73 Всего за неделю Бу Чжилань потеряла пять килограммов. Она мучилась бессонницей, то и дело ее бросало в пот, заслышав чьи-нибудь шаги или лай собак, она тут же впадала в панику; иногда ее до ужаса пугал даже порыв сильного ветра. – Я не понимаю – чего ты боишься? – вопрошал Лю Цин. – Боюсь тебя потерять, – отвечала она. Когда она произносила эти слова, то вспоминала про другие свои отношения. Два года назад, когда могло показаться, что она приехала в деревню исключительно для того, чтобы торговать сельхозпродукцией, на самом деле она убегала от прошлого, мечтая в этой глуши залечить свои раны. Постепенно она вылечилась от одиночества, а заодно и от чувства глубокой вины перед Лю Цином. Когда-то она выплескивала на Лю Цина тонны любви, но на самом деле все это она делала напоказ другому. Хотя Лю Цина она тоже любила, другого человека она любила больше, она любила его через любовь к Лю Цину, пока тот пребывал в полном неведении. Позже, наслаждаясь отношениями с тем человеком, она притворялась, будто забыла Лю Цина: сперва не вспоминала его минутами, потом – часами, а потом уже днями-неделями-месяцами-годами. Время забвения становилось все длиннее, и наконец все свои воспоминания о нем она взяла под контроль. Но стоило тому человеку ее бросить, как в ее сердце тут же воскрес Лю Цин, ее захлестнуло волной его доброты и ее вины. Вина пробудила ее глубоко сокрытую любовь, поэтому год назад она разыскала Лю Цина в соцсетях, чтобы воздать ему должное за все причиненные страдания, а заодно скрасить свое одиночество. Она не думала, что Лю Цин возьмет и разом забудет все обиды, и уж никак не ожидала, что он к ней приедет. Вечером первого июня, когда он появился на выходе из вокзала Куньмина, ее глаза наполнились слезами благодарности. Тогда же она поклялась, что будет дорожить им всю оставшуюся жизнь. Но чем больше она им дорожила, тем больше боялась его потерять. Пережив три значимых момента в своей жизни, когда сначала она бросила человека, потом бросили ее и наконец, когда ее обуяла мучительная любовь, она превратилась в сверхчувствительную натуру. Глядя на то, как худеет, потеет и мучается от бессонницы Бу Чжилань, Лю Цин так волновался, что готов был биться втихаря о стенку. Наконец он насильно отвез ее в уездную больницу. Врач никакого диагноза поставить не смог. «Что вас все-таки беспокоит?» – спросил он. «Сама не знаю, – ответила Бу Чжилань, – может, общая усталость, может, реакция на холода, может, гастрит, может, нарушение цикла, а может, я забеременела…» – Она то и дело повторяла слово «может», но при этом так и не назвала истинную причину своего плохого самочувствия. Лю Цин понимал, что именно ее беспокоит, поэтому снял для нее номер в гостинице и предложил до тех пор, пока из деревни не уедет Жань Дундун, пожить там. Она согласно кивнула. Лю Цин вернулся в деревню один, но уже наутро следующего дня в дом тихонько постучали. Открыв дверь, на пороге он увидел Бу Чжилань. – Я думала, что в гостинице мне будет спокойнее, но все это время у меня из головы не выходила наша ферма, я даже секунды не поспала, – призналась она. Ему было очень жаль Бу Чжилань, вместе с тем ему не нравилось то давление, которое она нагнетает, и у него возникла мысль о побеге. – А что, если я уеду? Тебе станет легче? – Вопрос не в отъезде, а в том, являемся ли мы преступниками. Если бы я тебя не любила, мне было бы все равно, совершал ты что-то или нет, но поскольку теперь я сделалась частью тебя, то любая твоя вина становится моей и наоборот, ведь мы стали одним целым. – Почему ты решила, что я в чем-то виноват? – Не знаю, но, когда я вижу Жань Дундун, меня вдруг охватывает ужасное беспокойство. Мне даже начинает казаться, что это я убила Ся Бинцин, хотя я ее в глаза не видела. Как такое может быть? Она вдруг расплакалась, да так горько, словно ее кто-то обидел. Он изо всех сил прижал ее к себе, и тогда, трясясь от страха, она пробормотала: – Это я во всем виновата… «Вот тебе на, – подумал Лю Цин, – я смог вынести все допросы, но не в состоянии вынести ее слез». После обеда Лю Цин тщательно оделся и, прихватив с собой небольшую дорожную сумку, прошел во двор к деревенскому старосте. Со словами «я хочу сделать признание» он постучал в дверь к Жань Дундун. Прошла какая-то секунда – и на пороге объявилась Жань Дундун. Лю Цин произнес: – Когда ко мне для оформления бумаг приходила Ся Бинцин, в здании, где я работал, ремонтировали фасад – на нем частично обвалилась плитка, поэтому рабочие сперва убрали плитку, а потом приступили к покраске… «Интересно, – подумала Жань Дундун, – куда делось его заикание? Почему он совсем не заикается? И даже не волнуется, будто у нас тут праздный разговор». – Как-то раз, – продолжал Лю Цин, – примерно часов в десять утра ко мне на консультацию снова пришла Ся Бинцин. Мы с ней сидели над договором, когда вдруг рядом послышался какой-то стук. Мы перепугались, а потом заметили за окном стоявшего на лесах рабочего, он стучал по стеклу и усиленно жестикулировал. Видя, что я никак не соображу, что ему нужно, он снял каску, вынул из нее пачку сигарет и, вставив одну сигарету в зубы, показал, что ему нужна зажигалка. Тогда я взял зажигалку, открыл окно и помог ему зажечь сигарету. Сделав затяжку, он меня поблагодарил и продолжил работу. Я сам-то тоже курильщик, смолю по несколько штук в день. В нашем здании для курения имелось специально отведенное место: слева от входа на веранде первого этажа находилась мусорка с железной чашей для окурков. Обычно возле этой мусорки всегда есть два-три курильщика, уходят одни – тут же приходят другие. Пока шел ремонт, там стали собираться и рабочие. И как-то раз я встретил там того самого парня, которому давал прикурить. Его звали И Чуньян, он сочинял стихи. Пока мы с ним разговаривали, он всучил мне несколько стихотворений, сказав, что хочет услышать мое мнение. Когда же я сказал, что не разбираюсь в поэзии, он произнес: «Просто прочитай и выбрось». Уже потом от других я узнал, что, пытаясь отыскать родственную душу или ценителя поэзии, он раздавал свои стихи каждому встречному, Вернувшись в кабинет, я решил взглянуть на его стихи. Особенно меня поразило стихотворение под названием «Прикосновения», там были такие строки: «Всякий раз, прикасаясь ко мне, // Твои руки горят от трения, // Пускай твои пальцы так же грубы, как мои, // Моя кожа тает от них, // Таю весь я, // Твои пальцы тают вослед, // Я пытаюсь тебя найти, но тебя словно нет». «Какое проникновенное стихотворение, – подумала Жань Дундун, – надо будет отправить Му Дафу». – Хотя я не разбираюсь в поэзии, – продолжал Лю Цин, – оно меня потрясло, я даже решил при встрече подарить ему сигареты, но он мне больше не попадался. Наконец вечером тридцать первого мая наша с ним судьбоносная встреча состоялась. Было часов восемь вечера, я пришел в офис, чтобы взять деньги. Все наличные, которые мне передал У Вэньчао, я хранил на работе под ключом. Когда я уже погрузил деньги в рюкзак, меня вдруг словно пригвоздило к полу. Я присел и зажег сигарету. Впервые я делал это прямо в кабинете. «Если я возьму и вот так вот сбегу, как на меня посмотрит У Вэньчао? – подумал я. – Наверняка решит, что я аферист». Меня всегда очень заботило, что обо мне говорят другие, особенно друзья и родные. Да, деньги были нужны, но мне вовсе не хотелось, чтобы меня считали аферистом, и это стало камнем преткновения. Пока я раздумывал, как быть, раздался стук – я чуть не обмочился. Это снова был И Чуньян: как и в прошлый раз, ему понадобилась зажигалка. Я открыл окно и дал ему закурить. Когда он попытался вернуть зажигалку, я предложил, чтобы он забрал ее себе, но он отказался: мол, по правилам безопасности на строительных лесах не должно быть источников огня. Я уже успел сообразить, что он остался подработать в вечернюю смену. «Стихи прочитал? – поинтересовался И Чуньян. – Как, на твой взгляд, слишком low?» В ответ я поднял большой палец и назвал его гением. Он, чтобы не оставаться в долгу, произнес: «У тебя подруга красотка». Он решил, что Ся Бинцин – моя подруга. И тогда меня вдруг осенило, я даже не успел как следует все продумать. «Пусть она и красотка, – ответил я, – но от нее одни проблемы. У меня жена, ребенок, а она требует, чтобы я женился на ней». – «Так возьми и отшей ее», – сказал он. «Как я ее отошью?» – «Есть куча способов». – «Например?» Он только хитро улыбнулся. «Давай я дам тебе десять тысяч, а ты поможешь сделать так, чтобы я ее больше не видел?» – предложил я. Он вылупился, словно вместо меня уже видел большую кучу денег, и спросил: «Ты шутишь?» – «Это сделка, и я совершенно серьезен», – ответил я. «Все они рассматривали это исключительно как сделку, – подумала Жань Дундун, – и Сюй Хайтао, и У Вэньчао говорили то же самое. Всем казалось, что это какая-то ерунда, будто судьба Ся Бинцин была каким-нибудь товаром». – Потом я вытащил из сумки десять тысяч и передал ему, а заодно вручил фото Ся Бинцин, которое она приносила для оформления документов, и дал номер ее мобильника. Он оторопел, я тоже. Он – из-за того, что на ровном месте обрел такую крупную сумму, а я – из-за того, что смог довериться незнакомцу. «Неужели ради такой сделки ты подключил бы кого-то из знакомых?» – подумала Жань Дундун. – И Чуньян так разволновался, что даже обжег сигаретой губу. Выплюнув окурок, он спросил, где ему отыскать Ся Бинцин. Я сказал, что она живет в микрорайоне Баньшань. «Понял», – откликнулся он. «Кстати, можешь написать для нее стихотворение», – предложил я и тут же предостерег, чтобы он ни в коем случае не применял силу. «Понял», – повторил он. После этого он тут же ускользнул, даже про работу забыл. Сперва Жань Дундун хотела всю эту информацию тут же проверить, но, побоявшись спугнуть Лю Цина, решила сделать это чуть позже, после его ареста. – Я сделал это исключительно ради собственного спокойствия, – продолжал он. – Это было своего рода пожертвование для очистки совести. К тому теперь мне было что сказать У Вэньчао, хотя сам я не питал особых иллюзий касательно надежности И Чуньяна. – А ты не думал о том, что И Чуньян может убить Ся Бинцин? – не выдержав, спросила Жань Дундун. – Нет. Не могу себе представить, чтобы кто-то отважился на убийство ради десяти тысяч. – Тогда чего ради ты взял и подарил ему эти десять тысяч? – Думал, что он или пригрозит Ся Бинцин, или придумает что-то еще. Даже если бы он применил угрозу, я бы считал, что закрыл свой долг перед У Вэньчао. Если бы только его угроза возымела должное действие, можно было считать, что я со своей миссией справился. На джипе деревенского старосты Жань Дундун и Лю Цин покинули деревню Айли. Пока они ехали, Жань Дундун думала о том, что чувство вины Лю Цина, с одной стороны, было вызвано Бу Чжилань, а с другой – местными жителями. Из-за того, что в деревне жизнь каждого была как на ладони, поведение любого человека здесь контролировалось и оценивалось окружающими, что позволяло сохранить традиционную этику. Подобно тому, как способна очищаться природа, деревня Айли также очищала каждого из своих жителей. 74 Жань Дундун расположилась в кресле у окна, местный полицейский Сяо Цзян вместе с Лю Цином сидели через проход. Донесся свист, и высокоскоростной поезд покинул станцию Куньмин. На несколько секунд Жань Дундун ощутила, как нечто тянет ее назад, словно кто-то легонько удерживает за штанину. Ее обуяла смесь самых разных эмоций: с одной стороны, ей хотелось побыстрее распутать дело, а с другой – она боялась негативной реакции со стороны родных. Раньше она всегда точно знала, куда вернется поле поездки – это был «дом», то есть место, где ее ждали Хуаньюй и Му Дафу. Но в этот раз она уже плохо представляла, куда именно ей ехать: к родителям, на квартиру №2202 по адресу Сицзянский университет, корпус 51, или же на квартиру №1101 в корпусе 15 микрорайона Хэтан, в которой сейчас проживал Му Дафу (если с ним была Хуаньюй)? К родителям, где ей пришлось бы выслушивать многочисленные упреки в свой адрес, ей не хотелось; в университетскую квартиру, где все наверняка уже заросло пылью, – тоже, но еще больше ей не хотелось к Му Дафу. Взвесив все за и против, она поняла, что единственным местом, куда ей хотелось вернуться, оставался ее кабинет. Она не была там с тех самых пор, как замначальника Ван отправил ее набираться сил, но сейчас чувствовала, что вполне дееспособна и готова вновь приступить к расследованию. Вчера после того, как Лю Цин сделал признание, ее тревожность спала, на душе полегчало, она чувствовала, что лед наконец-то тронулся. Мелькавшая за окном трава еще не обновилась, деревья стояли голыми, воды в реке пока не прибавилось, жизнь таилась под землей или прямо в воздухе, дожидаясь своего часа. Она вдруг вспомнила своего помощника Шао Тяньвэя, по которому даже немного соскучилась. Три года назад его перевели из полицейского участка микрорайона Хэтан в Сицзянское отделение, и они стали работать вместе. Поначалу он называл ее «заместителем Жань», потом перешел на «наставницу Дун» и наконец остановился на «сестрице Жань». Она же сперва называла его полным именем Шао Тяньвэй, потом сократила его до «Тяньвэя» и наконец стала просто окликать – «Вэй». Услышав такое в первый раз, он весь залился краской, решив, что она намекает на его исключительность[16]. Но она тут же заметила ему, чтобы он не обольщался: произнося «вэй», она не более чем просто окликала его – «эй». Тогда он смущенно уронил голову на руки и пару минут просидел в такой позе, не смея взглянуть ей в глаза. Он был симпатичным, обходительным и расторопным. Всякий раз, когда ему пытались кого-нибудь сосватать, он приводил свою новую знакомую в кабинет Жань Дундун, чтобы та устроила ей проверку. Поскольку женщины ощущают друг друга гораздо лучше, Жань Дундун справлялась со своей миссией великолепно. Всякий раз она достаточно высоко оценивала потенциальную партнершу Шао Тяньвэя, говоря, что та ему очень подходит. Такое происходило по двум причинам: во-первых, она и правда так считала, а во-вторых, она знала, что ее оценка не повлияет на его решение, поэтому ей было все равно. Он отвергал любой из одобренных вариантов – то говорил, что девушка недостаточно умная, то его не устраивал разрез глаз, то его смущали толстые руки, то ему не нравились пропорции фигуры, то ему казалось, что у девушки недостаточно нежная кожа, то считал, что у нее недостаточно тонкие пальцы. Когда она выслушивала все это, ей всякий раз становилось не по себе. При этом она никак не могла понять, что именно ее смущало – его завышенные требования или неуважение к другим. Однако со временем она заметила, что Шао Тяньвэй придирается к девушкам по нескольким конкретным пунктам, причем именно эти пункты являлись ее сильными сторонами – например, она считала себя неглупой, у нее были красивые глаза, изящные руки, достаточно длинные ноги, нежная кожа и тонкие пальцы. Зато к тем частям тела, которые у нее оставляли желать лучшего, он внимания не проявлял, к примеру, оценивая девушек, не говорил, что у кого-то из них недостаточно пышный бюст, недостаточно острый подбородок или недостаточно аппетитные ягодицы. Другими словами, она служила ему критерием для выбора избранницы. Это было приятно, но вместе с тем и обременительно, ей даже пришлось намекнуть, что Всевышний спецзаказами не занимается и вряд ли ему удастся найти женщину, которую он хочет. «Такая женщина есть, и я ее знаю», – ответил он. Она сделала вид, что не услышала, лишь повторила, что ему будет сложно найти свою половинку, руководствуясь подобными стандартами. «Лучше остаться холостым, чем брать в жены кого попало», – последовал ответ. Сперва она считала, что Шао Тяньвэй смотрит на нее не более как на образец, но пару лет назад узнала кое-что еще. Как-то раз после обеда она созвала в своем кабинете совещание. Когда все разошлись, она заметила на спинке стула чей-то пиджак. Поскольку там только что сидел Шао Тяньвэй, то она собралась отнести пиджак ему, но тут из его левого внутреннего кармана выпал кошелек. Ударившись о пол, кошелек раскрылся, и она заметила в нем свою фотографию. «В кармашек, куда обычно вставляют фото родных или любимых, он вставил мое фото?» – Сердце ее дрогнуло, но вместе с радостью она вдруг ощутила какую-то обиду, ей захотелось сию же минуту вызвать его и все прояснить. Немного остыв, она засунула кошелек в правый внутренний карман пиджака. Она решила, что если он обнаружит кошелек в другом месте, то поймет, что она видела в его кошельке свое фото. Однако поразмыслив, все-таки переложила кошелек на прежнее место. Ей не хотелось ущемлять его достоинство и портить ему настроение, это могло бы повлиять на работу. Едва она накинула пиджак на спинку стула, как в кабинет вбежал запыхавшийся Шао Тяньвэй и произнес: «Сестрица Жань, я забыл свой пиджак». Она заметила, как сильно он покраснел. «Правда?» – как ни в чем не бывало спросила она. «Хорошо, что я оставил его у вас». – «Ты все-таки проверь, не пропало ли чего-нибудь ценного». – «Да там ничего нет», – сказал он и, забрав пиджак, вышел за порог. Но сама-то она видела, что, взяв пиджак, он вцепился в его левый карман, да так крепко, что на ткани проступили очертания кошелька. На следующее утро Шао Тяньвэй зашел к ней в кабинет и положил на стол конверт. – Что это? – поинтересовалась она. – В прошлый раз, когда ко мне приехали родители и стали приставать по поводу женитьбы, я, чтобы их успокоить, взял твое фото и сказал, что ты – моя девушка. Когда они выразили желание встретиться с будущей невесткой, я сказал, что мы только-только стали встречаться, мол, не все так быстро. Они поверили, но я совсем забыл вынуть из кошелька твое фото. – Не ожидала, что мое фото поможет кого-то обмануть. Мог бы просто принести, и делу край, к чему было все это рассказывать? Он смущенно опустил голову: – Если бы я умолчал, то мне было бы так же противно, как если бы у меня завелись вши. Получается, я использовал твой портрет, но не заплатил за авторские права, чувствую себя, как какой-нибудь вор. Она понимающе поддакнула. Он был достаточно честен, а ей такие люди нравились. – Ничего, если нужно, можешь пользоваться, – сказала она, возвращая ему конверт с фотографией. – Нет-нет, все ок, она мне больше не понадобится. Жань Дундун знала, что он ее уважает, – он никогда ей не докучал, никогда даже в разговоре не допускал лишнего, если им приходилось по работе коснуться друг друга, он тотчас спешил отстраниться, словно ему становилось неловко. Он всегда смущался в ее присутствии и краснел, если вдруг говорил или делал что-то не то. Вспомнив его залитое краской лицо, она почувствовала, как ее сердце захлестнула радость. Когда пейзаж за окном перестал быть привлекательным, все ее внимание обратилось к сердцу, а может быть, именно оттого, что ее внимание обратилось к сердцу, пейзаж за окном и перестал быть привлекательным? Пока они ехали, она вспоминала разные случаи общения с Вэем, словно ничего другого ей вспоминать и не хотелось. А может быть, воспоминания о нем помогали ей заглушить нечто другое. В ее голове все отчетливее прояснялись какие-то сцены, детали и разговоры, на которые когда-то она не обращала никакого внимания; теперь же они выскакивали как из рога изобилия, словно изо всех старались ее ублажить. Вот сейчас она уже точно могла признать, что он был тайно в нее влюблен. И пускай эта мысль посещала ее и раньше, она никогда не допускала ее в свое сердце. Надо же, стоит человеку сменить обстановку, как в его организме начинают происходить совершенно другие химические реакции, это напоминает разное ощущение от одной и той же одежды, надетой в разное время года. Когда Жань Дундун вернулась в свой кабинет, там ее ждал сюрприз. С криком «мама» на нее бросилась Хуаньюй. Крепко обняв дочку, она спросила: «Кто тебя сюда привел?» – «Дядя Шао». Только тогда Жань Дундун огляделась и увидела на рабочем столе свежий букет из лилий и гвоздик, дополненный розами и звездочками гипсофилы. Пол и мебель сверкали чистотой, даже шторы были выстираны. Компьютерную мышь и коврик кто-то сменил на новые – теперь мышка была черной, а коврик розовым с какой-то смешной мордашкой. На сердце у нее тут же стало приятно и легко, словно она впервые влюбилась. 75 Допросив Лю Цина, Жань Дундун вместе со следственной группой направилась прямиком к И Чуньяну. Он проживал в деревне Ицунь, которая располагалась на пологом склоне за четыреста километров от города. Позади деревни высились горы, у подножия протекала речка Байхунхэ. В этой деревне числилось девяносто семей, при этом две трети жителей носили фамилию И, на жизнь они зарабатывали земледелием и скотоводством: выращивали рис, кукурузу, фрукты, овощи, разводили овец, свиней, птицу и рыбу. Поскольку равнинные угодья были ограничены рекой, то риса местным жителям хватало лишь для собственного пропитания, поэтому для скота и домашней птицы приходилось выращивать на склоне кукурузу. Живности разводили немного, в зависимости от собственных возможностей, – кто-то держал с десяток овец, штук пять свиней да несколько кур или уток, а кто-то – только птицу. В последние годы правительство усилило действия по борьбе с бедностью и протянуло в этот район автомагистраль, но народу сюда все равно приезжало мало, а вот уезжало отсюда, наоборот, много – молодежь в основном отправлялась на заработки в город. Родители И Чуньяна оба были крестьянами и дальше уездного центра не бывали. По словам отца, И Чуньян не навещал их уже больше двух лет, за восемь месяцев они не получили от этого невежи ни копейки, по телефону до него тоже было не дозвониться. С родителями он знаться не желал, словно на свет появился сам собой из какого-нибудь камня. Раньше он таким не был, каждый месяц высылал деньги, когда триста, когда пятьсот юаней, а однажды отправил целую тысячу. Вспомнив про тот случай, отец И Чуньяна гордо поднял большой палец, словно это и была та самая тысяча. Как показала проверка, тысячу юаней И Чуньян действительно послал только один раз, и случилось это 10 июня прошлого года, деньги были переведены через банк, находившийся на улице Чантинлу. Это произошло на десятый день после того, как он получил деньги от Лю Цина и за пять дней до убийства Ся Бинцин. «Если эта тысяча была взята из тех десяти, что дал ему Лю Цин, то у него оставалось еще целых девять тысяч на побег. С такими деньгами он мог убежать и в другую провинцию», – подумала Жань Дундун. Потратив два дня на проверку этой и соседних деревень, следственная группа так и не обнаружила никаких следов И Чуньяна. Прочесывая дом за домом, полицейские попутно расклеивали на дверях объявления о розыске. Отец И Чуньяна спросил Жань Дундун, почему они не повесили такое объявление на их дверь. «Мы всего лишь не хотели вас расстраивать», – попыталась объяснить Жань Дундун. Но отец И Чуньяна настоял: «Повесьте, пожалуйста, мы же скучаем, иначе придется бегать и смотреть на него к соседям». Тогда Жань Дундун, поколебавшись, аккуратно приклеила объявление о розыске и на их дверь тоже. Отец и мать И Чуньяна тут же уставились на сына, словно ожидая, что от их пристального взгляда он возьмет и заговорит. Спустя два месяца И Чуньяна арестовали на Хайнане в городе Саньцзян на улице Цзиньнюцзе. Он сидел перед почтой и грыз холодную пампушку, волосы у него были длинные и грязные, одежда – рваная и засаленная. На него обратил внимание разносчик еды, которому показалось, что мужчина похож на разыскиваемого преступника. Сам он действовать не решился, поэтому обратился в ближайшее отделение полиции. К почте поспешили двое полицейских. Когда они, приглядываясь к И Чуньяну, обошли его пару раз, он прямо сказал: «Хватит уже таращиться, я тот, кто вам нужен». С этими словами он протянул руки и позволил надеть на себя наручники. Спустя пару дней его доставили в родную провинцию, а допрос поручили Жань Дундун. И Чуньян рассказал следующее: – На другой день после того, как он дал мне деньги, я отправился ко входу в микрорайон Баньшань караулить Ся Бинцин. Мне пришлось прождать ее два дня, а она буквально тут же села в дорогой автомобиль и укатила. Я погнал за нею на мотоцикле, но на полдороге отстал. Мотоцикл я одолжил у нашего подрядчика за тридцать юаней в день, при этом за бензин я платил сам. Водительских прав у меня не было, ездить меня научил тот же подрядчик. Прошло еще два дня, и как-то вечером в пятом часу я снова увидел Ся Бинцин. Она села в такси. На этот раз я прицепился к ней словно магнит и из виду уже не упустил. Она подъехала к восточным воротам парка Ланьху, прошла по дощатому настилу вдоль озера до рощи, потом забралась на большой валун и так и простояла на нем больше часа. К тому времени солнце уже поравнялось с крышей отеля, тень от нее вытянулась, словно бамбуковая жердь. Ее силуэт напоминал силуэт какой-нибудь героини телесериала, которая вдруг задумала расквитаться с жизнью. Наверняка ее что-то тревожило, скорее всего, она хотела броситься в озеро, но не решилась. Простояв там больше часа, она наконец спустилась и ушла. Она ушла, а я все продолжал смотреть на этот валун, размышляя, придет ли она сюда снова. Она была влюблена, но не могла выйти замуж и наверняка страдала от этого. – Говори по существу, – перебила его Жань Дундун. – Что произошло пятнадцатого июня прошлого года? – Каждый вечер я приходил к озеру и, что называется, караулил пень в ожидании зайца, ждал ее, словно свою девушку, надеясь при случае с ней познакомиться. Но за целую неделю она так и не объявилась. Я понимал, что простое ожидание никаких результатов не принесет, и все-таки ждал, уповая на провидение. Ко всему в этой жизни нужно прилагать усилия, но я продолжал тупо ждать. Я уже принял решение удариться в бега, однако прежде надо было выполнить задание. Убежать просто так я не решился, потому как привык держать слово и никогда никого не обманывал, тем более что и ко мне отнеслись по-человечески. Ведь мне и зажигалку предложили, и стихи мои похвалили, и деньжищи вон какие отвалили, да разве еще кто-то относился ко мне так же хорошо? Даже отец с матерью – и те относились ко мне хуже. Осознав все это, я снова одолжил у подрядчика мотоцикл и устроился у ворот микрорайона Баньшань, словно собака в ожидании кости, хотя никакой надежды на успех у меня не было. И вот пятнадцатого июня в половину шестого вечера я увидел ее снова. Она села в такси, я незаметно последовал за ней вплоть до самого входа в отель «Ланьху». Она зашла внутрь, что-то заказала в кафе и потом сидела там больше часа. В восьмом часу она вышла из отеля и свернула на дорожку слева от входа. Дойдя до того самого валуна, она остановилась и неподвижно уставилась на озеро. Мне кажется, я даже чувствовал, как ей плохо. Поскольку никаких фонарей в том околотке не было, то мало кто осмеливался появляться там затемно. Поняв, что у меня появился прекрасный шанс, я прямо из-под ног взял доску от настила и этой доской ударил ее по затылку. Точно так же, бывало, отец щелкал по моей черепушке костяшками пальцев, пытаясь вырастить из меня нормального человека. Я и подумать не мог, что от этого удара она пошатнется и упадет прямо в озеро. Переживая, что ей холодно и больно, я плюхнулся следом и там крепко-накрепко обнял, выждав, пока она окончательно перестанет шевелиться.