Жань Дундун ничего не ответила, пытаясь сообразить, в чем тут подвох. – Падайте, – скомандовал доктор Мо. Му Дафу повиновался. Едва его затылок подался назад, как Жань Дундун, испугавшись, что он расшибется, тут же подхватила его. – Прекрасно, – прокомментировал доктор Мо, – реакция у вас отменная. Теперь поменяйтесь ролями. Му Дафу снял повязку и передал Жань Дундун. – Обязательно надевать? – спросила она. – Обязательно, – ответил доктор Мо. Жань Дундун, немного помедлив, послушалась. Му Дафу встал позади нее и дважды намеренно кашлянул, чтобы обозначить свое место. – Падайте, – скомандовал доктор Мо. Жань Дундун вдруг сняла повязку и спросила: – А у вас на полу нет осколков? Она как следует огляделась, словно осматривала место преступления. Не обнаружив ничего подозрительного, она надела повязку снова. – Падайте, – вновь приказал доктор Мо. Жань Дундун сделала несколько попыток упасть, но безуспешно. – Ну, падай же, – пытался подбодрить ее Му Дафу, переживая за жену. Жань Дундун, не снимая повязки, повернулась на голос. – Продолжаем, – распорядился доктор Мо. Жань Дундун пыталась отклоняться назад, но всякий раз, когда между ее спиной и полом образовывался угол в семьдесят градусов, ее левая нога автоматически подавалась назад и она тотчас возвращалась в исходное положение. – Ок, – произнес доктор Мо, – с балансом у вас все в порядке. – Правда? – отозвалась Жань Дундун, снимая повязку. Ей было как-то неловко. Доктор Мо попросил Му Дафу покинуть кабинет, после чего обратился к Жань Дундун: – Вам все еще кажется, что я должен выписать Му Дафу лекарство? – Конечно. Почему бы не выписать? – А почему вы ему не доверяете? – Откуда вы знаете? – Это показал только что проведенный тест. Вы не могли упасть, потому что боялись, что он вас не поймает. Она вздрогнула – чего она не ожидала, так это угодить в такую простейшую ловушку, но отрицать сам факт она не посмела и, будучи разоблаченной, даже разозлилась. – Кто, в конце концов, ваш пациент – он или я? Вы с ним заранее договорились, чтобы провести этот тест? Оказывается, вы вступили в сговор, чтобы одурачить меня… Она нервно расхаживала по кабинету, распалялась все сильнее, словно наконец-то нашла убийцу. – Разобраться в себе гораздо сложнее, чем в других, – произнес доктор Мо. – Без зеркала вы бы никогда не смогли рассмотреть свой зад. – Это омерзительно! – выкрикнула она, с силой ударив по столу. Поняв, что вышла из себя, она замерла на месте и, немного постояв, медленно присела. Прошло минуты две, прежде чем она заговорила вновь: – Простите, я не должна вести себя как на работе. – Расслабьтесь, вам нужно отдохнуть, заняться спортом, но все это не заменит доверия. – Что я могу с этим поделать? Если бы я доверилась Сюй Шаньчуаню, то не узнала бы, что он изнасиловал Ся Бинцин, если бы доверилась У Вэньчао, то не узнала бы о его сделке с Лю Цином. Если я начну доверять всем подряд, то не смогу работать. – Я понимаю, тут не только ваша вина. Сперва все эти люди зародили в вас недоверие, соответственно, вы перестали доверять окружающим. Но, как бы то ни было, вы не можете подозревать собственного мужа. Как говорится, борода остается бородой, а брови – бровями, и спутать их невозможно. – И что прикажете делать? Пока я не найду преступника, я не смогу расслабиться. – Вы будете счастливой, только если научитесь доверять. «Даже лжи?» – подумала она и усмехнулась. А доктор Мо в это время подумал: «Она насмехается, насмехается над истиной и жизнью». 68 В девять вечера Жань Дундун вместе с Хуаньюй вошла в детскую. Хуаньюй легла в кровать, Жань Дундун хорошенько ее укрыла и велела засыпать, Хуаньюй закрыла глаза. Глядя на длинные ресницы и румяное личико дочери, Жань Дундун не удержалась и поцеловала ее в лобик, пожелав спокойной ночи. Хуаньюй хитренько открыла глаза и через секунду закрыла их снова, также пожелав маме спокойной ночи. «Спи уже», – произнесла Жань Дундун. Хуаньюй послушно засопела, притворяясь, что заснула. Не прошло и трех минут, как они и правда погрузилась в сон. Жань Дундун позавидовала тому, что можно так быстро уснуть, превратив притворство в самую что ни есть правду. Выйдя из детской, она уселась на диван в гостиной и полчаса провела в телефоне. Потом она спросила Му Дафу, не желает ли он перекусить перед сном. Му Дафу отказался, мысленно удивляясь: с чего вдруг в ней проснулась такая обходительность? Она же подумала о том, что быть обходительной женой просто, но быть при этом неподдельной – сложнее сложного. Размышляя об этом, она поднялась с дивана и направилась в ванную комнату, где простояла под душем больше двадцати минут. Вытершись насухо и надев пижаму, она прошла в спальню и принялась ухаживать за кожей. Пока она наносила крем, то мысленно рассуждала: «Я принимаю душ все дольше и дольше, раньше управлялась за пять минут, потом – за десять, а теперь мне требуется почти полчаса». В одиннадцать она заставила себя лечь в постель и потушила ночник. После звонкого щелчка все погрузилось в тишину, сумятица в ее голове улеглась, подобно отливу. Однако не прошло и нескольких секунд, как она поняла, что спокойствие было мнимым: хотя на поверхности царили тишь да гладь, она чувствовала, как в ее мозгу настойчиво пробивается какая-то сила, которая в любой момент может спровоцировать огромную волну. «Интересно, появился ли какой-то сдвиг в деле „Большая яма“?» – мелькнуло у нее, и тут же, словно гася сигарету, она пресекла эти раздумья: не надо углубляться в том направлении, иначе бессонницы не миновать. Однако чем больше она старалась уйти от этой мысли, тем упорнее та пробивалась наружу, словно придавленная каменной плитой трава. Какое-то время спустя мысль устала сопротивляться и отступила. Жань Дундун порадовало, что она еще способна контролировать свои мысли. Тут в ее голове промелькнул доктор Мо, и, словно занимаясь самовнушением, она повторила его слова: «Вы будете счастливой, только если научитесь доверять». «Но мне не нужен гипноз… А может, и нужен. Если говорить о доверии, то сперва хорошо бы поверить в то, что я могу избавиться от бессонницы и заснуть прямо сейчас, через три минуты, как это делает Хуаньюй. Интересно, могу ли я три минуты вообще ни о чем не думать? Могу ли я полностью очистить свой разум?» Тут же в ее голове всплыл чистый лист бумаги, он появился так же неожиданно, как перышко перед героем фильма «Форрест Гамп». Стоп, хотя это перышко украшало общую картину, но его появление в фильме всякий раз сопровождалось многословным повествованием Форреста Гампа. Перышко улетело, и перед глазами снова возник белый лист бумаги, который превратился в бескрайний снежный пейзаж. Вдруг на его фоне послышались слова из песни: «Выпал ли снег в твоих краях?» Кто это? Шао Тяньвэй? «Даже не смей вспоминать о Шао Тяньвэе, иначе снова придется думать о работе. Отключись, отключись, точно так же, как ты отключаешься от Wi-Fi. Интересно, Му Дафу все еще сидит за компьютером?» Тут же она услышала стук клавиатуры. «Может, позвать его в спальню? Если я начну ему доверять, станут ли наши чувства такими же, как прежде? Некоторые считают, что отношения между Китаем и США уже никогда не станут прежними, а как насчет нас? Кто его знает, лучше вообще про это не думать, считай, что вход туда запрещен, иначе голова разбухнет от всех этих дум. Лучше подумать о чем-то приятном, например о сочиненном тобой Чжэн Чжидо. Какая ерунда, к чему этот самообман?..» Бай Чжэнь, Хун Аньгэ, Лин Фан, родители, свекор со свекровью, одногруппники… Все эти люди мельтешили перед ней непрерывным потоком, который ей никак не удавалось остановить. Стараясь прервать эту круговерть, в какой-то момент она даже ущипнула себя за бедро, это тотчас ее отрезвило. Тогда она принялась отбиваться от навязчивых мыслей с удвоенной силой – едва они появлялись, как она била по ним наотмашь, словно в руках у нее была мухобойка. Она била по ним все сильнее, мухобойка в ее руках становилась все тяжелее. От всего этого Жань Дундун так утомилась, что на ее груди, словно от тяжелой физической нагрузки, выступила испарина. Она принялась обтираться платком, представляя, что по ней скользит чья-то незнакомая рука, в какой-то момент ей показалось, что кто-то ласкает все ее тело, отчего по ней прокатилась волна невыразимого удовольствия. «Прекрати, немедленно останови эти непристойные фантазии». С этими мыслями она на удивление справилась, как и со многими другими… Когда она проснулась, ей показалось, что она заснула только что, но часы уже показывали шесть. Она даже засомневалась, правильно ли они идут, однако бодрое расположение духа подсказывало, что она и впрямь проспала до самого рассвета. Она безуспешно мечтала сделать это все последние годы, и наконец-таки ей это удалось. В честь такого случая она как следует потянулась, словно празднуя победу. По-прежнему отгоняя от себя разные мысли, она быстренько встала, умылась, почистила зубы и пошла на кухню, стараясь чем-то себя занять, чтобы не думать ни о чем лишнем. На кухню заглянул Му Дафу и вызвался помочь, но она отправила его работать над статьей. Он прошелся по кабинету в полном непонимании – о чем она говорит? Да в такую рань не то что статью, вообще ничего не напишешь. Биологические часы подсказывали ему, что пора идти готовить завтрак, но поскольку его от этого дела отстранили, он не знал, чем себя занять, его словно связали по рукам и ногам, поэтому он не нашел ничего лучшего, как просто бродить туда-сюда по гостиной. «Может, еще вздремнешь?» – обратилась она к нему. Но как тут уснуть? Тогда он направился к детской. «Не буди ее так рано, пусть еще полчасика поспит», – предупредила Жань Дундун. Тоже правильно, обычно он будил Хуаньюй только полседьмого. Он вернулся в кабинет и уселся на стул, пытаясь о чем-то поразмышлять, но его уши заполонил исходящий из кухни шум, где жарилась яичница, жужжал тостер, помешивалась каша, очищались фрукты, разливалось по стаканам молоко. Все эти звуки были абсолютно знакомы, только теперь он слышал их с некоторого расстояния, а не так, как раньше, когда производил их сам. Еле-еле дотянув до половины седьмого, он наконец явился на кухню, где всех уже ждал горячий завтрак. Толкнув дверь в детскую, он увидел, что Хуаньюй приведена в полную боевую готовность, Жань Дундун даже ее причесала. После завтрака он предложил, как водится, отвести дочь в школу, но Жань Дундун сказала, что сделает это сама, и велела ему спокойно писать свою статью. Когда он поднялся из-за стола, порываясь помыть посуду, она его опередила. К тому моменту, как посуда была домыта, Хуаньюй с рюкзаком за спиной уже стояла на пороге. Держась за руки, мать и дочь вышли и тихонько закрыли за собой дверь, стараясь не нарушить его рабочий настрой. В девять утра она вернулась с полной сумкой продуктов. Разобравшись с покупками, принялась за стирку и уборку, изо всех сил стараясь шуршать как можно менее заметно. Дом погрузился в тишину, и за счет того, что все звуки теперь напоминали шепот, тишина эта казалась еще более звенящей. В одиннадцать часов она приступила к готовке. Поскольку Хуаньюй оставалась на продленке, дома обедали лишь они двое. Чтобы завязать разговор, она взяла инициативу в свои руки, при этом она избегала говорить о своей работе, словно совершенно про нее забыла. Она делала это намеренно, контролируя каждое свое слово и действие. Спросила, хорошо ли продвигается написание статьи. «Как при такой заботе можно сказать, что плохо? – подумал Му Дафу. – Даже если со статьей не все гладко, все равно следует ответить, что хорошо». – Давай, старайся, – подначивала она, – как допишешь, мы это дело отметим. Да ради такого он готов был не только предпринять мозговой штурм, но даже незаметно ускориться. В час дня она прилегла вздремнуть, спустя полчаса встала и занялась домашними делами: погладила белье, протерла пол, привела в порядок растения на балконе. В четыре часа отправилась встречать из школы Хуаньюй. В доме вдруг стало пусто и уныло. Раньше тоже было так же пусто и уныло, но привыкший к такой обстановке Му Дафу не решался и не хотел осознавать этого по-настоящему. Однако сегодня, после того как она целый день крутилась по хозяйству, или, лучше сказать, старалась ему угодить, он, пускай хотя бы на час, но очень остро ощутил эту пустоту. В пять часов в общем коридоре раздался их звонкий смех, но когда дверь открылась, смех тотчас улетучился, словно то была галлюцинация. И если бы Хуаньюй вдруг не хихикнула, Му Дафу и впрямь бы поверил, что ему показалось. Когда Хуаньюй нечаянно опрокинула на журнальный столик медный чайничек, Жань Дундун тут же приложила к губам палец, усмиряя дочь: «Тс-с, аккуратнее, папа работает». В десять минут шестого она начала готовить ужин, а Хуаньюй засела за уроки. Жань Дундун все это время курсировала между кухней и детской, контролируя готовку и заодно помогая дочери. В шесть часов семья собралась за ужином, все трое шутили и разговаривали, Хуаньюй пересказала заданную на дом сказку, они от души ей похлопали. В семь часов все занялись своими делами: она принялась мыть посуду, он снова засел за статью, Хуаньюй стала смотреть аниме. В восемь часов Жань Дундун послала Хуаньюй почистить зубы и принять душ. Он почувствовал, что находится в лучшей писательской форме, по крайней мере, по количеству иероглифов у него наметился явный прорыв. В девять часов Хуаньюй легла в кровать, Жань Дундун посидела в комнате с дочерью, пока та не заснула, после чего осторожно вышла и устроилась на диване в гостиной, где полчаса прокручивала новости в телефоне. Потом она спросила у Му Дафу, хочет ли он чего-нибудь перекусить. Он отказался. «Разве она похожа на сумасшедшую? – подумал он. – Совершенно очевидно, что она хорошая жена и мать. Может, мы все заблуждались?» В десять часов она зашла в ванную, на этот раз она принимала душ всего десять минут. Выключая воду, она решила, что в следующий раз постарается сделать это за пять минут. Закончив с умывальными процедурами, она прошла в спальню и приступила к уходу за кожей. В одиннадцать часов она легла в постель, потушила ночник и моментально заснула, поскольку за день утомилась и перенасытилась впечатлениями. 69 Через неделю статья Му Дафу была закончена, хотя он понимал, что преуспел лишь в плане объема. Две трети статьи казались ему весьма дельными, он даже выдвинул пару свежих идей, но они никак не могли компенсировать последнюю часть, которая была написана впопыхах и выглядела совершенно блеклой. Причина этого состояла в излишней заботе к нему Жань Дундун. Она взяла на себя все домашние хлопоты, благодаря чему больше недели он наслаждался устроенным бытом, ни в чем не зная отказа, – теперь каждый день единственным его занятием было написание статьи. В какой-то момент он даже засомневался в смысле своей работы и задался вопросом, а стоит ли это того, чтобы Жань Дундун так старалась? Когда же она предложила отпраздновать окончание трудов, это и вовсе сбило его настрой. Стоило ему поднажать, как он тотчас отклонился от темы и, словно разъяренный бык, пошел напролом совсем в другом направлении. Из-за этого каждое утро он исправлял написанное накануне, а вечером плодил новые ошибки. Ему все больше казалось, что статьи не пишут, а исправляют, точно так же как хорошими людьми не рождаются, а становятся в процессе работы над собой. На самом деле писать статью для гранта ему не хотелось, но поскольку в настоящее время участие в грантах являлось основным критерием оценки работы в университете, то профессора, которые этим не занимались, считались некомпетентными. Помимо того, что участие в грантах влияло на премирование, от этого также зависело продвижение по службе, другими словами, сколько бы прекрасных и важных для науки статей вы ни написали, все они не шли ни в какое сравнение с участием в грантах. Поэтому теперь профессора напоминали уток, которых загоняли на «грантовый насест», где они целыми днями только и делали, что крякали «грант-грант». Одни, не в силах удержаться на насесте, летели вниз головой, у других оказались недостаточно крепкие крылья, чтобы даже взлететь на него. Ну а для того, чтобы мало-мальски закрепиться на насесте, уткам приходилось учиться у кур – подворачивая свои перепончатые лапки, они крепко-накрепко обхватывали шест. Му Дафу являлся профессором четвертой категории, и как бы он ни хотел ее повысить, из-за конкуренции он, как и все остальные, вынужден был взгромоздиться на этот самый насест. Его сильной стороной была литературная критика, но раз за разом он проигрывал гранты в этой области, потому как выбранные им темы при всей их значимости не обладали популярностью. Никто не ждал от него глубины исследований, однако он, не желая идти на компромисс, подбирал для себя именно те темы, в которых обладал компетентностью. Но если с собой он договориться еще мог, то против литературных стандартов был бессилен, поэтому темы для грантов ему приходилось подбирать рискованные: они касались либо национальных меньшинств, либо изучения древней одежды и украшений, либо деревенской культуры. Обо всем этом он имел весьма слабое представление, тем не менее именно они, в отличие от его серьезных разработок, принимались на ура. Например, свой последний грант он получил играючи, и это случилось так же нелепо, как выбор темы для его получения. Сам Му Дафу родился, вырос и выучился в городе, поэтому не имел никакого представления не то что о деревенской культуре, но даже о деревне как таковой. Половина его коллег, напротив, являлись выходцами из деревни, но, несмотря на то что они плакались по поводу грантов, никто из них тему деревни не выбирал. Сперва он никак не мог взял в толк почему, но когда вместе с аспирантами пару раз съездил в деревню для сбора материала, то понял, что такие исследования крайне сложны, неудивительно, что коллеги были не против, чтобы эту дыру заткнул он.