— Это вообще-то по мотивам русской книги, — словно раскрывая какую-то постыдную тайну, смущенно ответил усатый билетер. — Вы читали её? — Не было возможности. Но литературные эксперты говорят, что режиссёр не понял её сути и в итоге снял редкостную ерунду. «Ерунду... Что ж», — подумал инспектор, — «да, трудно удержаться от употребления этого слова для описания дикой, абсурдной смеси средневековья, космоса и вертолетов, щедро забрызганных уродливым гримом актеров и дешевых декораций...» — Если вы спрашиваете меня об этом фильме в таком тоне, значит ли это, что он произвел на вас впечатление? — билетер сам решил задать этот вопрос. — Мне понравилось, — коротко ответил Гэлбрайт. Инспектор даже не мог предположить, что он получит в ответ на эту скромную фразу. — Ха-ха! Если вам, американцу, понравилось бредовое творение не самого лучшего немецкого режиссера, то я даже боюсь представить, до каких глубин опустились ваши собственные кинематографисты! Гэлбрайт невольно прислонился к стене. А билетер, вытянув вперед руку, в которой он держал дымящуюся сигарету, продолжил свою речь как критик. — Оборудование вашего киноконвейера более чем полностью состоит из деталей, украденных в Европе! Вы крадете худшие идеи наших режиссёров и превращаете, как вы это называете, в бизнес! Ваше кино не умерло, оно родилось мёртвым! — обвиняющим тоном произнес немец. «Может быть», — подумал Гэлбрайт, — «я мог бы, наконец, сказать этому гордому немцу, что мне, англичанину, было забавно выслушивать оскорбления в адрес чуждой мне культуры?». Хотя в глубине души инспектор понимал, что билетеру всё равно, какой национальности его слушатель — он просто хотел выразить свое разочарование по поводу того факта, что из-за отсутствия работы у себя на родине ему приходилось провозить контрабанду в страну, ненависть к которой он впитал чуть ли не с молоком матери. — Ладно, ладно, я понимаю, — сказал он. — Кстати, вы случайно не сам Корбл? Билетер прекратил свои антиамериканские разглагольствования и удивленно посмотрел на своего собеседника. — Вы, наверное, первый, кто спутал меня с Онкелем Корбле! Его здесь знает каждый немец! — Ну я-то не немец, — Гэлбрайт лукаво подмигнул ему. — Я его правая рука, если до вас еще не дошло, — билетер ударил себя в грудь. — Удачи вам тут! — инспектор махнул рукой. Инспектор шел по улице в хорошем настроении, вокруг него прохожие сновали взад-вперед по тротуару, чем-то взволнованные. В тот момент мир казался ему удивительно красивым и притягательным. Над городом уже висела ощутимая жара, воздух дрожал, и казалось, что от городских зданий исходит едва заметное свечение. «Просто оптический обман», — подумал Гэлбрайт. На радостях он зашел в один из магазинов, разбросанных по городу, и купил кусок копченого мяса и бутылку белого вина — не то чтобы в его холодильнике совсем не осталось еды, инспектор просто хотел, прежде чем завалиться спать, немного посидеть у окна и запить мелко нарезанную буженину алкоголем, посмотреть на улицу, на опавшие листья, лежащие на мокром асфальте, и вспомнить всех, с кем у него были хоть какие-то приятные моменты в жизни. Однако, как только Гэлбрайт переступил порог своей квартиры, он вдруг почувствовал, что веселье, казалось, выветрилось у него из головы. Вместо того чтобы накрыть маленький столик у окна и сесть в кресло, инспектор снял мокасины, повесил куртку на всегда открытую кухонную дверь и, убрав вареную свинину с бутылкой в холодильник, поставил сковороду на плиту. Открыв окно на кухне, он шумно втянул холодный воздух. Гэлбрайту стало немного лучше. Через несколько минут он, собираясь завтра снова идти на работу, начал готовить ужин. В последнее время Гэлбрайт ленился готовить что-либо сложнее макарон, но сегодня он решил сделать небольшое исключение — побалует себя омлетом с помидорами. Для этого он достал из холодильника два вышеупомянутых овоща, раскрошил их и бросил на горячую сковороду. Затем инспектор достал глубокую пластиковую тарелку и разбил в нее три яйца. Затем добавил немного молока, щепотку соли и тщательно взбил эту смесь вилкой — увы, дома у него не было ни миксера, ни венчика. Вылив молочно-яичную смесь на сковороду, Гэлбрайт накрыл ее крышкой и, отрегулировав пламя конфорки, отправился к себе в спальню. Там он сел на кровать и уставился в окно, за которым уже сгущались сумерки. Прошло десять минут. Он неохотно встал и пошел на кухню, где его уже ждал ужин. Положив омлет на тарелку, он придвинул стул поближе к столу и принялся за еду. Моменты из фильма, который он смотрел в нелегальном кинотеатре для немецких иммигрантов, все еще всплывали в его памяти. Инспектор попытался вспомнить, в чем суть этого произведения, но на ум пришли только кадры с обнаженной девушкой главного героя. Затем Гэлбрайт начал прокручивать в уме все фразы, которые произносили другие зрители во время сеанса, но поскольку его знание немецкого языка не позволяло ему понимать это на слух, он быстро прекратил это бессмысленное занятие. Покончив с ужином, он вымыл тарелку и вернулся в спальню. За окном уже опустилась ночь. Он лег на кровать и заснул. После пережитого сон инспектора был на удивление спокойным и ровным. На следующее утро Гэлбрайта разбудил телефонный звонок. С некоторой неохотой он босиком направился прямо к телефону и снял трубку. — Маэстро, скажите «você»! «Você» означает «вы»! — неизвестного абонента, казалось, распирало от радости. Ему было трудно понять, какого пола звонивший, настолько он повысил голос. Инспектор слегка растерялся. Видимо, абонент рассчитывал, что ему скажут «Алло»? в ответ. Или что-то в этом роде. Однако Гэлбрайт только нахмурился и повесил трубку. Несмотря на шутливый тон незнакомца — можно даже сказать, «истеричный», — Гэлбрайту пришла в голову мысль, что это, казалось бы, абсурдное сообщение несет в себе какой-то угрожающий смысл. Инспектор сел на кровать и начал натягивать брюки. Пытаясь понять смысл только что услышанного урока португальского, он почувствовал смутное беспокойство, связанное с этим звонком. Если этот человек действительно был совершенно незнакомым человеком — в чем Гэлбрайт действительно сомневался, поскольку маловероятно, что кто-то мог случайно набрать его домашний номер, — тогда с какой целью абонент позвонил ему? Проверить, дома ли хозяин? Гэлбрайт уже начал жалеть, что поднял трубку. Он был уверен, что, кто бы ни звонил, его самого ждут серьезные неприятности. Кое-как натянув брюки и застегнув рубашку, он поплелся в ванную, где долго умывался и чистил зубы, чтобы окончательно стряхнуть с себя остатки сна. Умывшись и окончательно проснувшись, он вышел из ванной и взглянул на часы, висевшие в коридоре, — было без двадцати одиннадцать. «Я снова проспал», — подумал Гэлбрайт, «надо было завести будильник прошлой ночью... Впрочем, хуже не будет», — успокоил он себя. «Только подумайте, какое это большое дело — поспать два часа!» Он вдруг вспомнил, что не стирал свой мокрый от дождя костюм с позавчерашнего дня. Бросившись обратно в ванную, Гэлбрайт начал перебирать уже слегка отсыревшую кучу мокрых тряпок, которую он бросил за ванну. Внезапно из кармана его куртки высунулся белый край. Инспектор схватил ее и притянул к себе — в его руке была та самая фотография, которую по какому-то странному наитию он взял с прикроватного столика в доме Йонс. Глядя на пухлое личико малышки, спящей на руках у миссис Йонс, Гэлбрайта, казалось, поразила молния — о Боже, Делия! С того момента, как он попрощался с девушкой после звонка господина старшего инспектора Сеймура, Гэлбрайт не особенно думал о ней, но теперь, глядя на фотографию, он понял, что медлить нельзя. Поэтому он решил наскоро позавтракать и отправиться в полицейское управление. Положив фотографию счастливой семьи на тумбочку в прихожей, он быстро прошел на кухню и сразу же открыл холодильник. Итак, вареная свинина и бутылка белого вина... Это были единственные продукты, которые не требовали приготовления. Достав их из холодильника, Гэлбрайт начал нарезать копченое мясо толстыми ломтиками, думая о том, что, конечно, употребление алкоголя перед работой было не лучшей идеей, но он просто не хотел тратить драгоценное время на такие, по сути, бесполезные вещи, как приготовление кофе... Когда на тарелке остались только крошки, он посмотрел на стеклянную зеленоватую бутылку. Да, он даже не заметил, как выпил все вино до дна... Выбросив его в мусорное ведро под раковиной, Гэлбрайт посмотрел на чистый пиджак, который накануне вечером повесил прямо на кухонную дверь. Надев его, инспектор взял с прикроватного столика фотографию семьи Йонс и, сказав спящему ребенку: «Извини, что я так поздно...», на ходу положил ее в карман куртки. Обычный маршрут — лестница, затем вниз по ступенькам ко входу... Выйдя на улицу, инспектор обратил свой взор на сияющее в небе солнце и быстро направился к метро. Спустившись под землю, ему пришлось три минуты ждать своего поезда. Как только вагон наконец подъехал к станции, он нырнул в открывшиеся двери и, увидев, что все места заняты, схватился за поручень... Сойдя на нужной станции, Гэлбрайт поднялся наверх вместе со всеми остальными людьми и почти бегом направился в свое полицейское управление. Когда он почти достиг своей цели, то вдруг увидел розовощекого врача, сидевшего на скамейке под столбом, на котором висел агитационный плакат «Magistratus oportet servire populo» (Полиция должна служить народу). — Добрый день, Мэтт! — Крикнул Гэлбрайт, приближаясь. — Привет, — ответит он бесцветным голосом. Доктор, опершись обеими руками о скамейку, повернул голову к инспектору, который уже подошел к нему. По его внешнему виду сразу было видно, что он не в настроении, как будто его что-то беспокоило. Это не было хорошим знаком для Гэлбрайта. — Вы не знаете, как поживает наша юная леди Йонс?