После пяти поездок у Му Дафу возникло предположение, что даже хорошо знакомые с деревней коллеги просто-напросто утратили в отношении нее всякое понимание, подобное можно наблюдать между женами и мужьями. До того как он приступил к исследованию фольклора, деревня в воображении Му Дафу рисовалась чем-то вроде идиллической картинки, вышедшей из-под пера писателя Шэнь Цунвэня, – место с прекрасными пейзажами, с простыми и добрыми нравами и обычаями, в котором того и гляди встретится какая-нибудь девчушка типа Цуйцуй из повести «Пограничный городок». Но по мере углубления в изыскания он понимал, что деревня – вовсе не статичная картинка из текста, а постоянно меняющийся живой организм, причем в первую очередь это касается сокращения численности жителей, ведь вся молодежь двинулась на заработки в город. Глядя на заброшенные ветхие строения, на новые бетонные дома с висящими на них замками, на заросшие пылью здания общего пользования, он не мог не сокрушаться по поводу того, как сильно повлияла на деревню миграция населения. Без людей деревня лишилась жизненной силы, напоминая произведение без читателей или продукт без покупателей, когда все цепочки спроса и предложения неосознанно разорвались. Ныне в деревне в основном остались одинокие старики и дети, которые и сами-то толком не могли разобраться в своей культуре. Соответственно, возникал вопрос: смогут ли спасти деревню советы и указания заезжих профессоров, которые всю жизнь провели в городах? И пускай сам Му Дафу в этом тоже сомневался, однако, чтобы закончить работу по гранту, он должен был мало того что высказать собственное мнение, так еще и поверить в его перспективность. Поэтому, ставя точку в последнем предложении, он, как и всегда в такие моменты, испытал душевный подъем. Издав победный возглас «та-дам», он надеялся, что в кабинет тут же прибежит Жань Дундун и усядется к нему на колени, чтобы разделить с ним радость или прослушать какой-нибудь удачный отрывок. Когда она была в него влюблена, то всегда так поступала, да и после свадьбы такое тоже случалось, но в последние лет пять она про это вообще забыла, поэтому его зов был не более чем попыткой оживить мечты. Как он и предполагал, никто не откликнулся, он взглянул на часы – 20:00, она как раз купала Хуаньюй, поэтому просто была занята и не слышала его. Тогда он сдержал свою радость, решив объявить новость чуть позже. Когда же это сделать? Он решил, что лучшим для этого моментом будет 22:40, она уже закончит принимать душ и будет совершать в спальне свой вечерний уход за кожей. Он рассчитывал, что под ее обещанием «отпраздновать окончание проекта» имелось в виду не что иное, как долгожданное интимное свидание, потому что раньше они отмечали это именно так. Пребывая в предвкушении, Му Дафу сдерживал волнение, но возбуждение он удержать в себе не мог, и оно, подобно зажженной петарде, взорвалось в нем с оглушительным треском, заряжая его организм надлежащей энергией. Пока она не вышла из ванной, он быстро заскочил в другую ванную и, пока принимал душ, пытался вспомнить, когда же они в последний раз доставляли друг другу удовольствие в постели. Вспомнить так и не получилось – это было слишком давно, словно в какой-то прошлой жизни. В назначенное время он приоткрыл дверь спальни. Сидя на краешке кровати, она наносила на тело крем. Пружинный матрас колыхался в такт ее движениям, словно намеренно дразня его и разогреваясь перед предстоящей работой. Он подумал, что выбрал отличный момент, – а ведь если верно выбрать время, то можно горы своротить. Она его заметила, но виду не подала, ее руки продолжали распределять крем по шее и груди. Он подошел вплотную и произнес: – Дорогая, я закончил статью. – Правда? Поздравляю. – Улыбнувшись, она приподняла голову, и, словно услышав сакральную песнь, замерла, оставив руку на левой груди. Он раскрыл свои объятия. Она встала и, выскользнув из кольца его рук, подошла к туалетному столику. – Не хочешь отпраздновать? – Давай завтра, мне надо подготовиться. – А почему не сегодня? Его сомкнувшиеся руки, словно обнимая ее, повисли в воздухе. От сожаления он прищелкнул языком, целуя пустое пространство. Она подсознательно закрыла лицо ладонями и произнесла: – Предлагаю отпраздновать это в другом месте. – И где же? – Завтра узнаешь. – Но сегодня еще столько времени, может, порепетируем? – спросил он и тут же подумал: «Неужели она забронирует для нас номер?» – Иди и репетируй, – последовал ответ. Она открыла дверь и жестом попросила его выйти. Он закатил глаза и, продолжая обнимать невидимый шар, вышел вон. И только когда дверь за ним захлопнулась, он опустил руки и резко их встряхнул, словно пытаясь избавиться от гнева. 70 Его ожидание началось с той самой минуты, как она вышла из дома. После завтрака она повезла Хуаньюй в школу, а перед этим обещала, что заедет за ним после обеда. «Интересно, что за место она решила выбрать, – размышлял он. – С большой вероятностью это будет какой-нибудь пятизвездочный отель. Главное, чтобы она не выбрала отель „Ланьху“». Утром он еще раз подправил статью, в обед вздремнул, а после обеда принялся подбирать в гардеробной одежду. «Господи, чем я занимаюсь?» – промелькнуло у него в голове. Он вытаскивал вещи, прикладывал к себе, надевал и крутился перед зеркалом. Он примерял то одно, то другое, но всякий раз что-то его не устраивало, он был так придирчив, словно отправлялся на первое свидание. В итоге решил пойти в костюме, но без галстука. Этот костюм он купил себе много лет назад для участия в международных конференциях, но надевал его лишь раз. Он не выносил стесненной одежды, чувствовал себя в ней так, словно на плечи ему наклеили пластырь. К тому же костюм сковывал движения в руках – сделай он размах больше положенного, и тот рисковал лопнуть по швам. Однако сейчас он выбрал именно костюм. Отглаживая его, он как следует прошелся утюгом по каждой морщиночке и неровности. В 16:10 он облачился в костюм и принялся мерить шагами гостиную, чтобы, во-первых, немного привыкнуть к новому образу, а во-вторых, облегчить тревогу ожидания. Он обнаружил, что уже разучился общаться с Жань Дундун, теперь каждую фразу, каждое действие, каждую просьбу он не мог выразить так же просто, как раньше, теперь ему требовалось сто раз подумать, даже интонация у него изменилась, отчего ему было не по себе. В 17:00 он получил сообщение на телефон: «Буду через пять минут». Он быстро спустился вниз, поджидая ее у входа в подъезд. Она подъехала, он сел рядом с водительским креслом и заметил, что она тоже в костюме: кто бы мог подумать, что их мысли совпадут? Но где же она переоделась? Ему казалось, что из дома она выходила в плаще. Он знал, что одежда у нее могла быть еще в двух местах: на работе и в квартире, что располагалась в микрорайоне Хэтан. Значит, она просто решила отвезти его на другую квартиру – тоже неплохо, пусть не так романтично, как в элитном отеле, но зато в непринужденной обстановке. Спустя полчаса они подъехали к пятнадцатому дому в микрорайоне Хэтан, припарковались и в приподнятом настроении вошли в лифт. Никого другого в лифте не оказалось, поэтому он нетерпеливо к ней потянулся и похлопал по ягодицам. Шлепнув его по руке, она произнесла: – Ты не знаешь, что здесь камера? – Я же не к чужим пристаю, так что мне все равно. На одиннадцатом этаже лифт, звякнув, остановился, и они вышли. Он снова похлопал ее по ягодицам, на этот раз она его не отстранила, вроде как давая молчаливое согласие. И только в тот момент, когда она вытащила ключ и открыла дверь, он понял, насколько неверно все истолковал. Как оказалось, под словом «праздновать» она подразумевала совершенно другое. Наполнявший квартиру гомон мощным потоком вырвался наружу, едва не сбив его с ног. Расплываясь в улыбках, из гостиной на них взирали Хуаньюй, а также его и ее родители. Стол ломился от блюд, перед каждым стояли фужеры. Он сразу понял, что главное блюдо приготовила Жань Дундун, закуски принесли его мать и теща, за водку отвечал тесть, а за красное вино – его отец. Му Дафу поймал себя на мысли, что у них уже давно не было подобных застолий, поэтому необходимость такого праздника действительно назрела, и в душе его это очень тронуло. Причем его тронула не столько жена, сколько все собравшиеся, чье присутствие окутало его теплым облаком. Они оберегали его, словно защищающий планету слой атмосферы. Он хотел было произнести приветственный тост, но Жань Дундун его опередила. Подняв бокал с красным вином, она объявила, что сегодня все они собрались, чтобы поздравить Дафу с окончанием работы над грантом. Все принялись издавать приветственные возгласы, звон бокалов и слова поздравления слились, он чувствовал себя так, словно получил почетное звание «Заслуженного профессора Китая». Ему вдруг захотелось как следует напиться, поэтому он то и дело поднимал рюмку, чествуя присутствующих. Очень скоро он захмелел, постепенно все звуки слились для него в киселеобразную массу. В какой-то момент Жань Дундун предложила сделать совместное фото, все ее поддержали и принялись выстраиваться, Му Дафу был в таком состоянии, что самостоятельно встать уже не мог. Кто-то подхватил его под левую руку, кто-то схватил за правую, его водрузили в самый центр, все остальные выстроились по обе стороны от него. Потом возник вопрос, кто же будет фотографировать. Жань Дундун взяла инициативу на себя, но его отец запротестовал: «Тебе обязательно надо быть на фото, давай лучше я». Тогда запротестовал тесть: «Вам тоже надо быть на фото, я – репортер, давайте я». Все принялись спорить и уступать друг другу, словно это был вопрос невесть какой важности. Наконец Жань Дундун выкрикнула: «Тишина!» В гостиной тут же стало тихо. «Будем снимать по очереди, тогда на фотографиях окажутся все». С этими словами она сделала первое фото, за ней подключились другие. В их число не попали только Му Дафу и Хуаньюй – первый оказался недееспособен, а вторая нормально фотографировать еще не научилась. Очнулся Му Дафу только на следующий день в девять утра. Он заметил, что лежит на большой кровати в спальне, причем по центру. «Разве это не половина Жань Дундун, почему я ее занял?» Однако, взглянув на шторы, он тут же сообразил, что находится в квартире, что находится в микрорайоне Хэтан. Он поднялся и прошелся по комнатам: столовая и гостиная были чисто прибраны, на кухне аккуратными рядками выстроилась вымытая посуда. Вчера, прежде чем уйти, Жань Дундун навела здесь полный порядок. Кроме Жань Дундун, никто и представления не имел, почему вчера он решил напиться. В тот самый момент, как он переступил порог этой квартиры, он понял, что их брак достиг конечного пункта. Раньше она приглашала всех родственников на квартиру, которая находилась в кампусе Сицзянского университета, – та была просторнее и удобнее. Но почему вчера она позвала всех именно сюда? По ее замыслу – чтобы ему было легче освоиться на новом месте, родственникам надлежало создать здесь особую теплую атмосферу, поэтому в ее поздравлении таился двойной смысл: во-первых, она поздравляла его с завершением гранта, а во-вторых – с переездом на новое место. Он уловил то, чего не уловили другие, она же поняла, что он истолковал все правильно, поэтому совершенно не препятствовала его желанию напиться. Согласно их соглашению, развестись официально они решили только после того, как она раскроет дело, этот пункт она прописала в договоре сама. На тот момент она была полна уверенности, что дело будет раскрыто в ближайшее время и уж никак не ожидала, что оно будет только усложняться: до сих пор она понятия не имела, где искать преступника. Учитывая ситуацию, Му Дафу мог измотать ее до полного изнеможения, однако ему совсем не хотелось уподобляться Каренину. В свое время, читая роман Толстого «Анна Каренина», он сильно переживал по поводу того, что Каренин намеренно отказывал Анне в разводе, и уж никак не подозревал, что и сам столкнется с подобной проблемой. Пиликнул телефон, он глянул на экран – от нее пришло фото со вчерашнего вечера. Он смутно помнил, что было сделано несколько фотографий, но она выслала ему именно ту, которую сделала сама. Там не было ее, а это означало, что она сознательно выходит из игры и больше не желает появляться на совместных семейных снимках. Он набрал ее номер и спросил, где она. Она ответила, что ждет внизу. Он спустился и увидел, что она приехала на его машине. – Почему ты приехала на моей машине? – спросил он. – Не могу гарантировать, что не потеряю над собой контроль. В ответственные моменты лучше, чтобы управление в свои руки брал мужчина. С этими словами она вышла и пересела на кресло рядом с водительским. Он сел за руль. – Не хочешь еще раз все обдумать? – Я уже обдумала на сто рядов. – Некоторые браки заключаются ради совместной жизни, а некоторые – чтобы являть собой образец. Раньше мне казалось, что важнее просто «жить», но теперь я считаю, что важнее служить «образцом». Если брак не сможем сохранить даже мы, то вера в него рухнет. – Но брак без любви позорен. – К сожалению, в этом мире не существует «любви после свадьбы», о которой ты так мечтаешь. – А я верю, что существует, причем верю с той же силой убежденности, с какой ты в это не веришь. Они прибыли в загс Сицзянского района. Ожидая своей очереди, они молчали, как будто уже сказали друг другу все, что могли, как будто тот, кто заговорит первым, может потерять лицо. Когда их вызвали, они поднялись и прошли в кабинет. Хотя в их головах и проносились счастливые воспоминания о том, как одиннадцать лет назад на этом же самом месте они заключали свой брак, они быстро отгоняли эту картину, что требовало больших волевых усилий – стоило хоть чуточку расслабиться, как прошлое тотчас затягивало. Они словно соревновались в нырянии под воду, чтобы увидеть, кто из них двоих способен как можно дольше ни о чем не думать. При этом каждый старался выглядеть более безразличным и более бессердечным, чем другой. Она полагала, что если любовь потеряна, то мягкосердечие неуместно – чем больше проявишь мягкости, тем сильнее будешь ранен; он, в свою очередь, считал, что чем более ты уязвим, тем сильнее следует притворяться. Выйдя в коридор, она сказала: – Если ты вдруг домой, подбрось меня по пути. «Нашего брака больше нет, о каком доме может идти речь?» – подумал он, но вслух ничего не сказал. На него вдруг разом нахлынуло столько переживаний, что на глаза то и дело стали наворачиваться слезы. Ему показалось, будто одиннадцать лет он потратил впустую, во всех подробностях перед ним возникали сценки их прошлой жизни, но он держался стойко. По пути к стоянке он едва не растерял всю свою гордость, а стоило ему сесть в машину, как по нему, словно сговорившись, ударили одиночество, брошенность и обида, все чувства разом, и тогда он упал на руль и разразился рыданиями. Но пребывать в таком состоянии он долго не мог. Спустя три минуты он взял себя в руки, выехал со стоянки и подрулил к ней. Она привычно распахнула переднюю дверцу, но, когда уже занесла ногу, чтобы сесть в машину, то вдруг захлопнула дверцу и, словно обжегшись, потрясла рукой. Она медлила и даже отвернулась, высматривая, нет ли поблизости такси. Он посигналил. Тогда она открыла заднюю дверцу и словно чужая заняла место сзади. Лицо ее не выражало никаких эмоций – ни радости, ни печали, ни высокомерия, ни заискивания, будто только что она завершила самое обыденное дело. Однако, когда они проехали километра два, ее вдруг прорвало: – Почему ты не возразил? – Против чего? – Против развода. – А разве не ты на нем настаивала? – Он весь кипел от гнева. – На самом деле я до последнего надеялась, что ты возразишь, надеялась с того самого момента, как только предложила тебе развестись. Надеялась, что ты не будешь подписывать никакое соглашение, но ты его не только подписал, но еще и сделал это одним махом, да еще с таким самодовольством, будто наконец-то освободился от балласта. Другие в такие моменты или плачут, или устраивают скандал, или вешаются, а ты – нет, словно боялся, что я передумаю и тогда снова придется дожидаться благоприятного момента. Ты всегда и везде ведешь себя как бунтарь, но, когда дело дошло до развода, ты вдруг не стал бунтовать. Тебе совершенно наплевать на наш брак. Хотя ты постоянно твердил, что разводиться не хочешь, подсознательно ты решил отпустить ситуацию и пустить дело на самотек, ведь в таком случае можно было не только благополучно развестись, но еще и снять с себя моральную ответственность, притвориться, что тебе больно расставаться, а втайне порадоваться, что можно переметнуться к любовнице. Браво, Му Дафу, оказывается, все это время ты просто меня разыгрывал. Он со злостью ударил по тормозам. Тут же раздался хлопок – им в зад въехала машина, от удара их резко выбросило вперед. Глава 9 Мучительная любовь 71 Несмотря на раннюю весну, большинство деревьев в кампусе продолжали оставаться зелеными еще с прошлого года; те же, что не были зелеными, подернулись желтизной, кое-где отдавая бурыми оттенками, это касалось особо чувствительных растений или обвивающих деревья лиан. Листья, которые не успели опасть зимой, усиленно осыпались сейчас, на веточках уже спешили проклюнуться свежие почки, на каждой ветке одновременно проявлялась и жизнь, и смерть. Вслед за оживающей природой Жань Дундун тоже воспряла духом и решила подыскать себе место для восстановления сил. И тут ей вспомнилась деревня Айли. Она долго не могла понять, почему вдруг подумала именно об этом месте. Из-за красивых пейзажей? Разумеется, было бы здорово взять и все списать на красивый пейзаж, от этого сразу улучшалось настроение, по крайней мере, уходило напряжение. Но хотя она продолжала себе внушать, что так оно и было, – ведь несмотря на всю свою несуразность этот ответ всплыл первым – такое объяснение меркло под натиском другого ответа. Перестав сопротивляться, она дала волю своим мыслям и прислушалась к этому другому ответу, который нашептывал, что она хочет поехать в Айли, чтобы понаблюдать за Лю Цином и Бу Чжилань, – ведь эти двое могли дать какую-никакую зацепку для раскрытия дела. Перед отъездом она снова пересмотрела все записи допроса Лю Цина и обратила внимание на то, что, отвечая на вопросы, он всегда приподнимал брови, словно выражая какое-то презрение или отвращение. Частое поднятие бровей вкупе с непроницаемым выражением лица укрепили Жань Дундун в мысли о том, что он врет. Она всегда считала, что он врет, но, к сожалению, никаких доказательств предъявить не могла. Хотя по календарю уже наступила весна, в высокогорной деревушке Айли погода скорее напоминала зимнюю – никаких листьев на деревьях еще не появилось, бурые травяные склоны кое-где покрывал иней, на речушке там и сям виднелись льдины, но небо радовало синевой, а вода – прозрачностью. Вся живность, которую выращивали Лю Цин и Бу Чжилань, находилась в закрытых загонах, получая трехразовое питание прямо там. Для овощей были построены теплицы, вся овощная и мясная продукция, как и раньше, продавалась онлайн. Они построили в уездном городке мини-скотобойню и цех по переработке сырья, там трудилось больше десяти нанятых ими местных фермеров. Как-то раз после обеда, когда Лю Цин кормил в хлеву коров, он вдруг услышал шум подъезжающей машины. Этот шум не принадлежал ни пикапу Бу Чжилань, ни джипу деревенского старосты, ни тем более отечественному «седану» соседа А Шу. Тогда Лю Цин выскочил на улицу и увидел, что аккурат напротив, у ворот дома старосты, стоит незнакомый внедорожник. Пару лет назад деревенский староста открыл у себя гостевой дом, в котором летом и осенью проживали небольшие группы туристов, но ни зимой, ни ранней весной никаких туристов обычно не наблюдалось. Когда дверца машины открылась, Лю Цин увидел Жань Дундун. Староста уже помогал ей доставать из багажника вещи. Жань Дундун помахала водителю рукой, внедорожник уехал, а она вместе с хозяином прошла в дом. Зачем это она заявилась в такое холодное время? Поначалу все сочли, что она остановилась в деревне проездом. Тем же вечером, когда долину озарило зарево заката, она, облачившись в синий пуховик и оранжевый шарф, обошла речушку, с улыбкой приветствуя всех местных, и даже заглянула на чай к Лю Цину и Бу Чжилань. Через пару дней местные пришли к выводу, что она приехала в отпуск, потому что каждое утро в девять часов, когда на крышу падали лучи солнца, она заваривала чай и усаживалась с книжкой на балконе третьего этажа с видом на речку. Она уже в третий раз принималась за чтение романа Трумена Капоте «Хладнокровное убийство». Первый раз она читала его по рекомендации Му Дафу, когда они только-только познакомились. Второй раз – неделю спустя после открытия дела «Большая яма», надеясь вдохновиться идеями для раскрытия преступления. Сейчас же, перечитывая его в далекой деревне и по-прежнему сочувствуя четырем убитым членам семьи Клаттер, Жань Дундун размышляла о том, что убийцы отважились совершить зверское преступление ради всего лишь сорока с лишним долларов. Сорок с лишним долларов даже в американской деревне пятидесятых годов прошлого века не считались большими деньгами. А вот десять тысяч юаней могли бы оказаться привлекательной суммой для современной китайской деревни. Тот старый дом, который год назад прикупила Бу Чжилань, обошелся ей как раз в десять тысяч, другими словами, за такие деньги в далекой деревне реально купить целый дом. Из ста тысяч юаней, которые Лю Цин получил из рук У Вэньчао, местонахождение десяти тысяч оставалось неизвестным, и хотя Лю Цин сказал, что вернул эти деньги Ся Бинцин, Жань Дундун в это не верила.