Муж опустился на стул, поставив дымящиеся чашки напротив нас, и отвернулся к окну. – Я люблю свою дочь, Лида, – произнес ломающимся голосом. Таким, что у меня внутри все заныло. Он выглядел уязвленным, каким я не видела его ни разу. – Помнишь, у тебя была проблема с грудью через месяц после рождения Леры? Тебя положили в больницу даже, а дочку не разрешили с собой взять, она же была на смеси, а в больнице какая-то хрень. Ветрянка или что, не помню. Киваю ему в ответ, вспомнив об этом. Лера осталась с Владом на четыре дня, а мамы приезжали по очереди помогать. Меня пугает это начало. Я вздрагиваю от разных мыслей и боюсь слушать эту историю дальше, но все равно жду. – Что тогда произошло? – задаю вопрос не в силах выдержать его молчание. Глава 19 Казалось, из комнаты выкачали весь воздух. Но это последнее, о чем я могла думать в эту секунду. Что я могла сейчас услышать? О чем он хочет рассказать? Чего я не знаю? Мыслительный процесс хаотично, как теннисный мячик, прыгал во временном промежутке и подкидывал идеи, но там не было сути. Сплошные страшилки. Влад сидел, не двигаясь и по-прежнему разглядывал темное небо, виднеющееся в окно. Хотелось поторопить, но я сдержала этот порыв. Ему было тяжело. А Влад из тех мужчин, кому сложно показать свою уязвленность, только если это не что-то сверхсерьезное. Сейчас именно тот момент. – Я сказал, что справлюсь, – снова заговорил голосом, почти спокойным, но в этой тишине он был мрачным и безжизненным. – Я не хотел подвести тебя, Леру… Я же отец, а на моих руках была моя дочь. Я видел, как ты справлялась с ней, – на этих словах он повернулся, чтобы сказать в лицо, – и был уверен, что и я смогу, почему нет? Я им гордилась тогда. Первый месяц, Лера была более чем спокойным ребенком. Мы высыпались, насколько это было возможным, хотя готовились к армагеддону. И муж… тогда он пока что был со мной. Я не позволяла ему вставать ночью, потому что я источник питания малышки была, да и… он помогал днем. Но просыпался со мной и всегда смотрел на то, как я ее кормила. Но так было недолго. Настолько кратковременно, что я почти забыла об этом. – Из-за смеси, на которую пришлось перейти, Лера стала психовать. Плохо спать, и часто еда выходила из нее рвотой. В тот вечер мама ушла в десять. Лера спокойно спала, а я ушел в гостиную смотреть телевизор. А потом, – снова тишина, та самая, что звучит перед бурей… – услышал в эту рацию, что она там плачет. Ее вырвало снова, и она никак не успокаивалась, даже когда я ее переодел. Я все качал и качал… Нервничал. Хотел звонить тебе или маме, теще… – он умолк. Так резко, что я осталась без кислорода вовсе. Теперь я знала все об асфиксии. Я перестала дышать. Я не могла этого сделать. Не могла… пока не услышу, что произошло тем проклятым вечером. Я пристально смотрела на Влада, а опустив чуть глаза заметив слезу на его щеке, заплакала сама. Мои руки задрожали. Мой муж… Влад, плакал… скупо, но он плакал, черт побери. – Не молчи… – все-таки не выдержала. Мы будто стояли на стекле, под которым простирался огонь и его медленно гнуло. Я хотела узнать обо всем, прежде чем сгореть в этом адском пламени. – Я не знаю, как так вышло, Лида. Я держал ее крепко, а потом она… Всего доля секунды, и она уже на полу… Я уронил ее… Я ее… я не знаю… Из потока слов все было ясно. Но я молча смотрела и слушала, как этот сильный мужчина трясся, рассказывая о том, как уронил нашу девочку. С высоты своего роста. – Уронил? – ломким и сухим голосом спросила, хотя уже услышала. Не знаю, почему именно это слово повторила. Но люди так поступают. Из монолога выбирают одно-единственное и повторяют его с вопросом. Влад поднял глаза и был потерян, обессилен и сломлен. – Да… Кричать. Это первое что пришло на ум. Обвинять и кричать на него «Как ты мог?». Но я молчала. Мы смотрели в глаза друг друга и больше не говорили ни о чем. Я даже забыла, с чего мы начали этот разговор. – Что было дальше? – нашла силы и попросила продолжить. Его лицо исказила новая вспышка боли. – Она ударилась… сильно, – кулаки, лежащие на столе, стали больше, а вены на них бугрились еще сильней. – Я боялся до нее дотронуться… Я смотрел на нее, такую маленькую и не верил, что сделал это… Что я не справился и уронил ее. Она так сильно плакала, ее лицо посинело, а крик стал другим. Я позвонил в клинику, попросил о помощи. Они приехали и забрали нас с ней. Через два часа она лежала в моих руках с соской во рту и только всхлипывала иногда, а я поклялся, что больше… больше никогда не… Это было единственным решением. Другого я не видел. И рассказать тебе просто не мог… – Но… Влад, – проглотила ком размером с Меркурий. – Ты… ты из-за этого? Что сказали врачи? Боже… у меня столько вопросов. Головокружение стало таким ощутимым. Как я могла не заметить? Явно была шишка. Мы оба не справились. – Они проверили ее полностью. Сказали, что все хорошо на первый взгляд. Отправили домой и предупредили наблюдать и при любом изменении состояния ехать в больницу. – Боже, – я не выдержала и поднялась на ноги. – Поверить не могу… Меня выкручивало от злости, от ярости… Он не сказал мне об этом. – Как ты мог не сказать мне? Как ты… Я не могу в это поверить. Она стала плохо спать после этого. Это же не совпадение, – начала озвучивать свои мысли. – Я думала, из-за смеси и этого скачка питания, отказа от груди, а потом обратно, но нет… Ты кричал на меня, срывал свою злость… – Да, я виноват во всем… Потом ее болезнь, – голос стал выше… он почти кричал. – Теперь она не говорит нормально… Это я, мать твою… Я повернулась и посмотрела на него и все поняла. Потому что разом все исчезло. Абсолютно все. – Я навредил нашей дочери и это меня убивает… Лида. Я не, не люблю ее. Я ненавижу себя за то, что сделал с ней. – Влад… – Я отдалился, и это было правильным решением. Не трогать ее, не прикасаться, чтобы не сделать еще хуже. В голове всплывают моменты, когда я обнаруживала Влада у кроватки и он застигнутый врасплох, тут же уходил из комнаты и скрывался за той маской безразличия, что сроднилась с ним за эти годы. – Ты не виноват в той болезни. Не говори ерунды, – попыталась остановить его. – У нее была сильная аллергия, вспомни, что говорили врачи. – Откуда им знать? Они же не в курсе, что она упала. Они сделали вывод из ниоткуда. – Боже, да перестань. Это была аллергия и все. Я злилась на него за молчание, но то, что он загнал себя и нас всех в такую ловушку самобичевания неправильно. Я не могу поверить, что все, что с нами было и есть, это результат того несчастного случая. – Влад… – сделала шаг, попытку приблизиться, но он не позволил. – Не надо, – он был груб и отталкивал морально, а физически отошел дальше за стол, чтобы я не смогла дотронуться до него. – Не надо, я сказал. Ни твоей жалости, ничего. – Ты не должен себя винить… – Ну конечно, ты у нас все знаешь. – Нет, не все. Но в данном случае… – Я срывался на вас, потому что каждый раз, когда слышал, что она плачет, знал, что я виновен. Она испугалась… сильно. Врачи сказали об этом. Так же сильно, как и ударилась. – Все не так плохо было. Потому что зубы стали… – Я сказал не надо, – выкрикнул, и я замолчала. – Это ничего не изменит. Я рассказал, чтобы ты знала и не обвиняла меня в нелюбви к дочери. – То есть ты продолжишь быть ей не отцом, а дядей? – Я отец, – высказал сквозь сжатые челюсти. – Так будь им, – закричала на него в ответ, – а не прячься за маской вины. Ты ничего не изменишь. И знаешь, что, я зла на тебя. Мне хочется тебя придушить своими руками. Не за то, что случилось, а потому что ты промолчал. Потому что позволил этому случаю разделить нас, а не сплотить сильнее. За то, как ты отдалился от нас и больше всего от Леры. Ты мудак, вот ты кто. Она тебя любит, но не знает, как себя вести с собственным отцом. Картинки, картинки… все, что было, теперь перед глазами. И я не знаю пока что, как с нами быть. Глава 20