Откашлявшись и закатав рукава простой рубахи, я ринулась возвращать уют в свой дом, на время позабыв о недомоганиях. Увлеченная, я рассеянно кивнула на заявление Улисы, что она не может смотреть, как я извожу саму себя, а потому отправляется в ванную. Я ничего не имела против, меня сбивали с ритма ее брожения вокруг и тяжелые вздохи. Работа шла споро, пока мой энтузиазм не споткнулся о грязную посуду, забытую на столе, – с которой, собственно, все и началось. После недолгой борьбы с собой я решила разобраться с ней, а все остальное оставить на завтра – болезнь меня все еще не отпустила, и стоило остановиться лишь на миг, как тут же дали о себе знать и ноющая спина, и гудящие ноги, и мелко подрагивающие от перенапряжения руки. Посуды было не то чтобы много, я рассчитывала, что успею все сделать в тишине и спокойствии. Я кое-чего не учла… Барон явился неожиданно, изрядно меня напугав. Последние события сделали меня нервной и впечатлительной, и его появление, к тому же в компании печально знакомого мясника, равнодушной оставить просто не могло. Я разбила тарелку. Чистую, только что старательно мною отмытую от жирных разводов прошедшего ужина. Мой измотанный вид Высшего не порадовал. – Я же тебя вернул, почему тебе все еще нездоровится? Вопрос этот я решила считать риторическим. Ну в самом деле, не объяснять же ему, что больной я была и до путешествия в его жилище, а там меня просто подкосило совокупностью неблагоприятных обстоятельств. – Что он здесь делает? – спросила я мрачно, рукой пытаясь нашарить нож для масла. Он лежал на краю раковины, ждал своей очереди на помывку и мог сойти за опасное оружие… хотя бы просто за оружие. – Выкупает свою жизнь, – ответил Барон. Мясник остановившимся, полным ужаса взглядом смотрел сквозь меня. Когда Барон толкнул его вперед, глаза мужчины на мгновение закатились. – Приношу свои глубочайшие извинения! – выкрикнул он хрипло и испуганно, но совершенно неискренне. – Что? – Он раскаивается, – пояснил Барон с сомнением. – По крайней мере, должен. – Почему? – Ах да, ты же не знаешь. Идея с вашим сожжением принадлежала ему. Бэрт… тебя же зовут Бэрт? – грубо хлопнув мясника по плечу, спросил Барон, а получив утвердительный ответ (мужик мелко и отчаянно закивал, едва удерживая себя в сознании), жестоко добавил: – Мысль, что виновницей происходящего является ведьма, в пустые головы людей вложили жрецы вашего выдуманного бога. Они желали отдать ее Быстроводной. Наш раскаявшийся друг предложил казнь зрелищнее скучного утопления в реке. – Но почему раскаивается он, а не жрецы? – спросила я. Барон поскучнел. – Непредвиденные обстоятельства. Я приготовилась услышать нечто ужасающее. – Что произошло? – Они молились своему богу в моем присутствии, просили о защите от меня. Хотя Многоликого даже не существует. – Барон поморщился. – Это оскорбительно. – И… как сильно вы оскорбились? – осторожно спросила я. Повисла недолгая многообещающая тишина. – Не думаю, что в ближайшее время храм будет открыт для горожан, – ответил Высший. Я кивнула. Улиса определенно будет счастлива это услышать. Мне же просто было все равно. Даже удивительно, но я не чувствовала никакой жалости, хотя и удовлетворения тоже. Меня заполняло холодное равнодушие… и как же это было прекрасно! – Так что, ты прощаешь его или я могу подкрепиться? – спросил Барон. Мясник пошатнулся, но в обморок не упал, будто бы предупрежденный о том, что случится, если он позволит себе искать покой в беспамятстве. – Я-то что, это Улиса должна решать. Ей же был вынесен приговор… * * * Улиса неожиданной необходимости что-то решать не обрадовалась. Она только покинула ванну и с большей охотой просушила бы волосы. – И что будет, если я его не прощу? – равнодушно спросила она. Ведьму ничуть не смущало присутствие двух мужчин на кухне и ее несколько неодетый вид. По моему глубокому убеждению, полотенце, насколько бы большим оно ни было, считаться одеждой не могло, по мнению ведьмы – очень даже могло. – Ничего, – ответил Барон, и голос его был обманчиво мягок. – О нем уже никто ничего никогда не услышит. Я молчала. Хотела вмешаться, почти вмешалась, а потом заметила предвкушающий взгляд Высшего и промолчала. Он ждал моей жалости, чтобы назвать ее глупостью. Возможно, из всех нас только у меня была способность понять и как-то оправдать… Бэрта, но я ею не воспользовалась. Мясник был на грани, его била мелкая дрожь, и подгибались ноги, но робкая надежда на спасение все еще не давала ему потерять сознание. Я не чувствовала жалости, но мысль о том, что это неправильно, никак не хотела отпускать. Нельзя отвечать злом на зло… Впрочем, Барон со мной все равно не согласится. Он из тех, кто свято верит, что бить надо первым. – Я не могу приговорить его к смерти, – сказала я просто, глядя сквозь Бэрта, – и не могу запретить вам это делать. Просто… решайте сами. Осуждать вас я не буду. И чтобы действительно не осуждать, я малодушно сбежала. Последнее, что услышала, был деловитый голос Барона: – Ну же, ведьма, порази меня своей зловредностью. Дверь закрылась, и я уже не слышала, что ему ответила Улиса. Впрочем, меня это не сильно и волновало. Видимо, я все же не была доброй и всепрощающей, я не чувствовала за собой вины из-за того, что оставила мясника в беде… Вероятно, я довольно скверный человек, но в данный момент это меня ничуть не беспокоило. Не раздеваясь, с трудом скинув домашние туфли, я повалилась на кровать и сразу же уснула. И снились мне костры. Впервые за прошедшее со дня нашего неудачного сожжения время мне приснилось что-то тревожное, бредовое, страшное и связанное с огнем. * * * Утром я проснулась с температурой. Улисы рядом не оказалось, в окно бил яркий солнечный свет, ослепляющий, но уже не греющий. Никакого желания вставать и изображать хоть какую-то активность не было. Был четкий план: доползти до окна, задернуть шторы и вновь вернуться в кровать. Первую его часть я даже умудрилась выполнить. Улиса ворвалась в комнату как раз в тот момент, когда я, гордая собой, медленно отвернулась от задернутых штор, желая поскорее воссоединиться с подушкой. – Проснулась, – обрадовалась ведьма, – это хорошо. Внизу ждет капитан, и у тебя есть десять минут на сборы, больше я просто физически не смогу развлекать его разговорами. – М-м-м… – простонала я жалобно, желая вычленить из вороха ругательств, крутящихся на языке, хоть пару приличных слов, способных емко охарактеризовать мое негативное отношение к ее словам. – Поторапливайся, – велела Улиса, не заметив моих мучительных стараний. Дверь за ней закрылась, и я еще некоторое время отупело смотрела на темное дерево, запоздало осознавая, что мой родной домик перекроили больше, чем мне показалось на первый взгляд. Тяжело вздохнув, я вяло топнула ногой и побрела в ванную. Я верила в холодный душ и в то, что Санхел надолго не задержится. Он же капитан городской стражи, а в городе нынче творятся странные дела, у Санхела просто не может быть много свободного времени. По правде сказать, свободного времени у него не должно быть вовсе. Душ оправдал мои надежды, капитан не очень. – Доброе утро, – доброжелательно произнес он, когда я показалась в магазине. Проводить Санхела в комнатку с диваном и предложить ему чаю Улиса не додумалась. И стоял капитан, опираясь на прилавок, послушно выслушивая длинный перечень того, чем же ведьма была недовольна. – Наверно, – кивнула я. По моему мнению, утро было совсем не добрым, очень поздним и каким-то неоправданно тяжелым.