сколько ты хочешь?» – спросил он. «Две трети как минимум», – ответил я. «Где ты видел такие сделки? Самое большее – сто тысяч вперед». Я помотал головой. Он снова закурил, после чего, подумав, сказал: «Тебе вроде как можно доверять, так и быть, заплачу вперед сто пятьдесят». Я снова помотал головой. Тогда он потянулся к мешку, чтобы завязать его обратно, но на полпути все-таки остановился и предложил снова: «Тогда сойдемся на двухстах, если нет, обращусь к другому». Я же на это сказал: «Если бы это мог сделать кто-то еще, вы бы не обратились ко мне. Для того чтобы все это провернуть, нужно не только хорошо знать Ся Бинцин, но еще и добиться ее доверия». Тогда он взглянул на меня снова и, улыбнувшись, подытожил: «Ты и правда башковитый. Хорошо, заплачу тебе вперед половину, но это мое последнее слово». Тогда я уже больше не испытывал судьбу: откажись я снова, эти денежки уж точно помахали бы мне ручкой. Видя, что я молчу, он воспринял это как знак согласия, вынул на стол двадцать пять пачек и попросил написать расписку, что я и сделал. Он закинул расписку в мешок и с оставшимися деньгами направился на выход. И уже на самом пороге сказал: «Остальную половину я пока подержу у себя». Вспоминая потом этот визит, я восхитился его умением вести переговоры. Боясь получить отказ, он специально принес все пятьсот тысяч, чтобы таким образом меня раздразнить, а потом уже шаг за шагом повышал сумму первого взноса… – Что ты написал в той расписке? – снова прервала его Жань Дундун. – Получил от Сюй Хайтао двести пятьдесят тысяч юаней за оплату проект-дизайна, – ответил У Вэньчао. – Ничего другого я решил не писать во избежание двусмысленности и недопонимания. Получив деньги, я потерял сон, будто у меня обнаружили опухоль, а я не знаю, доброкачественная она или нет. С одной стороны, мне нужны были эти деньги, чтобы оплачивать жилье, а с другой – я боялся, что не справлюсь с поставленной задачей. Я без конца прикидывал, как уговорить Ся Бинцин, и даже подобрал не меньше трех вариантов, но ни один из них не казался мне убедительным. Раз я не мог убедить себя, то как мог убедить ее? – Можешь перечислить, что это были за варианты? – попросила Жань Дундун. – Они слишком наивные, даже как-то неудобно. Например, я придумал выставить Сюй Шаньчуаня в дурном свете, а для этого каждый день выкладывать на него какой-нибудь компромат, чтобы единственным желанием Ся Бинцин при встрече с ним осталось зарядить ему пощечину. После этого я планировал устроить ей прекрасное будущее, объяснив, что такая девушка, как она, достойна честного и верного мужчины. Предполагалось, что я буду устраивать для нее знакомства с самыми разными мужчинами, главными качествами которых были бы честность и верность. Работая над проектом, я исчертил все доску, пытаясь выстроить необходимые связи, но у меня ничего не получалось. Все упиралось в честность и верность претендента. Обычно обладатели таких качеств – люди скромные и простые, соответственно, они не имели шанса попасть в поле зрения Ся Бинцин. К тому же не факт, что внешне скромные и простые окажутся таковыми на самом деле, вполне возможно, что среди них обнаружатся и негодяи. Тогда я подумал, а что, если заплатить кругленькую сумму и нанять для нее какого-нибудь красавчика? Тогда хотя бы на полгода или на несколько месяцев ее внимание, а лучше сказать, эмоциональная зависимость переключилась бы с Сюй Шаньчуаня на другого. Но этот вариант крутился в моей голове лишь пару дней. Ведь мужская привлекательность не значила для Ся Бинцин ровным счетом ничего, иначе как бы она влюбилась в Сюй Шаньчуаня, который был далеко не красавцем? Ее привлекали исключительно деньги. Поэтому единственным вариантом оставалось найти для парня, который был бы красивее, моложе и богаче Сюй Шаньчуаня. И где такого сыскать? Это задача посложнее, чем откопать какого-нибудь негодяя. В наши дни обладатель хотя бы двух из перечисленных качеств не будет обременять себя женитьбой, что уж говорить, если у него полный порядок по всем трем пунктам. Так что и от этого варианта пришлось отказаться. День и ночь я прокручивал в голове разные варианты, но чем больше размышлял, тем больше отдавал себе отчет в том, что это дело мне не по зубам. Тогда же я понял, что Сюй Хайтао – настоящий мастер подставлять. – Как, по-твоему, тебя подставил Сюй Хайтао? – спросила Жань Дундун. – Это только догадка, никаких доказательств у меня нет. – Все равно интересно послушать. Он мялся, уставившись в пол. – В чем ты все-таки его подозреваешь? – не отставала Жань Дундун. – Мне кажется, он хотел сделать грязную работу чужими руками. – Почему? Разве он не подчеркнул, что Ся Бинцин убивать нельзя? – В этом и состояла его хитрость. Ведь существовал только один способ сделать так, чтобы Ся Бинцин больше никогда не докучала Сюй Шаньчуаню, – просто убить ее. Но Сюй Хайтао специально сказал, что убивать ее нельзя, и тем самым поставил меня в дурацкое положение. – Ты попался в его ловушку? – Я же не дурак. Даже зверь, обнаружив капкан, обходит его кружным путем. Пока он произносил эту фразу, на его измученном лице промелькнула тень самодовольства. Жань Дундун это задело, ей показалось, что такое щегольство умом со стороны У Вэньчао было неуважением к жертве. 54 – Когда пошла третья неделя, – продолжал У Вэньчао, – я наконец-то составил один проект. Все это время он называл содеянное проектом и, умышленно или нет, подчеркивал, что это была сделка, целью которой было замаскировать убийство. Жань Дундун это уже просекла, но пока что не озвучила, чтобы позволить ему высказаться до конца. – Моим вдохновителем стал бывший одногруппник Лю Цин. На тот момент он работал в миграционном агентстве. Мало того что у него рост метр семьдесят восемь, так он еще и выглядит как шкаф, руки-ноги словно литые, у нас в группе никто не мог обыграть его в ристреслинге. «Интересно, при чем тут ристреслинг, – подумала Жань Дундун. – И снова он делает акцент на физической силе». – Но вот с ораторским талантом, – продолжал У Вэньчао, – у него имелись проблемы. Стоило ему заволноваться, как он тут же начинал заикаться, это при том, что выглядел Лю Цин очень солидно. После окончания университета он куда только ни пытался устраиваться, но после собеседования неизменно оставался ни с чем, а все потому, что, отвечая на вопросы, постоянно стопорился, многократно повторяя один и тот же слог. Удивительно, что в кругу знакомых ему людей язык у него работал превосходно и слова из него лились свободным потоком – трепался он так, что любой позавидует, но вот стоило ему заговорить с кем-то незнакомым или попасть в неприятную ситуацию, как язык его тут же деревенел, и он, словно зажеванная кассета, топтался на месте. Он пробовал исправить ситуацию, приходя на собеседование повторно, но поскольку обстановка и собеседник менялись, дефект возвращался. В результате ему приходилось сидеть на шее у родителей, выслушивая язвительные насмешки отца. Отец у него работал в городской библиотеке, перечитал кучу книг, причем по разным областям, голос у него был тихим, но словом своим мог так ранить, что мало не покажется. Лю Цин частенько называл это тайным оружием отца. Заметив, к примеру, что Лю Цин играет в компьютерные игры, отец говорил: «Ничего страшного, старики в свое время тоже играли, у них на кону была страна, а у тебя – будущее». Глядя, как Лю Цин валяется на диване, отец замечал: «Сохранять дело предков куда сложнее, чем его основывать. Я эту квартиру купил, а ты ее сохраняешь». Глядя на беспорядок в комнате сына, он опять же комментировал: «Для того чтобы завтра было чисто, нужно, чтобы сегодня было грязно. Для того чтобы завтра проявилось усердие, сегодня нужно полениться. Именно в этом и заключается диалектический материализм». Глядя, как Лю Цин то и дело просит у матери деньги на свидания, он говорил: «По-настоящему умный вместо того, чтобы тратить свои деньги, лучше потратит чужие, прямо как управляющий, что берет ссуды». Сытый по горло упреками отца, Лю Цин как-то раз возьми и тоже предъяви претензию: мол, другим отцы в поиске работы помогают, а мой только насмехается. Не желая мириться с такой оплеухой, отец Лю Цина на следующий же день притащил из библиотеки четыре мотивирующие книги. Сперва Лю Цин и прикасаться к ним не собирался, но стоило ему возразить, как отец подкладывал еще четыре книги, требуя, чтобы он их не только прочел, но еще и поделился мыслями о прочитанном. Стопки книг росли все выше и выше, прогибая под собой стол. Глядя на них, он уже больше не предъявлял никаких претензий, поскольку понимал, что за словесное недержание придется расплачиваться чтением всех этих талмудов, а это все равно что торговля в убыток: даже беглый просмотр названий глав и подзаголовков для него был равносилен банкротству. Тогда он взял пример с матери и практически перестал разговаривать. Матери никогда не удавалось переговорить мужа, вскоре после свадьбы она выработала в себе привычку «четырех не»: не высказывать мнение, не выражать позицию, не спорить и не общаться. Пять лет тому назад она ушла с предприятия и теперь, закончив дела по дому, все свободное время проводила в парке, танцуя в свое удовольствие. Постоянно клянчить деньги у матери Лю Цину было неудобно, поэтому он обращался к двоюродной сестре. Та прекрасно понимала, что одалживать ему деньги – это все равно что одалживать тигру свинью: просил он каждый раз всего по сто-двести юаней, но так часто, что у нее пропало всякое желание ему помогать. Тогда она устроила его в миграционное агентство, в котором работала сама. Зарплаты как таковой это агентство не выплачивало, ему полагались лишь отчисления после выполнения конкретных услуг. Работа агента предполагала постоянное общение с клиентами, так что для Лю Цина это было равносильно попаданию в ад. К счастью, он этого не испугался и вместо того, чтобы больше трепать языком, больше делал, таким образом, вместо бесконечных уговоров клиента он предоставлял ему время для обдумывания. И хотя большинство клиентов предпочитали общаться с разговорчивыми агентами, находились и такие, которые предпочитали того, кто говорит мало и выглядит честным. Поэтому он вел дела либо таких клиентов, либо кого-то из знакомых. В итоге, пускай с большим трудом, но ему удавалось заработать кое-что на еду и повседневные нужды. Он часто приходил ко мне пообщаться или выпить кофе, но денег у меня никогда не занимал. Самое страшное для него было потерять лицо, он предпочитал оставаться безработным, но только не принять от меня предложение о работе, хотя я от всего сердца приглашал его поработать у меня. Чем больше он старался умолчать о своих проблемах, тем больше я понимал, что от моей помощи он откажется. Из-за того, что я устроился лучше, чем он, между нами всегда существовал незримый барьер. Причиной такого зазнайства с его стороны, во-первых, было то, что выглядел он гораздо симпатичнее меня, а во-вторых, то, что в студенческие годы он пережил настоящую любовную драму. Самую красивую девушку в нашей группе звали Бу Чжилань, кто только по ней не вздыхал, но ее ухажером стал не кто иной, как Лю Цин. Поначалу-то он вообще не общался ни с Бу Чжилань, ни с одногруппниками. Если удавалось, он старался говорить поменьше, и лишь дождавшись, пока все привыкнут к его заиканию, постепенно разговорился. На тот момент родители Лю Цина лелеяли самые светлые мечты относительно его будущего, поэтому безоговорочно оказывали сыну финансовую поддержку, и пускай к числу обеспеченных студентов он не относился, на основные нужды ему хватало. К счастью, для Бу Чжилань главным оказались не деньги, а мужская красота. Какое-то время они строили друг другу глазки, после чего подружились. Они повсюду ходили вдвоем и выставляли свою любовь напоказ, вызывая зависть всех одногруппников. Некоторые пары, опасаясь злых языков, старательно прячут свои чувства, но для некоторых зависть окружающих напротив является усладой. Они как раз относились к последним, ни дать ни взять «версальские розы». – В каком смысле «версальские розы»? – спросила Жань Дундун. – Это интернет-мем, – пояснил У Вэньчао. – Есть такая манга «Версальская роза», в ней показана великолепная жизнь элиты. Это выражение используют для описания людей, которые ведут подобный образ жизни. Как правило, такие баловни судьбы, выпендриваясь в соцсетях, якобы жалуются на жизнь, но тем самым пускают пыль в глаза всем остальным. Они намеренно переворачивают правду, чтобы похвалить себя, например, говорят, что они жирные, в то время как совершенно очевидно, что они худые; или, сидя в роскошном автомобиле, вдруг выражают сожаление по поводу его тесного салона; или, купив брендовую сумочку, сообщают, что она оказалась не такой уж дорогой, как предполагалось. В любом случае, это проявление одной из форм нарциссизма. Характерной чертой Лю Цина и Бу Чжилань как раз и являлся такой вот нарциссизм, только хвастались они не богатством, а любовью. К примеру, как-то раз Лю Цин выложил фото, на котором Бу Чжилань стирала его одежду, и написал комментарий: «Какой толк от женской красоты? Раз уж девушка не способна говорить на философские темы или рассуждать о поэзии, пускай хотя бы стирает мою одежду». Бу Чжилань тут же поставила лайк и подписала: «Подлец, если бы знала, что тебе не нравятся красивые девушки, то попросила бы маму родить меня пострашнее». В другой раз Лю Цин выкладывал картинку с букетом роз и писал: «Ни одна из этих роз не сравнится с цветком, что растет в нашей группе». Бу Чжилань тут же оставляла комментарий: «Ни один из этих стеблей не сравнится с тем, что выделяется в нашей группе». А еще Лю Цин опубликовал их совместное фото и подписал: «Кто-то считает, что они созданы друг для друга, но как по мне, то вряд ли». Бу Чжилань тут же отреагировала: «Я тоже слышала, но не пишу об этом всем подряд, неужели тебе неизвестно, что правда вызывает зависть?» Такого рода нарочито скромная переписка с флером хвастовства постепенно оформилась в так называемый «версальский жанр». Лю Цин и Бу Чжилань прекрасно знали, что мы им завидуем, но чем больше мы завидовали, тем больше они демонстрировали свою любовь. Он не раз мне объяснял: чем сильнее зависть окружающих, тем больше хочется ее вызывать. Он считал меня единственным человеком, который ему не завидует, потому что не имеет такого права из-за своей внешности. В душе мне было неприятно слышать такое, но я вынужден был согласиться. Однако он не понимал, что тяга к прекрасному – это свойство человеческой натуры, включая тягу к красивым девушкам, и тут вопрос не стоит о том, достоин ты этого или нет. Мы стали друзьями, и эти отношения сохранились у нас вплоть до сегодняшнего дня. В двадцатых числах марта, когда он зашел поболтать, меня вдруг осенила идея: а почему бы не предложить Ся Бинцин куда-нибудь эмигрировать? Эта мысль промелькнула подобно молнии и настолько меня взволновала, что я едва не дрожал от нетерпения. Я еле сдерживал радость, внимательно присматриваясь к Лю Цину, – его улыбка обезоруживала искренностью, вызывая абсолютное доверие. Точно говорят, что блестящая идея приносит отличное настроение, а хорошее настроение укрепляет дружбу. Сперва я хотел тут же все и обсудить, но вовремя сдержался; для начала надо было хорошенько прощупать почву. Я познакомился с его двоюродной сестрой и через нее узнал, что Лю Цин уже давным-давно с Бу Чжилань расстался, та бросила его из-за отсутствия стабильного дохода. В миграционном агентстве он тоже держался на волоске – во-первых, не умел вешать лапшу на уши, а во-вторых, просто не хотел этого делать. Разведав все, что хотел, я пригласил его на кофе и объявил, что получил заказ на сотни тысяч юаней. Я спросил, готов ли он за него взяться. Он даже бровью не повел, лишь сказал: «Смотря что за дело». Вот уж не думал, что он окажется выпендрежником почище меня. Я рассказал, что требуется уговорить одну красивую девушку уехать за границу, а если этого сделать не удастся, то надо завести с ней роман и жениться. Лю Цин ответил, что красивые девушки бывают двух типов – действительно красивые и такие, которых красивыми считает его отец. Я тут же показал ему фото Ся Бинцин. Он сказал, что уговорить ее уехать он сможет, но жениться не обещает. Тогда я предложил этот заказ ему. Он поинтересовался, в чем заключалась конечная цель заказчика. Я сказал, что тот навсегда хочет избавиться от ее общества, что она была его любовницей, которая ему наскучила. Лю Цин спросил, каким образом будет производиться оплата. Я пообещал, что половину выплачу сразу, а остаток отдам сразу после завершения работы. Он попросил дать ему семьдесят два часа, чтобы хорошенько все обдумать. Однако на обдумывание ему хватило двадцати четырех часов, после чего он явился ко мне и объявил, что согласен. Помнится, я его еще сказал, мол, на работе ты успехами не блещешь, можешь гарантировать, что уговоришь Ся Бинцин? Он в ответ захохотал: «А тактику соблазнения ты в расчет не принимаешь?» Я выразил сомнение, что такой, как он, ей понравится, надежнее было бы отправить ее за границу. Он признался, что гарантировать это в любом случае не может. Тогда я сообщил, что подготовил проект или, лучше сказать, сценарий, который наверняка обеспечит стопроцентный успех. «Что за сценарий?» – тут же спросил он. Я ему все рассказал, и он согласился. – Расскажи, пожалуйста, что это был за проект? – попросила Жань Дундун. – Не волнуйтесь, я все расскажу. Я понимаю, что честное признание наказание смягчает, а сокрытие вины – отягчает. Глотнув воды, он добавил: – Я бы не прочь сходить в туалет.