– Когда я приходил, вас в доме, как правило, не было. Если вы не находились в школе, то пропадали в лесу. Вы всегда вели себя тихо – ничем не обнаруживали себя, даже когда находились в доме. Ваша мать беспокоилась о вас. Фрэнсин удивилась. – В самом деле? Но ведь проблемы ей доставляла Мэдлин, а не я! – Да, ваша сестра была не подарок, но вы были такой тихой мышкой, что это казалось чем-то противоестественным. Вы могли часами стоять на месте, вообще не шевелясь. Для ребенка это ненормально. Я… – Он запнулся и покачал головой. – Вы – что? – подхватила Фрэнсин, заинтригованная этим взглядом на себя со стороны. Он посмотрел на нее с извиняющейся улыбкой. – Я думал, что, возможно, ваша чрезмерная тихость была вызвана не только тем, что вы оказались в том колодце. – Я не очень понимаю, что вы имеете в виду. Он усмехнулся. – Я и сам не очень-то это понимаю. Это была просто мимолетная мысль. Плечи Фрэнсин поникли. – Почему я ничего этого не помню? Вудалл ласково смотрел на нее. – Для такой маленькой девочки это было психической травмой. Такое иногда происходит, когда с людьми случается что-то ужасное. Сознание блокирует воспоминания, потому что не может с ними справиться – в каком-то смысле это похоже на боевой посттравматический синдром. Таким образом ваш мозг защищает вас. Фрэнсин прикусила губу. Ей захотелось заплакать, и она мысленно выругала себя. Она никогда не плачет – кроме того раза вчера на кладбище, но это никогда не повторится. Это проявление слабости, и она ни за что не станет плакать на глазах у еще одного мужчины. – Есть ли еще что-то такое, что вы хотели бы узнать? – спросил Вудалл, когда молчание затянулось. Фрэнсин невидящим взглядом смотрела на орхидеи, пытаясь припомнить хоть что-то и надеясь, что теперь, когда у нее есть новая информация, ей это удастся. – Наверняка есть, но я не знаю, что именно, потому что ничего не могу вспомнить. Вудалл открыл выдвижной ящик стола и достал карандаш и блокнот. Быстро записав на листке телефонный номер, он вырвал его и протянул ей. – Это номер моего мобильного. Если вам что-то придет в голову, позвоните мне. Фрэнсин с благодарностью взяла листок. – А теперь нам, по-моему, следует поговорить о более приятных вещах, – сказал Вудалл, встав со кресла. – Мне не часто представляется возможность похвастаться своими красотками. Фрэнсин улыбнулась; это была сделка – информация в обмен на ее общество. – Да, я с удовольствием ими полюбуюсь. – Отлично! – Вудалл потер руки и галантно предложил Фрэнсин руку. Она в замешательстве осторожно оперлась на нее, чувствуя себя не в своей тарелке. Вудалл похлопал ее по руке и повел по оранжерее, показывая ей каждый цветок, затем они вышли в сад. Фрэнсин провела со старым полицейским несколько часов, удивляясь тому, какое удовольствие доставляет ей его общество. Но, глядя на изысканную красоту его орхидей, она решила, что ему больше подходит другой цветок. В нем не было изощренности и великолепия, как в его орхидеях, в нем было нечто большее – вдумчивость, скромность и сострадание. Все черты анютиных глазок, робких, застенчивых и нередко незаслуженно обойденных вниманием. И по мере того, как они беседовали – в основном о растениях, – она начала понимать, что ее первое впечатление о нем было неверным. Сэм Вудалл не искал общества как такового. Он вовсе не был одинок – просто общался только с теми, с кем хотел. И Фрэнсин была немало польщена тем, что он выбрал для этого именно ее. 26 июля 1969 года Рози прижалась к Бри, глядя, как мама поет колыбельную то Монти, то Мэдди. – Расскажи мне какой-нибудь секрет, – прошептала Бри. С Рози это было проще всего – она еще не научилась хранить секреты. Малышка посмотрела на свои руки, затем подняла взгляд на Бри, лучезарно улыбнулась и опустилась на свои пухлые коленки. И, сложив ладошки вокруг уха Бри, так что уху стало жарко, шепнула: – Да-а, у меня есть один секрет. Затем отстранилась, чтобы оценить реакцию Бри, и уставилась на старшую сестру, широко раскрыв глазки. Бри повернулась, убедилась, что Агнес не услышит их шепот, и сложила ладони вокруг уха Рози. – Какой секрет? – Агнес сказала мне, чтобы я его тебе не говорила. Бри строго посмотрела на Рози, так что малышка заерзала от сладкого предвкушения – ей ужасно хотелось поведать свой секрет. – Ты видишь мою корону? – спросила Бри, показав на свою голову. – Сегодня я твоя принцесса и повелеваю тебе открыть мне секрет! Рози осторожно дотронулась до маргариток на голове Бри, как будто они были выполнены из ажурного золота. Она сдалась быстро, как и ожидала Бри. Обдавая ухо сестры своим жарким дыханием, она прошептала: – Это одно секретное место. Суровый взгляд Бри стал еще суровее, а ее любопытство – еще острее. Она уже несколько недель знала, что у Агнес, Рози и Виолы появилось какое-то такое место. Раскрыть их прежний тайник было нетрудно, и Бри обнаружила его в два счета – он находился под столом в маминой оранжерее, где ярко-розовые цветы мединиллы росли так низко, что касались пола. Ей отчаянно хотелось отыскать их новый тайник, потому что ее терзало смутное подозрение, что он лучше, чем тот, где прятались она и Инжирка. – А ты знаешь, где оно находится? – Само собой! – захихикала Рози, когда Бри, сменив тактику, оставила свою напускную суровость и вместо этого пощекотала сестру. – Что ты делаешь? – На Бри и Рози упала тень Агнес. От ужаса у Рози округлились глаза. – Я ничего не сказала! Честное слово, Агги! Я не сказала ей, где… – Розина! – завопила Агнес. И повернулась к Бри, которая смотрела на сестру спокойно, что, как она знала, приведет Агнес в ярость. – Оставь Рози в покое! – Это почему же? Она и моя сестра. Я могу говорить с ней, когда захочу. – Бри! – Инжирка схватила Бри за предплечье, затем кивком показала на тропинку, ведущую из Хоксхеда. Все девочки повернулись, мигом забыв про свои споры. Он тяжело шагал по пыльной тропе; миновав последнее из деревьев, вытер лоб. Увидев жену и дочерей, нахмурился. Бри пристально смотрела на Него. Он был пьян; она хорошо выучила эти признаки: покрасневшее лицо, чересчур блестящие глаза, развинченная походка. Хитрость заключалась в том, чтобы определить, насколько Он напился. Она взглянула на маму, увидела ее прищуренные глаза и поняла, что мама тоже пытается определить, насколько далеко зашло Его опьянение, надеясь, что он находится на ранней стадии, на которой еще управляем. В противном случае дело всегда заканчивалось побоями и синяками. Не поздоровавшись и не кивнув, Он, тяжело топая, вошел в дом. Украденные деньги в кармане Бри словно жгли ее. Резко встав, она сказала, быстро взглянув на дом: – Мама, мы с Инжиркой пойдем в лес. Видя, что Бри сама не своя, мама нахмурилась. – Что ты натворила, Бри? – Ничего! Почему ты вечно думаешь, что я что-то натворила? – Но банкноты продолжали жечь Бри через карман, несмотря на ее бессовестную ложь. Мама взглянула на дом, сглотнула, затем повернулась и бодро улыбнулась дочерям. – Я никому не позволю причинить вам вред, цветочки мои. – Она перевела взгляд на Бри. – Если ты не сделала ничего дурного, то тебе не о чем беспокоиться. Это тоже была бессовестная ложь. Семейство Туэйт соткало целую паутину лжи, которую они повторяли друг другу и самим себе. Чтобы вывести Его из себя, не требовалось причин. – Мама, может, нам лучше уйти? – нервно спросила Агнес. – Кажется, Отец злится. Удивленная этим необычным проявлением солидарности, Бри чуть заметно улыбнулась Агнес. Но та не увидела ее улыбки – она во все глаза смотрела на дом, так крепко стиснув свою бело-синюю игрушечную собаку, что было удивительно, как у той не лопнули швы и набивка не вылезла наружу. – Кто из вас их взял?! – Его рев огласил весь дом и разнесся по саду. Все застыли. Послышался громовой топот. Он был во дворе. – Джордж! – сказала мама, прямая и суровая перед лицом Его ярости, глядя, как Он несется по лужайке. И торопливо двинулась ему навстречу, хотя идти ей мешали Монти, которого она держала на руках, и Мэдди, вцепившаяся в юбку.