Инспектор, заложив руки за спину, с ненавистью посмотрел на толстяка. — Я утверждаю, — продолжал Морис, — что смерть от укусов бешеной собаки и смерть под колесами автомобиля, конечно, имеют сходство в том, что это несчастные случаи, но... Медик не смог закончить свою речь. — Мне противно, — довольно грубо перебил его Фаркрафт, — когда люди лезут в воду, не зная броду. — Как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне? — лицо толстяка покраснело, и он сжал кулаки. Господин старший инспектор поднял руку, чтобы успокоить своих разъяренных коллег, и тут произошло неожиданное — Фаркрафт, потеряв самообладание, бросился к выходу из кабинета. Гэлбрайт обернулся и увидел, как его друг, громко хлопнув дверью, исчез в коридоре. «Сами виноваты, не следовало его прерывать», — подумал Гэлбрайт. Сеймур поднялся со своего места и положил обе руки на стол. — С уходом человека, по делу которого мы собрались в этом офисе, я думаю, что могу объявить встречу официально закрытой, — заявил он невозмутимым тоном. Эти слова господина старшего инспектора Сеймура послужили знаком всем, кто все еще сидел за столом. Дородный медик с шумом отодвинул свой стул. Бормоча что-то себе под нос о невоспитанной молодежи, Морис удалился. Молодой лейтенант Нелиссен последовал за ним. Гэлбрайт, глядя им вслед, не спешил уходить. Он налил себе немного воды из графина и медленно, маленькими глотками осушил стакан. Только после этого он направился к выходу из кабинета старшего инспектора, по пути бросив взгляд в окно, за которым ярко светило солнце. Размышляя о том, что так разозлило Фаркрафта в словах медика Мориса, инспектор направился к станции метро — ведь это был кратчайший путь к его дому. Солнце уже вовсю сияло на небе — в конце концов, был уже полдень. Гэлбрайт спустился по ступенькам и, почувствовав приятную прохладу, присоединился к плотному потоку людей. Затем, остановившись у мраморной колонны, Гэлбрайт, ожидавший поезда, стал смотреть на остальных ожидающих. Он не знал, кого пытался найти среди этих клерков, возвращающихся на обед, матерей с детьми и так далее, но он просто хотел по-настоящему почувствовать, что находится в толпе. Одиночество не было для него чем-то таким, что могло бы заставить его потерять голову, но иногда инспектору хотелось оказаться в месте с большой группой людей — видимо, так велел стадный инстинкт, который временами вырывался на свободу откуда-то из подвалов разума современного человека... Впервые за весь день Гэлбрайт почувствовал, что было бы неплохо затянуться. Он отошел от колонны и, ища, куда бы присесть, достал из кармана куртки пачку дешевых сигарет, которые всегда покупал в больших количествах через своего друга-лавочника. Увы, все скамейки были облюбованы молодыми парами, детьми и их мамами. «Что ж, наберись терпения, полицейский», — усмехнулся он в усы и, поднеся зажигалку к сигарете, вернулся к столбу, обклеенному рекламными объявлениями — это дало Гэлбрайту ощущение хоть какой-то опоры, и он почувствовал себя немного неловко, стоя перед всеми остальными в ожидании. Инспектор с удовольствием втянул в рот приятно пахнущий табачный дым. «О да, — подумал он, — как хорошо, что законы штата, в котором он живет, еще не запрещают курильщикам предаваться своим удовольствиям под землей»... И вообще, продолжал он думать про себя, немного забавно, что правительство с почти маниакальным рвением вводит запреты на распространение и употребление наркотиков, но при этом считает абсолютно нормальным позволять работать миллионам магазинов, торгующих алкоголем и табачными изделиями. Но если таможенник случайно обнаружит крошечный пакетик героина в чемодане какого-нибудь застенчивого молодого человека, то хоть святых выноси... Гэлбрайт, проработавший инспектором в полиции Портленда десять лет, считал, что мысли подобного рода приходят в голову каждому, кто стоит на страже порядка. — О табак, ты — мир... — вырвалось у него случайно. Какой-то старик, стоявший поодаль от него, вдруг дернулся всем телом и, бросая на инспектора взгляды, полные презрения, направился ближе к тому месту, где должен был появиться поезд. Видимо, он был идейным противником курения, а может быть, ему просто казалось, что этот усатый мужчина средних лет без ума от сигарет, раз он произносил такие странные словечки... Гэлбрайта это не волновало — он, делая одну затяжку за другой, просто убивал время в ожидании поезда. Наконец до его ушей донесся характерный звук мчащегося по рельсам поезда метро. Гэлбрайт медленно отошел от колонны и стал ждать, когда она прекратит свое движение. Однако, когда массивные железные двери, издав громкое шипение, услужливо открыли путь в залитые желтым светом вагоны, инспектору пришлось еще некоторое время постоять на холодной остановке — ибо он, как существо мужского пола, по праву рождения имел право уступить дорогу лучшей половине человечества. Он наблюдал, как матери подхватывают своих младенцев и протискиваются в двери вагона метро. Очень мило, с сарказмом подумал Гэлбрайт, ему очень повезло сесть в метро как раз тогда, когда матери спешили домой, чтобы с раннего детства привить своим детям привычку, что во время обеденного перерыва они должны садиться за стол и чуть ли не насильно поглощать безвкусную, но такую полезную кашу... Он понимал, что за тридцать один год своей жизни он уже не мог вспомнить, каково это — быть ребенком, но, будучи идейным холостяком, Гэлбрайт не особенно уважал — или, скорее, просто презирал — всю жизнь в семейном кругу. Когда инспектор смог войти в вагон и занять место в углу, он продолжил размышлять об этом. Дети, ради флипа. Кто они? Обычные люди, которые, согласно закону, еще не достигли совершеннолетия. Лица, которые одним фактом своего существования на этой земле доставляют много хлопот как своим родителям, так и окружающим. «Чем меньше существо, тем больше проблем оно приносит», — продолжал размышлять инспектор, глядя на безвкусные плакаты, которые были расклеены по стенам вагона. Ему было забавно осознавать, что самые длительные тюремные сроки, какие только можно себе представить, были связаны с этими крошечными существами... Гэлбрайт поймал себя на мысли, что в своих мыслях зашел так далеко, что разделил все человечество на две касты — взрослых и несовершеннолетних, причем его отношение к последней даже не было положительным. — Господи, куда меня несёт? — воскликнул Гэлбрайт, забыв, что находится в переполненном вагоне метро. Он услышал смех и едкие комментарии в свой адрес. Это была группа из нескольких подростков, которых, казалось, позабавило несколько испуганное выражение его лица. Гэлбрайт посмотрел на них суровым взглядом служителя закона, но они не заткнулись. На самом деле, почему они должны бояться человека, который вообще не показывает, что работает на полицию. В этом суть его работы — стараться не вызывать подозрений, искать информацию. Но Бог с ними, подумал Гэлбрайт о подростках, обзывающих его. И все же не стоило так кричать, ему нужно держать себя в руках на публике... Инспектор скрестил ноги и уставился в противоположный угол вагона. Стараясь не обращать внимания на слова кусачки, Гэлбрайт внезапно почувствовал, как по его кровеносным сосудам начинает распространяться беспокойство. Его подсознание, казалось, кричало своему владельцу: «Случилось несчастье!». Непонятно, что именно и непонятно когда, но произошло что-то неправильное и неизбежное... Не отрывая взгляда от противоположной стороны вагона, он понял, что в поле его зрения появилось знакомое лицо. Оглядев своих попутчиков, он, наконец, остановился на мужчине, который, откинув голову на перегородку, спал на своем месте. Гэлбрайт прищурился. Тело этого человека ритмично раскачивалось в такт движению поезда. Левая рука, которая до этого лежала на коленях спящего, внезапно повисла в момент очередного поворота коляски и начала раскачиваться, как сухой лист дерева на ветру, в то время как нижняя челюсть постепенно медленно опускалась вниз. Гэлбрайт, не упуская из виду этого человека, привлекшего его внимание, подумал, что тот спит как убитый. Вместе с этой мыслью чувство беспокойства в его венах постепенно превратилось в жгучий ужас. Инспектор начал прокручивать в голове моменты сегодняшнего дня, как его вдруг осенило — лицо этого человека, который в тот момент спал в том конце вагона, он уже видел этим утром в палате Портлендского адвентистского медицинского центра. Инспектору показалось, что кто-то прошептал ему прямо в ухо: «Смотри на него, смотри хорошенько». Гэлбрайт повернул голову — нет, все в порядке. Но в его сознании, как навязчивая идея, возникло сильное желание подойти к этому спящему, разбудить его и, если он испугается и убежит, броситься за ним... — Похоже, кто-то развлекается надо мной, — тихо пробормотал он. В то же время в нем проснулся здравый смысл, и постепенно он смог подавить в себе это дурацкое желание. И в это время экипаж уже остановился на нужной остановке. Гэлбрайт встал и, дождавшись, когда матери и дети выйдут, посмотрел на спящего мужчину. Он, не открывая глаз, продолжал сидеть с открытым ртом. Инспектор вышел наружу и, поднявшись на поверхность, начал обсуждать сам с собой это происшествие. Ну, и что бы он получил, если бы подбежал к этому человеку? Что, он спросил бы его: «Как вы тут оказались, мистер Йонс?», или взял бы его под наблюдение? Ни то, ни другое не имело абсолютно никакого смысла. Инспектор успокоил себя тем, что, возможно, на его подавленное настроение после встречи повлияла сегодняшняя поездка в больницу, проще простого. Гэлбрайт, погруженный в свои мысли, даже не заметил, как оказался на Эббаутс-стрит. Вот дом, где он живет. Трехэтажное здание, выполненное в английском стиле. На втором этаже этого дома располагалась его уютная двухкомнатная квартира — что еще нужно инспектору полиции, который большую часть своего времени проводит вне его стен? Войдя в дом, он поднялся к себе на лестничную клетку и, переступив порог, закрыл дверь на ключ, после чего не преминул разуться. Сунув ноги в тапочки, Гэлбрайт решил, что вместо новых лакированных туфель, которые он купил пару дней назад, было бы лучше пойти завтра на работу в старых добрых кожаных мокасинах. Да, они не особенно сочетаются с его строгим серым костюмом, но это совершенно не важно — он собирается не на выставку мод, а просто в полицейское управление... После насыщенного событиями дня Гэлбрайту не особенно хотелось приступать к изучению материалов, которые его друг раздавал в кабинете главного инспектора. Он просто хотел расслабиться, поэтому, оказавшись в своей собственной обстановке, не стал терять времени даром. Гэлбрайт пошел на кухню и, наполнив небольшую эмалированную кастрюлю водой, поставил ее на плиту. Взяв открытую упаковку макарон с сыром, он с некоторым раздражением вспомнил сегодняшний инцидент в продуктовом магазине. Что ж, то, что ему нужно было искать, было не каким-то жалким бутербродом, а настоящим творением рук Макинерни и Рика... Ладно, успокоил себя инспектор, он может немного подкрепиться оставшимся количеством макарон, а новые продукты он купит рядом с домом завтра утром. Просто для того, чтобы он снова не столкнулся с киркой орехов, чтобы они провалились под землю... Прежде чем бросить макароны в воду, ему пришлось подождать около девяти минут. Чтобы не стоять столбом у плиты, Гэлбрайт пошел в спальню и, усевшись прямо на покрытый ковром пол, включил телевизор. Инспектора на самом деле не волновало содержание каналов вещания — все, что он хотел, это заполнить тишину в своей квартире. Голоса людей и музыка были неплохим фоном для таких одиноких посиделок. Было уже темно, но в спальне, которая была наполовину освещена экраном телевизора, Гэлбрайт не стал включать свет — с детства у него была любовь к темноте. В его памяти были свежи воспоминания о том, как он вылезал ночью из окна и бежал во двор, чтобы забраться на стремянку и сидеть там, глядя на улицу, пока отец, разбуженный скрипом ставней, не прогонял его обратно. Что получил малыш Гэлбрайт от этих ночных вылазок? Возможно, осознание того, что обычно многолюдные улицы, казалось, вымирали с наступлением темноты? Или приятное ощущение дующего со всех сторон ночного ветерка, который, как показалось мальчику, ночью становился вполне осязаемым и становился похожим на влагу, висящую в воздухе? Но ребенка, который мог бы ответить на этот вопрос, больше не было в мире — его заменил взрослый, неверующий в чудеса человек. Точнее, вера в них сама по себе никуда не делась, но с возрастом она заметно притупилась и теперь лишь изредка давала о себе знать. Не выключая телевизор, Гэлбрайт поднялся с пола и пошел на кухню, где в кастрюле, которую он поставил на плиту десять минут назад, уже закипала вода. Бросив все макароны в кипящую воду, он уставился на их синюю картонную упаковку. А Он вспомнил рекламное описание этого продукта — «Комфортное питание». Ну да, для типичных американцев эти макароны со вкусом сыра — это что-то такое приятное, вызывающее ностальгию, что-то знакомое им с детства... Гэлбрайт мрачно улыбнулся — магия подобной рекламы на него не подействовала, потому что он не был американцем. Его родиной был Глостер, город, подаривший этому миру автора поэмы «Инвиктус». Именно там, недалеко от реки Северн, Гэлбрайт провел свое беззаботное детство. В маленьком деревянном домике своего отца будущий инспектор полиции Портленда большую часть времени проводил за чтением всевозможных книг, которые мать дарила ему на дни рождения, а также порой пытался художественно самовыражаться, но, увы, строгий отец хотел воспитать наследника в той же строгости, в какой воспитывал его дедушка мальчика, поэтому, когда отец увидел, как его сын занимается этим, листы бумаги, разрисованные акварелью, были немедленно отправлены в камин... Гэлбрайту все еще было немного больно вспоминать об этом. Доедая макароны, сырный запах которых уже успел ему немного приесться, инспектор начал решать, стоит ли ему сейчас приступить к изучению материала, полученного сегодня из рук Фаркрафт. Его распорядок дня никогда не отличался особой дисциплиной, но Гэлбрайт обычно не позволял себе лениться, всегда стараясь выполнять свою полицейскую работу даже дома. В основном он делал это потому, что подозревал, что, как только он упадет духом, ему будет трудно вернуться к нормальному рабочему режиму, которого он, будучи полицейским, боялся так же, как электроприбор боится отключения от электрической сети. Однако в этот день он решил нарушить свои обычные правила. Голова, переполненная сегодняшними впечатлениями, практически тянула все тело вниз, как свинцовый шар. «Что ж, — сказал себе Гэлбрайт, подставляя теперь уже пустую тарелку под струю воды, — я потрачу завтрашнее утро на чтение материалов». С этой мыслью он пошел в спальню и, взглянув на телевизор, по которому продолжали показывать какую-то мыльную оперу, взял лежавший на полу пульт дистанционного управления и нажал кнопку. Тишина, царившая в квартире, казалось, пронзила его барабанные перепонки. Инспектор повертел головой, чтобы прогнать это чувство, и сел на кровать. Для пущей убедительности, подумал он, ему следовало бы сейчас пойти в ванную, но как только он снял всю одежду, то сразу же уснул. Сон, который он увидел тогда, был довольно любопытным. Во сне он обнаружил себя в каком-то огромном подземном каньоне или впадине. Стоя на металлической платформе, инспектор заглянул в бездонную яму, из которой доносился странный гул, как будто где-то там, в центре Земли, дул ветер. Он отвернулся от края и направился к подземному ангару, который, казалось, врос в поверхность красной скалы. Как только Гэлбрайт приблизился к тяжелым дверям со странными узорами, нарисованными на их металлических поверхностях, они тут же поднялись с гидравлическим шипением, позволяя человеку войти внутрь. Поколебавшись пару секунд, он сделал шаг вперед — за порогом куда-то вдаль уходил коридор, по стенам которого тянулись железные трубы и толстые электрические кабели в разноцветных пластиковых оболочках. Жутковатое голубое свечение исходило от крошечных, хотя и многочисленных лампочек, ровными рядами расположенных вдоль изогнутого потолка. Гэлбрайт двинулся вперед по коридору, углубляясь в непроницаемую тьму этого непостижимого подземного сооружения.