Гэлбрайт не был уверен, что действительно хочет знать, но на самом деле не убегай отсюда... — Я? Я немец! — гордо выпалил мужчина в ответ. Так вот какой у него был акцент, понял Гэлбрайт. Он поднял голову — оказалось, что его спаситель стоит у толстой деревянной двери, над которой висела вывеска «Onkel Körble Lichtspielsalon». Последнее слово смутно напомнило ему его родной английский «кинотеатр». — Здесь что, кино показывают? — Гэлбрайт кивнул на надпись. Его собеседник, казалось, только и ждал, когда этот прохожий спросит его об этом. Огромные губы немца растянулись в улыбке. — А как же иначе? Два года назад онкель Корбле открыл здесь небольшой кинотеатр для немецких иммигрантов. Инспектор с сомнением подумал о том, какой кинотеатр может быть в помещении, в котором раньше явно располагался небольшой магазин, но решил не показывать виду. — А какие именно фильмы здесь показывают? — спросил он. — Только на немецком языке, конечно, — уклончиво ответил немец. — Однако, если вы совсем не знаете нашего языка, это не проблема. — Могу я зайти на сеанс? — Гэлбрайта начало одолевать любопытство. — Вы как раз вовремя, осталось последнее место. — Хорошо, тогда я согласен. Гэлбрайт дал этому немцу немного денег — столько, сколько стоил билет, — и, открыв тяжелую дверь, вошел в небольшой, но просторный зал. В отделке этой комнаты чередовались дерево и кирпич, и вошедшему инспектору показалось, что для полноты обстановки не хватает только растянутых шкур и других охотничьих трофеев, которые можно было бы развесить по всем стенам. Однако признаки современной американской жизни присутствовали и в этом тускло освещенном заведении — в самом дальнем углу на толстой железной треноге висел белый холст, очевидно, служивший ширмой. Перед ним стояли четыре ряда стульев. Всего было двадцать мест, из которых только одно было свободным — по иронии судьбы, оно располагалось ближе всего к выходу. Контингент, собравшийся в этой комнате с низким потолком, казалось, состоял исключительно из худощавых мужчин средних лет с короткими черными волосами. У более чем половины из них были тонкие черные усики, как у билетера, стоявшего у выхода. Гэлбрайт невольно поймал себя на мысли, что его пригласили в это заведение не в последнюю очередь потому, что у него самого была короткая стрижка и усы. Вполне возможно, что билетеру нравились люди других наций, которые в чем-то были похожи на его соотечественников. В ожидании показа фильма зрители тихо переговаривались друг с другом. Инспектор, усевшись на стул с высокой резной спинкой и мягким сиденьем, прислушивался к их разговору. Конечно, он не услышал ни единого слова по-английски — все собравшиеся, как предупредил его билетер, были немцами, которые с какой-то целью иммигрировали со своей исторической родины в Америку, на Землю желобте. Вскоре над головами собравшихся раздался щелчок — видимо, начал свою работу спрятанный где-то под потолком проектор. Гэлбрайт, устроившись поудобнее на этом не самом подходящем для просмотра фильма стуле, устремил взгляд на экран и с первого же кадра оказался пленен завораживающим зрелищем. Можно было с уверенностью сказать, что Онкель Корбле, который, по словам билетера, основал этот небольшой кинотеатр, не поскупился на то, чтобы в конце сеанса зрители, как бы сильно они ни хотели, не смогли забыть это киносеансное шоу. С самых первых кадров фильм обещал нечто очень загадочное и необычное — посреди красной пустынной местности, которая сильно напомнила Гэлбрайту виды Глен-Каньона, проехал всадник. В его внешности была одна деталь, которая сразу же привлекла внимание инспектора — у этого молодого человека были седые волосы, доходившие до плеч. Камера оператора медленно меняла ракурсы, пока мужчина продолжал пробираться через красные пески. Изображение было не особенно насыщенным, экран часто мерцал, из-за чего Гэлбрайт сразу понял, что Онкель Корбле, открывший это заведение, просто проигрывал здесь контрабандные кассеты немецкой домашней видеосистемы. Будучи полицейским, он легко мог обвинить владельца заведения в незаконном показе фильмов, но, во-первых, сегодня у него был выходной, а во-вторых, он был настолько увлечен происходящим на экране, что и думать забыл о своих обязанностях. Тем временем фильм продолжался. Невысокий мужчина, одетый в рваные лохмотья, присоединился к седовласому всаднику. Гэлбрайт не мог понять ни единого слова из диалога, который персонажи вели между собой, но особой необходимости в этом не было. Вскоре эти двое вошли в какую-то деревню, и в кадре появились охранники, одетые в какие-то нелепые доспехи, словно сделанные из картона. Длинноволосый мужчина дал им отпор, и тут вдруг произошла такая резкая смена кадра (сопровождаемая громким стуком клавиш синтезатора), что инспектор невольно вздрогнул в своем кресле. Красные пустыни сменились видом черного космоса, в котором железный восьмигранник с четкими рядами точек, символизирующих иллюминаторы на всех поверхностях, медленно вращался между белыми точками граней. Любопытный плагиат у мистера Лукаса, мелькнуло в голове Гэлбрайта. Затем виды пустыни вернулись снова — в сопровождении женского голоса за кадром тот же длинноволосый мужчина проезжал по невероятно убогим улицам, где стояли уродливые глиняные статуи. Затем действие переместилось в закрытое помещение, и теперь оператор щедро отснял интерьеры, которые, по задумке режиссера, видимо, должны были символизировать средневековый замок, но больше походили на какую-то мусорную свалку. Уродливые, отвратительные люди обоего пола двигались среди желтоватых камней, деревянных столбов и рваных тряпок... Почти у всех мужчин были длинные седые волосы, несмотря на то, что среди статистов практически не было стариков — видимо, подумал Гэлбрайт, актеры просто носили парики. Пожалуй, единственными персонажами среди этого сброда, которые были более или менее похожи на нормальных людей, были монахи — все они были совершенно лысыми, в черных рясах, которые в одной короткой сцене показывали, как они бегают по каменному залу. Судя по сюжету, очевидно, они искали какие-то рукописи. Гэлбрайт на самом деле не понимал, что происходит на экране. Дело было не только в том, что он не знал немецкого — было трудно просто понять, что происходит в этом киновоплощении Содома и Гоморры. Какие-то полуголые женщины, крикливые, хрупкие мужчины — инспектор невольно осознал, что единственным нормальным из всех персонажей был тот молодой длинноволосый рыцарь, которого представили в самом начале. Хотя, иногда действие переносилось в совершенно другое место — словно в салон космического корабля. Там, рядом с огромным экраном, который, как понял Гэлбрайт, показывал вид глазами главного героя, ходили люди, одетые в длинные белые одежды, с короткими волосами. Актеры, игравшие их, вели себя как-то высокомерно — как будто режиссер специально хотел создать впечатление, что в космосе все такие совершенные, а на Земле, наоборот, они были грязными уродами. Инспектор думал так, потому что считал, что основное действие происходит в Средние века — это было бы, по крайней мере, логично. Среди всех актеров, которые были задействованы в этом фильме, единственным человеком, которого знал Гэлбрайт, был один-единственный Вернер Херцог. Его персонажа, одетого в грязные лохмотья, этот длинноволосый рыцарь вывел из тюрьмы, но его экранное время подошло к концу довольно быстро — когда Вернер Херцог начал что-то экспрессивно кричать в камеру, к нему сзади подбежал охранник с копьем, и выдающийся актер упал на колени как подкошенный. Гэлбрайт даже почувствовал себя немного оскорбленным — в конце концов, он был единственным известным актером, но ему дали такую крошечную роль... Затем режиссер показал зрителям домашнюю жизнь главного героя — помимо странной комнаты с белыми стенами, которая, по всей видимости, была какой-то лабораторией, в доме длинноволосого рыцаря жили хамоватый мальчишка и рыжеволосая женщина с миловидным лицом, одетая в грязное платье. По какой-то причине Гэлбрайт сразу понял, что она была любовным интересом главного героя. Затем последовали еще более странные кадры — длинноволосый рыцарь зашел в какую-то пещеру, где, сняв парик — без которого сыгравший его актер выглядел каким-то жалким, — дождался, пока поблизости приземлится выкрашенный в странные цвета вертолет. Господи, подумал инспектор, что творилось в голове режиссера, когда он принимал решения о том, что вставить в свой фильм... Затем окружение безликих персонажей было слегка разбавлено усатым черноволосым мужчиной с грубым голосом и длинным мечом. Гэлбрайт невольно залюбовался тем, как этот воин затеял драку в какой-то таверне, а потом начал пить вместе с главным героем. Правда, затем последовала довольно вульгарная сцена, где эту даму с миловидным личиком грубо раздели перед камерой — инспектор невольно отвел взгляд, когда оператор начал щедро демонстрировать зрителям ее обнаженное тело. Дело в том, что Гэлбрайт всегда считал, что кино — это искусство, пища для ума, который не должен потакать низменным инстинктам зрителей... Затем на экране показали, как главный герой садится в вертолет и взмывает ввысь. Сцена его полета над красными песками запомнилась инспектору как воплощение жестокости абсурда. Еще смешнее было, когда герою пришлось выпрыгивать из этого летающего колосса, который не преминул графически взорваться прямо в воздухе. Гэлбрайт подумал, что это, вероятно, ответ Голливуду — мол, пока вы в своих фильмах взрываете несчастные машины на камеру, в нашей Германии мы взрываем целые вертолеты! Правда, было видно, что огонь взрыва был просто наложен на кадр, но это было проблемой для мастеров спецэффектов. Затем была довольно скучная сцена, где длинноволосый мужчина и его девушка начали совокупляться. Слава Богу, режиссер придумал оригинальный ход — этот момент был продемонстрирован на экране космического корабля с фильтром, чем-то похожим на видение главного злодея из самого популярного блокбастера 1987 года. Да, подумал Гэлбрайт, создатели этого фильма включили свое воображение, заимствуя приемы из зарубежного кино... По какой-то причине инспектор даже обрадовался, когда возлюбленная главного героя была схвачена охраной. Может быть, потому, что средневековые орудия пыток, показанные во время этой сцены, потрясли его воображение, или, может быть, просто потому, что он хотел, чтобы в фильме больше не было эротических моментов с этой дамой... Концовка фильма соответствовала тому, что происходило на экране перед ним. Сначала злодей — маленький, сухонький старичок — одним взмахом меча отсекает голову усатому воину, уже известному зрителям. Затем, когда он поднялся на башню, тот же бродяга из начала фильма начал стрелять в него из бластера. После того, как старик упал в облаке белого дыма, бродяга начал стрелять во всех, кто стоял вокруг него. Актеру, по-видимому, сказали почувствовать себя обезумевшей обезьяной, которой дали в руки огнестрельное оружие. Затем внезапно с неба начал спускаться восьмиугольный космический корабль, и вся толпа начала театрально опускаться на землю — видимо, по сюжету это должно было означать, что их накачали усыпляющим газом. Люди в белых одеждах отвели длинноволосого рыцаря на корабль, и женщина, которая вела их, отдала свой браслет возлюбленной главного героя. Гэлбрайту было странно смотреть на всю эту вакханалию, сидя на неудобном деревянном стуле в темной комнате, где кроме него находились еще девятнадцать иностранцев, пахнущих потом и сигаретами. Но когда на экране покатились финальные титры, он невольно остался сидеть на месте, в то время как все остальные, коротко обменявшись впечатлениями, стали покидать зал. Видимо, дело было в песне — очень красивый, слегка наивный молодой вокал звучал под красивые фортепианные аккорды, и инспектора удивил тот факт, что текст был не на немецком, а на английском. Песня была о некоем человеке, которому пришлось жить в чужой империи и играть роль Господа Бога. Как пелось в припеве, последнее было нелегким, но поскольку огонь все еще горит, почему бы не дать себе шанс... Гэлбрайт понимал, что ему не следует слишком глубоко вникать в смысл песни, главной задачей которой было стать музыкальным фоном для финальных титров, но тот факт, что в ней содержались английские слова, не мог не тронуть его в этом месте, пропитанном немецким духом... Когда титры подошли к концу, Гэлбрайт только сейчас заметил, что он единственный, кто еще находится в помещении нелегального кинотеатра. Вытянувшись во весь рост, он встал со стула и, расправляя затекшие мышцы, вышел из полутемной комнаты. Усатый немец-билетер все еще стоял у входа. Инспектор хотел перекинуться с ним несколькими словами относительно того, что он только что видел. — Вы сами видели этот фильм? — спросил он, протягивая немцу сигарету. — Как я мог не посмотреть то, что собирался показать зрителям? — с некоторой обидой ответил билетер, принимая подарок. — Ну, и что вы об этом думаете? — Понятия не имею, в курсе ли вы, но этот режиссёр, мягко говоря, специализируется на фильмах для взрослых, так что само творение соответствующее, — ответил билетер, делая затяжку. Гэлбрайт вспомнил кадры полуобнаженных женщин в трущобах, две сцены с обнаженной любовницей главной героини... Да, с этим определением трудно было не согласиться. — А если копнуть чуть глубже? — не унимался инспектор.