– Мэдди ошибается. Что-то и впрямь проникло в дом, но я не знаю, что это такое. Я никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Мисс Кэвендиш сердито затрясла головой. – Я всегда предупреждала Элинор, что из-за своих собственных страхов она заставит и тебя испытывать страх. Вся эта ее чепуха с травами, которые будто бы от чего-то защищают… – Никакая это не чепуха! – перебила ее Фрэнсин. – Мама всегда ясно говорила, что они отпугивают зло. Особенно перед самой смертью. Она никогда не переставала это делать. И я тоже ни разу не пропустила ни одного вечера… – Она запнулась, осознав, что невольно сказала неправду. – А о каком именно зле шла речь? – Я… я не знаю, – призналась Фрэнсин. – Мама никогда об этом не говорила, а я, кажется, не спрашивала. Мисс Кэвендиш снова остановилась, глядя на пустынные холмы вдалеке. – Что ж, я не стану говорить, что не испугалась, когда Мэдди рассказала мне об этой буре. Это было похоже на… – Под вопросительным взглядом Фрэнсин она отвела глаза. – Вы что-то видели, – торжествующе воскликнула Фрэнсин. – Вместе с мамой. – Скажу только одно: иногда мое неверие подвергалось тем или иным испытаниям. Но тебе не будет толку, если ты станешь зацикливаться на таких вещах, – ответила мисс Кэвендиш и снова медленно двинулась вперед. – Пожалуйста, мисс Си, расскажите мне, что это было, – попросила Фрэнсин после того, как они какое-то время прошли в молчании, которое старая дама, похоже, не желала прерывать. Фрэнсин казалось, что она так и не получит ответа, пока мисс Кэвендиш не вздохнула и не мотнула головой. – Только имей в виду – это надо воспринимать в контексте, – предупредила она. – Мы с твоей мамой тогда крепко выпили, так что я не могла бы поклясться, что то, что я увидела, не объясняется хмелем. – Когда Фрэнсин кивнула, она опять испустила вздох. – Это случилось вскоре после того, как утонули Бри и Монти; после их гибели прошла, наверное, пара недель или около того. Я гостила у Элинор; я часто бывала у нее в те первые дни после трагедии. По правде говоря, я беспокоилась за состояние ее рассудка. Она уничтожала все, что принадлежало Джорджу. Хотя думаю, этого следовало ожидать. В доме везде было полно напоминаний… Но я отклонилась от темы, – добавила мисс Кэвендиш, улыбнувшись Фрэнсин. – Я помогала твоей маме жечь одежду Джорджа рядом с оранжереей. В тот вечер мы развели там большой костер. Элинор была задумчива, а я радовалась тому, что она не плачет, потому что, думаю, с той ночи она пролила океан слез, да это и понятно. В этом-то и заключается проблема, когда речь идет об остром горе – тут мало что можно сказать, и ты знаешь, что бы ты ни сказала, толку от этого не будет… И вдруг… – Мисс Кэвендиш покачала головой, вспоминая. – Это явилось из леса. Я всегда сравнивала это с чем-то вроде аномального ветра, но он действовал не так, как положено в природе. Он носился вокруг нас, будто атакуя. Носясь то прочь, то опять к нам. И он был так силен, что царапал кожу. Но наша Элинор справилась с ним. Я слышала, как твою маму называли ведьмой; правда, никто никогда не осмеливался сказать это ей в лицо. Мы с ней, бывало, хохотали над этим до упаду. Но в тот вечер я начала гадать, не правы ли те, кто так говорил. Потому что тогда вид у твоей мамы был… какой-то потусторонний. Когда нас начал обдувать этот призрачный ветер, она и бровью не повела, а просто зашла в оранжерею и вышла, неся разные травы; твоя мама придавала очень большое значение травам. Она начала что-то бормотать и разбрасывать их, и будь я проклята, если этот ветер не убрался туда, откуда пришел. Она вытолкала его прочь – мимо кладбища и в лес Лоунхау. Они уже дошли до Колтхауса. Мисс Кэвендиш остановилась перед калиткой дома и повернулась к Фрэнсин. – На следующее утро здравый смысл и логика взяли свое, и я попыталась объяснить произошедшее естественными причинами, в основном сливовой настойкой твоей мамы. Но тут посмотрела в зеркало и увидела, что кожа у меня содрана словно теркой. И, признаюсь тебе, я была потрясена. – Она покачала головой. – Вот и весь сказ, моя дорогая. Я ломала над этим голову много лет и до сих пор не могу постичь, в чем там было дело. Но знаю, что я тогда видела, и уверена в одном – в тот вечер в сад проник некий аномальный ветер и перепугал меня до полусмерти. И должна признаться, что после того, как Мэдди рассказала мне, что в ваш дом проникло нечто подобное, я так беспокоилась, что не спала всю ночь. – Аномальный ветер, – пробормотала Фрэнсин. – Он был там все время, этот… – Она покачала головой, потому что не знала, как назвать то, что проникло в ее дом. Оно вело себя не так, как привидения, обитающие в доме, не так, как те, что обитали в лесу или в Хоксхеде. Однако он всегда был там, в лесу, выжидая удобного момента после того, как мать выгнала его туда. А теперь он смог вернуться и проникнуть в дом. – Кто это был? Кем был этот дух? Мисс Кэвендиш ответила не сразу. – Хотя сама я не верю в подобные вещи, я уверена, что твоя мама считала, что это Джордж, хотя прямо она никогда об этом не говорила. Фрэнсин побледнела. – Отец? Но он же сбежал. – Да, сбежал. – Но… – Фрэнсин ошалело огляделась по сторонам; ее мысли разбежались и снова собрались в нечто логичное, но не имеющее смысла. – Есть только одно объяснение тому, что она могла это знать. Отец все-таки вернулся домой, но уже после смерти. – Смертельно побледнев и дрожа от ужаса, она проговорила: – Все это время он находился там, в лесу. Я защищала дом от отца. Старая дама пожала плечами. – Так считала Элинор. – Она открыла калитку и медленно пошла к своей парадной двери. – Я могу рассказать тебе об этом только потому, что мы с твоей мамой никогда не обсуждали то, что произошло в тот вечер, и она никогда… – Никогда не просила вас пообещать никому не рассказывать об этом, – докончила Фрэнсин. Мисс Кэвендиш улыбнулась. – Она слишком хорошо меня знала. Знала, что я и так никому ничего не скажу, – ведь нельзя же допустить, чтобы директриса школы распускала всякие нелепые слухи о привидениях, которые будто бы используют ветер, не так ли? – Но… погодите! Это значит, что он, должно быть, умер всего через пару недель после того, как пропал. А если он умер, то что же случилось с девочками? – Скорее всего, они оказались на попечении социальной службы. – Тогда я никогда не смогу их найти, – прошептала Фрэнсин, и у нее защемило сердце от мысли о маленьких сестрах, брошенных на произвол судьбы и оказавшихся в каком-то приюте из-за того, что отец хотел причинить Элинор боль. Они были бы окружены такой любовью, если б он не забрал их с собой. Мисс Кэвендиш устремила на Фрэнсин долгий оценивающий взгляд. – Это вовсе не значит, что ты должна сдаться, Фрэн. Но всякая надежда в душе Фрэнсин погасла, потому что участь сестер была слишком ужасна. И, погруженная в эти отчаянные мысли, она молчала, пока устраивала старую даму в ее любимом кресле, где та сразу же закрыла глаза. В глубоком горе Фрэнсин повернулась, чтобы уйти, затем остановилась, когда мисс Кэвендиш что-то пробормотала. Фрэнсин торопливо подошла к ней и опустилась на корточки возле ее кресла. – Я думала, что вы спите. – Скорее всего, так оно и было. Это проклятие стариков – в самые неподходящие моменты нас одолевает сон. – Ее иссохшая рука легла на предплечье Фрэнсин, и она доброжелательно посмотрела на нее. – Чаще всего мы с тобой говорим о странных вещах. Фрэнсин кивнула. – Ты знаешь, что я любила Элинор, но, думаю, в отчаянии она сделала нечто такое, что заставило ее пойти по дороге, на которую никому не стоит ступать. И ты также знаешь, что я любила и люблю тебя как дочь, которой у меня никогда не было – не только ради Элинор, но и ради себя самой. Фрэнсин недоуменно сдвинула брови. – Что вы пытаетесь мне сказать? – Не просто сказать, а предостеречь. Ты хочешь выяснить, что случилось в тот вечер, когда утонули твои брат и сестра, и я хотела бы рассказать тебе больше, но не могу, потому что и сама почти ничего не знаю. Однако если ты решила дознаться до правды, то вместо того, чтобы искать ответы у этих твоих призраков, попробуй опереться на логику. Не позволяй страхам твоей матери разрушить твою жизнь. – Она похлопала Фрэнсин по руке и закрыла глаза, откинувшись на спинку кресла. – А теперь иди, моя дорогая, и подумай об этом. 26 июля 1969 года – А НУ ВЕРНИТЕСЬ, ЧЕРТОВО ВЫ ОТРОДЬЕ! Его рев звучал в ушах Бри, когда она схватила сестренку за руку и они побежали еще дальше в лес. – Ты настоящее проклятие, жуткое проклятие, насланное, чтобы нас испытать. Бог накажет тебя… – Это прозвучало как тихий шепот, когда вокруг нее и сестры сомкнулась зеленая стена деревьев. – Давай, Инжирка, поднажми! – закричала Бри, отпустив руку сестры и побежав впереди. Она оглянулась и засмеялась, глядя, как Инжирка пытается не отставать, мчась по тропинкам, которые обе они отлично изучили еще давным-давно. Их смех летел к зеленому пологу деревьев, к улыбающемуся солнцу, как будто все вокруг чувствовало их ликование: украденная свобода! Но она, эта свобода, и в самом деле была украдена. Когда они вернутся домой, их будет ждать наказание. Однако не теперь – и это «теперь» могло затянуться на целую вечность, если того хотела Бри. Быстрые ноги привели их к ручью, бегущему мимо нагромождения валунов, выглядящих так, будто их навалили здесь люди. Возможно, когда-то это был дольмен[13] или коридорная гробница. Это было священное место, безопасное место – и тогда, и теперь. Проскользнув между валунами в пространство, где как раз могли поместиться две девочки семи и пяти лет, Бри чуть не лопнула от радости – вот оно, их тайное место. Усевшись на один из камней, которые служили им стульями и располагались вокруг камня побольше, вросшего в землю и плоского, как стол, она зажгла огарок свечи, пока ждала, когда Инжирка тоже втиснется в этот маленький грот и усядется с выражением предвкушения на лице. – Итак, – сказала Бри. – Что ты принесла? – Две вещи, – ответила Инжирка и робко достала из кармана маленькую розовую пуговицу. Она благоговейно положила ее на каменный стол и улыбнулась щербатой улыбкой. – Я нашла ее возле церкви. Бри взяла пуговицу и восхитилась ее ярко-розовым цветом. – Она очень красивая, – объявила она. – Поэтому-то ты и есть моя самая любимая сестра – потому что всегда находишь самые лучшие штуки. Инжирка расплылась в улыбке; на ее щеках, обычно бледных, расцвел румянец. Бри подошла к выступу на валуне, который служил им в качестве полки. Здесь к паре их любимых книжек была прислонена маленькая тряпичная кукла и лежало несколько мешочков с защитными травами, которые они по настоянию Инжирки стащили из маминой оранжереи. Здесь же находилась потертая коробка с настольной игрой, стоящая на двух немного заржавевших жестянках, на одной из которых была изображена весело улыбающаяся семья на карнавале, а на другой – рождественская елка, окруженная еще одной счастливой семьей. Фальшивые картинки семейного счастья. Тут не было ничего ценного, но это представляло собой все сокровища, которые сумели накопить Бри и Инжирка. Бри взяла жестянку с изображением Рождества и положила в нее новую пуговицу. Затем сняла с полки вторую банку и, сунув руку в карман, достала из него все еще теплые имбирные кексики и положила их в банку рядом с парой лимонных конфет и палочкой лакрицы. – Нам надо их поделить, – строго сказала Бри. – Я знаю, что ты любишь имбирь, но нам надо разделить их поровну, Инжирка. Тебе понятно? Младшая сестренка кивнула, не отрывая своих зелено-карих глаз от имбирных кексиков. Инжирка знала, что ей их достанется больше, чем старшей сестре, потому что Бри всегда давала ей больше. – Ну, – продолжила Бри, – что еще ты принесла? Инжирка нерешительно скривила губы. – Никаких секретов. – Бри наклонилась над столом и сдвинула брови. – Между тобой и мной не должно быть никаких секретов. – Да, никаких секретов, – все так же нерешительно согласилась Инжирка, доставая маленький красный трактор. На ее лице ясно читалось чувство вины. – Это же игрушка Монти. А мы договорились ничего не брать у остальных и приносить сюда только то, что найдем. Ее сестра пожала плечами, вертя трактор в руках. – Он получает все что хочет, – пробормотала она. – Монти же совсем маленький. Он не виноват, что он такой.