Она посмотрела на кушанье, удивленная его изысканным видом. А отведав его, удивилась еще больше. – Это очень вкусно, Мэдлин, – заметила она. Мэдлин расцвела. Усевшись, она завладела разговором, который в ее умелых руках сразу же перестал быть неловким и сделался приятным и непринужденным. Основные блюда и десерт были съедены быстро. Фрэнсин почти не участвовала в беседе. Молчание было безопаснее, оно являлось ее прибежищем. Вместо того чтобы говорить, она слушала, пока Мэдлин задавала Констейблу вопросы. Вопросы, которые самой Фрэнсин никогда бы не пришло в голову задать, но теперь ей стало ясно, почему Мэдлин так пленяет мужчин. Она умела заставлять их чувствовать себя самыми интересными людьми на свете, так что даже Киф расцвел от ее мягких расспросов. Но вот вопросы приобрели личный характер. Фрэнсин резко вскинула голову, когда Мэдлин спросила Констейбла: – А вы не женаты? – Мэдлин, хватит! – рявкнула она. – Что плохого в том, чтобы спросить человека, женат он или нет? – Я вдовец, – ответил Констейбл, искоса взглянув на Фрэнсин. – О, простите… – сказала Мэдлин и посмотрела на сестру с самодовольной ухмылкой. – А когда умерла ваша жена? – Четыре года назад. – Должно быть, вам ужасно ее не хватает… У вас есть дети? – Две девочки. Они уже взрослые. – Должно быть, они гордятся вами. – Я уверен, что так оно и есть, – покорно подтвердил Констейбл. Фрэнсин в недоумении закатила глаза. – Думаю, нам нужен кофе, – сказала она, встав. И замерла, когда окна задребезжали опять и в комнаты снова ворвался порыв холодного ветра. Мэдлин проглотила свой следующий вопрос и, закрыв рот, обвела столовую нервным взглядом. – Ветер часто так ведет себя в этом доме, – заметил Киф. Чувствуя, что ее пробирает дрожь, Фрэнсин быстро подумала и сказала: – Скорее всего, скоро начнется еще одна буря… Я пойду сварю кофе, – добавила она и поспешила на кухню, где начала искать признаки присутствия потусторонних сил, надеясь, что где-то здесь окажется Бри. Однако от присутствия Бри у нее никогда не бегали по затылку мурашки, оно никогда не заставляло ее резко оборачиваться, опасаясь своей собственной тени. На кухне было жарко, влажно и душно. Фрэнсин открыла все окна и дверь, ведущую во двор, затем взяла фонарик, висящий на крюке у двери, и выбежала наружу. Ей не хотелось находиться в доме. Она больше не чувствовала себя в нем так, как положено чувствовать себя человеку в собственном жилище, и у нее было ужасное ощущение: как она сама не хочет находиться здесь, так и дом не хочет ее и выталкивает ее из себя. Фрэнсин подошла к дубу. – Бри! – позвала она. – Бри, пожалуйста, спустись. Ответом ей был шелест ветвей. – Пожалуйста, Бри. Из кроны донеслись рыдания, разрывающие ее сердце. – О, Бри, – вздохнула Фрэнсин. – Что случилось с нами, что случилось с нашей семьей? Рыдания стали громче, затем начали затихать, словно Бри убегала. Фрэнсин перевела взгляд на колодец. Его цепь чуть слышно звякнула от ветерка, который проник во двор. Она сделала шаг назад, стукнувшись о дуб, и оглядела двор. За ней кто-то наблюдает… Нет, не кто-то, а что-то. А может, это делает сам дом. На нее смотрели окна, которые теперь казались слепыми. Они всегда смотрелись весело и радушно, теперь же от них исходила недоброжелательность. «Встряхнись, Фрэнсин, – укорила она себя. – Это всего лишь колодец, и больше ничего». Она подошла к колодцу и, затаив дыхание, заглянула в него. Под ней зияла черная круглая дыра, похожая на горло. Фрэнсин напряглась, вслушиваясь в ночь. Стояла гробовая тишина, не был слышен даже разговор в доме. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Фрэнсин начала крутить ручку, спуская бадью, пока не послышался плеск воды. Колодец был намного глубже, чем она ожидала, но Фрэнсин удивилась тому, что в нем вообще имелась вода, ведь она понятия не имела, какой источник подпитывает его. Сделав глубокий вдох, она перегнулась через оголовок и включила фонарик. Но даже с его светом не смогла увидеть воду. Кто-то с силой надавил на ее спину… Кто-то холодный с ледяными пальцами. Фрэнсин сдавленно закричала. Фонарик полетел в колодец, ударяясь о его стенки, затем до нее донесся громкий плеск. Давление усилилось. Фрэнсин схватилась за деревянные столбики, поддерживающие крышу. – Отойди от меня, убирайся! – крикнула она, резко отклонившись назад. И, повернувшись, упала на каменные плиты. Ветер пронзительно выл, обдувая двор. Он обвил Фрэнсин и колодец, яростно хлеща их. Ее уши наполнил звук неровного дыхания – ее собственного, – вторящего бешеному стуку сердца; теперь она слышала только их. Закрыла глаза и замерла. Ее руки и ноги сделались тяжелыми, какая-то сила давила на нее, прижимая ее к оголовку, так что камни врезались в ее спину. Фрэнсин крепко зажмурила глаза. Сознание наполнили картины падения в колодец, пока ей не начало казаться, что голова вот-вот взорвется. Ветер толкал ее, заставлял встать на ноги. – Нет! – застонала она, пытаясь остаться на земле. – Я не окажусь там опять. – В ее памяти всплыло смутное воспоминание. Темнота… Вода, плещущаяся о камень… Не шевелись и не шуми… Я здесь, с тобой… Воспоминание было настолько же ярким, насколько колодец был темен. Не шевелись и не шуми… Ни звука… Останься в живых… Это был не ее голос. Это был шепот, едва различимый, несущий успокоение там, где успокоения быть не могло. – Фрэнсин? Не шевелись… – Фрэнсин! Зажмурь глаза. Ни звука… Чья-то рука потрясла ее за плечо. Большая теплая человеческая рука. – Фрэнсин! Откройте глаза. – В этом голосе звучала настойчивость. Это был знакомый голос, и он не имел отношения к колодцу. Делая короткие судорожные вдохи, она заставила себя открыть глаза. Лицо Констейбла находилось в нескольких дюймах от ее лица. Фрэнсин заметила тонкие смеховые морщинки вокруг его глаз. Она никогда еще не видела мужское лицо так близко от своего. Фрэнсин попыталась отодвинуться, и у нее вырвался чуть слышный стон. – Что тут происходит? – спросил Констейбл. Мотая головой, Фрэнсин встала на ноги, рука Констейбла поддерживала ее за локоть. В ее сознании мелькали неясные образы, мелькали так быстро, что она не могла их рассмотреть, оставляя после себя ощущение холода, темноты и шепчущего безмолвия. – Я в порядке, – пробормотала она, стряхнув его руку. – Я упала, только и всего. – Вздор! Фрэнсин вздрогнула, словно от удара. – Вы съежились на земле у колодца и явно были в ужасе. – Тодд снова решительно взял ее за предплечье и повел в кухню. Заставив Фрэнсин сесть на стул, он поставил чайник на конфорку и разыскал пару кружек. Она испуганно оглядывалась по сторонам, чувствуя себя чужой в своем собственном доме, который уже обволок ее духотой. – Ах вот вы где, – послышался голос Мэдлин, стоящей в дверях. – Я бы хотел поговорить с вашей сестрой наедине, – сказал Констейбл, и то была не просьба. Мэдлин посмотрела на мертвенно-бледное лицо Фрэнсин и кивнула, после чего повернулась и возвратилась в столовую. Констейбл поставил перед Фрэнсин дымящуюся кружку чая, щедро добавив в него кулинарного хереса из бутылки, которую он откопал в одном из буфетов, и сел напротив нее. – Пейте! – скомандовал он, когда Фрэнсин не притронулась к чаю с хересом и даже не пошевелилась. Она автоматически проглотила дымящееся питье, почти не чувствуя, как оно обжигает ее горло, и, совершенно оцепенев, снова и снова проигрывала в голове ту страшную темноту.