Полицейский попросил Джо начать рассказ о том, как он оказался за решеткой, и в частности сосредоточиться в рассказе на всем, что касается Делии Йонс, потому что это послужит основой для последующего рассказа, но уже с его, Гэлбрайта, стороны. Джо спросил, почему господин инспектор решил начать это выступление, но, получив сухой ответ «Ваши слова, Джордан, помогут моему расследованию», он решил не терять времени и приступил к делу. Итак, два года назад... Те благословенные времена для Джордана Тёрлоу имели такой ореол в его глазах, что казалось, будто ту жизнь прожил совершенно другой человек и что по какой-то причине в его голову пришли чьи-то чужие воспоминания. Такое положение дел не было вызвано течением времени — на самом деле, с самого первого дня своего тюремного заключения Джо намеренно пытался абстрагироваться от того, чем жил раньше, чтобы его сердце не страдало от боли потери. Но как бы сильно ему ни хотелось задвинуть все воспоминания подальше на чердак своего сознания, Джо, услышав это дорогое имя из уст других людей, впал в состояние, когда его сердце готово было выпрыгнуть из груди от тоски. Делия... Он нежно произнес ее имя. Оно звучало так красиво и утонченно одновременно... Готовясь изложить интересующую инспектора информацию, мистер Тёрлоу, как он делал всегда, начал собирать свои мысли, беспорядочно разбросанные в голове, в единое целое, а также попытался почувствовать, что заново переживает события давно минувших дней. Если бы не это, он вряд ли смог бы связать воедино хотя бы два слова, и поэтому он, выпросив у господина инспектора немного времени — четыре минуты, если быть точным, — начал настраиваться на волну прошлого. Отбросив нелепость высокопарных суждений, Джо, казалось, застыл на одном месте — устремив взгляд перед собой, он, казалось, начал медитировать и отдал свои мысли предначертанному. Когда Джо наконец взял себя в руки, тишина в комнате для свиданий была наконец нарушена. Его собеседник, слегка размяв затекшие руки, приготовился ловить каждое слово, которое слетит с уст этого пленника... Август того года выдался на редкость жарким. Джордан Тёрлоу отметил, что в его районе такого раньше никогда не случалось. После смерти матери он ни разу не выезжал за пределы своего родного города Портленда, и в связи с этим Джо, который раньше не любил путешествовать по миру, прочно пустил корни в почве своего родного дома. Большую часть своего свободного времени, которое было доступно ему при выбранной им профессии культуролога, тогда двадцатичетырехлетний Джо проводил, гуляя в лесу за своим жилым районом. Там он медленно, можно даже сказать, меланхолично бродил по тропинкам со своим верным псом и, подобно поэтам-романтикам, его мысли и чувства были почти полностью отданы окружающей его природе. Упражнения такого рода обычно затягивались до поздней ночи, и поэтому, когда Джо шел домой с Буффало, последний несколько раздражал соседей своим звонким лаем, который он издавал по любому поводу — будь то мышь, пробегающая по кустам, или крик ночной птицы, сидящей на ветках. Собственно говоря, из суммы всех этих обстоятельств следовало, что среди всех жителей района Паркроуз Джордан Тёрлоу имел репутацию беспринципного и ленивого гедониста, которого, как он сам порой думал, терпели только потому, что в современном мире нельзя просто взять и сказать человеку, что тебе не нравится все, что ты о нем думаешь, и при этом задать ему крепкую трепку — ибо буква закона нависает над каждым гражданином, как дамоклов меч, а значит, каждому волей-неволей приходится, стиснув зубы, живи в соответствии с принципами, предписанными Высшими Мира Сего... Но в один прекрасный день перемена, произошедшая в жизни всей деревни, казалось, перевернула весь распорядок жизни последнего отпрыска Тёрлоу с ног на голову. Именно с этого момента Джо понял, что, формально говоря, его схватили за ноги и начали утягивать под землю, и даже если бы он действительно захотел, все, что он мог бы сделать, это слегка ослабить хватку цепких рук этого странного чувства, называемого «привязанностью», но нет никакого способа остановить ее намерения относительно его окончательного падения к центру Земли. От этого священного — или оно проклято? — момент, когда имя «Делия» навсегда запечатлелось в его сознании, и фактически всю его жизнь можно было разделить на два этапа — до встречи с этой девочкой и после... Джордан Тёрлоу пропустил тот самый момент, когда семья Йонс переехала сюда, потому что как раз в тот момент он застрял на работе в центре. Так что перед возвращением домой Джо увидел только самого дородного мистера Йонс — как раз в ту минуту, когда тот расплачивался со старым Харрисом Шервиндом. Джо и раньше слышал от торговцев, что этот коренастый мужчина с невероятно хмурым выражением лица планирует переехать сюда, но его это не особо волновало. Затем они встретились взглядами, но, не сказав ни единого слова своему будущему соседу, гориллоподобный мистер Йонс, поморщившись от отвращения, сел в свою машину, припаркованную у ворот дома Харриса, и уехал. На следующий день Джо также покинул район Паркроуз — правда, у него не было личной машины, и он сел в автобус старомодным способом, который всегда курсировал по расписанию между сельской местностью и центром. Джордан пробыл в центре около пяти дней. Там ему было где переночевать — он снял номер в самом дешевом отеле, где, конечно, не было таких удобств, как у него дома, но какая ему на самом деле разница, где он отдыхал после рабочего дня. Собственно, его жизнь всегда текла таким образом — он бездельничал в своем доме, иногда принимал звонки от своего босса и, отправляясь в центр, выполнял, по сути, бессмысленную работу, которая, однако, приносила ровно столько денег, чтобы он, конечно, мог жить без роскоши, но и бедняком Джо никогда не чувствовал себя. Проработав эти пять дней, мистер Тёрлоу вышел из здания, где располагался его офис, и, ускорив шаг, направился к автобусной остановке, где, как всегда, сел в автобус, который перевозил людей по уже описанному выше маршруту. В этот конкретный момент машина немного опоздала, и Джо сидел на скамейке со скучающим видом, глядя на других людей, которым тоже нужно было уехать за город. В основном это были пожилые дамы, у которых были небольшие торговые точки в районе Паркроуз. Кто-то был с сумкой, кто-то с корзинкой. Прошло пять минут. Джо посмотрел на свои наручные часы — этот водитель опаздывает уже на целых пятнадцать минут! Мистер Тёрлоу не знал, какое обстоятельство вынудило старину Мартина совершить такое, казалось бы, незначительное отклонение от правил, предписанных дорожной администрацией, и в глубине души у него было желание как-то с ним поквитаться, но Джо понимал, что это не только совершенно бессмысленная затея, но и то, что он, будучи хилым и низкорослым молодым человеком, никоим образом не может конкурировать с этим бывшим спортсменом, который на старости лет решил выбрать профессию водителя междугороднего автобуса. К счастью, когда время на его часах уже показывало около шести часов вечера, из-за поворота показался знакомый белый автобус и остановился неподалеку. Мистер Тёрлоу не спешил садиться в автобус, потому что, будучи мужчиной, к тому же молодым, он был просто обязан пропустить вперед почтенных пожилых женщин, которые, толкая друг друга, входили в переднюю дверь автобуса. Когда последняя женщина, в которой Джо узнал торговку, у которой он всегда покупал всевозможные принадлежности для ванной комнаты, скрылась в черном дверном проеме, он встал со своего обычного места и под торопящие его крики старого Мартина вошел в переполненный салон автобуса. Увы, торговцы заняли все места. Даже те места, где на самом деле никто не сидел, были заняты тяжелыми сумками. У Джо не было другого выбора, кроме как провести всю поездку, держась за поручни, с которых местами облупилась желтая краска из-за частого трения, обнажив скрытую под ними блестящую алюминиевую поверхность. За большими окнами автобуса мелькали виды на раскинувшиеся возле шоссе деревья, среди которых изредка попадались одинокие постройки — как жилые, так и всевозможные кафе, магазины и тому подобные атрибуты современного американского городского пейзажа. Мистер Тёрлоу видел все это в миллионный раз, поэтому от нечего делать углубился в свои мысли — в такие моменты его глаза останавливались на одной точке и ничего не фиксировали. Люди вокруг него могли подумать, что у него какой-то припадок, но на самом деле его разум просто начал уплывать куда-то вдаль от тела. Во время той поездки в автобусе предметом его размышлений был, как вы могли догадаться, тот факт, что незнакомый джентльмен переезжает в свою родную деревню. Джо спросил себя, что искал этот человек за городом, что двигало им, когда, не торгуясь, он заплатил старому Харрису Шервинду значительную сумму денег за тот двухэтажный дом, где в былые времена происходили пьяные дебоши Харриса и его друзей... В мыслях мистера Тёрлоу возникла теория, что, возможно, этот угрюмый парень был семьянином, и он купил дом в глубинке, чтобы дать своей жене и ребенку — Джо почему-то был уверен, что у мистера Йонс есть наследник — возможность жить на природе. Но, с другой стороны, как это могло повлиять на его работу? Перед глазами Джо стоял мистер Йонс, садящийся в неприглядный компактный автомобиль. Очевидно, этот джентльмен заключил пари со своей семьей, что они переедут из города, зная, что на личном автомобиле он сможет без каких-либо проблем ездить на работу. Мистер Тёрлоу почему-то представил себе, как этому парню, похожему на старого медведя, приходилось вставать пораньше утром, чтобы успеть не только позавтракать, но и добраться до своего рабочего места, которое, как был твердо уверен в этом Джо, располагалось в богатом районе центра. Мистер Тёрлоу не смог удержаться и рассмеялся над своим видением. Пожилые женщины, сидевшие по обе стороны от него, содрогнулись в унисон. Джо услышал недовольное шипение какой-то продавщицы — кажется, той, что продавала фрукты. Но ему, уставшему от этого дня культурологу, почему-то было все равно, что подумают о нем эти необразованные бродяги. Он не пытался сдержать этот внезапный поток веселья, который обрушился на него, и смеялся до тех пор, пока старый Мартин внезапно не обернулся и не помахал своим волосатым кулаком прямо у него перед носом. Неконфликтный — и, честно говоря, трусливый — Джо тут же перестал ржать как лошадь, а водитель, пробормотав грубые слова в адрес невоспитанного юнца, снова положил руки на руль. Пять минут спустя автобус наконец доставил всю массу людей, спешащих домой, в родную деревню, и мистер Тёрлоу, которому посчастливилось стоять прямо у выхода, тут же выпрыгнул из автобуса, подняв клубы пыли. Шедшие за ним торговки начали громко ругаться ему вслед, но он, находясь в веселом настроении, которое кулак Мартина все еще не мог полностью погасить, чуть ли не полетел к своему дому. Почему Джо так веселился? Действительно ли образ гориллы, встающей ранним утром, нарисованный его разумом, вызвал у него такой пароксизм экстаза? Мистер Тёрлоу не разбирался в психологии, поэтому перестал думать о собственном поведении и, отойдя на безопасное расстояние от автобусной остановки, слегка сбавил скорость. Как бы то ни было, усталость давала о себе знать. Подходя к своему дому все ближе и ближе, озорная искорка веселья внутри Джо наконец погасла, и он, опустив голову, казалось, заставлял себя идти. Дойдя до забора дома старого Харриса, он вдруг остановился как вкопанный. Сначала Джо сам не понял, почему это произошло. Он продолжал смотреть себе под ноги, но всем телом вдруг ощутил странное чувство, как будто на него смотрели сто человек одновременно. Ноги не слушались своего хозяина, и пару секунд Джо не мог даже пошевелить шеей. «Что за напасть?» — подумал он. Время, казалось, замерло вокруг мистера Тёрлоу — потому что для него две секунды тянулись так медленно, словно два тысячелетия. Кроме того, он почувствовал, как жар начал распространяться по всему его телу, и казалось, что еще немного, и его кожа, не выдержав высокой температуры, начнет плавиться. Но, слава Богу, это чувство наконец покинуло его. Джо, казалось, очнулся от кошмара. Он огляделся. Солнце уже село, а тьма еще не опустилась на землю. Птицы сидели на дереве по другую сторону дороги. Благодаря их успокаивающей болтовне Джо смог избавиться от этой странной болезни. Он уже решил подойти к воротам своего дома, но что-то заставило его взглянуть на дом старого Харриса. В комнатах еще не включили свет, поэтому окна, выходившие на дорогу, не выделялись на общем фоне дома. Не обладая хорошим зрением, мистер Тёрлоу уже собирался повернуть голову назад, когда внезапно увидел маленькую человеческую фигурку в крайнем левом окне второго этажа. Это была маленькая девочка. Было неясно, во что она была одета, потому что отсюда мистер Тёрлоу мог видеть только ее голову. У нее были длинные и взъерошенные черные волосы, собранные в небольшой пучок на макушке. На лице юной незнакомки был намек на какое-то едва уловимое коварство. Девочка с любопытством посмотрела прямо на Джо. Что ее привлекло? Может быть, это был его растерянный вид? Джо показалось, что именно так все и было, потому что ее губы растянулись в улыбке. Как долго они так смотрели друг на друга? Мистер Тёрлоу больше не помнил этого. Но пронзительный взгляд этой пары глаз, казалось, сверлил его насквозь. Он неловко пошевелился, все еще глядя в окно. Маленькая девочка что-то сказала (мистер Тёрлоу не мог расслышать ее слов с такого расстояния), и ее голова исчезла из квадрата окна, все пространство в котором теперь занимали серые занавески. Джо подошел вплотную к своей калитке и, уловив ухом лай своего верного пса, который бежал по другую сторону забора, трясущимися руками вытащил ключ и вставил его в замочную скважину. Он переступил порог калитки и, прикрикнув на Буффало, который радостно прыгал на своего хозяина, запер ее за ним. Положив ключи в карман, он присел на корточки и погладил собаку по голове. — Ну, приятель, я сегодня настрадался... Как дела? — словно обращаясь к ребенку, пробормотал он, заикаясь Буйвол попытался лизнуть своего хозяина, но Джо вовремя встал и, вытирая руки о носовой платок, схватил охапку белья, которое он со вчерашнего дня развесил на бельевой веревке, и пошел в дом. У него в голове вертелись мысли о том, что он, такой растяпа, забыл купить собаке что-нибудь поесть, но усталость взяла верх над всеми остальными чувствами, и в конце концов Джо направился в ванну. Там он открыл кран и, пока ванна наполнялась, аккуратно разложил высушенную одежду так, чтобы по окончании стирки она была в пределах легкой досягаемости. Затем Джо поспешно снял с себя всю одежду и в чем мать родила плюхнулся в свой собственный океан, который состоял из горячей воды и мыльной пены. Ему казалось, что весь стресс, который он пережил за этот день, уходит из его тела в воду. Отмокая в ванне, он мог, наконец, с чистой совестью забыть обо всех своих заботах и стать похожим на беззаботного тюленя. Джо продолжал лежать в уже холодной воде, пока внезапно из соседней комнаты не донеслась трель телефонного звонка. С некоторой ленцой он начал вылезать из ванны и, надевая чистую одежду, задумался, кто мог позвонить ему в такое очень позднее время. Одевшись, Джо натянул свои любимые тапочки и пошел в спальню. Прежде чем взять трубку телефона, который стоял на тумбочке возле двери, Джо заметил, что несколько дней назад забыл задернуть шторы. Ругая себя за свою оплошность, мистер Тёрлоу поднес телефон к уху. На другом конце провода был Джафет, его близкий друг и коллега по работе одновременно. Как оказалось, причина, по которой он позвонил, заключалась в том, что, уходя с работы, он случайно перепутал папку со своими материалами с папкой Джо. Последний, пообещав на днях другу заскочить к нему домой, который находился в той же деревне, закончил разговор и повесил трубку. «Не очень хорошо получилось», — подумал мистер Тёрлоу, тупо уставившись на телефон. Как он мог видеть, плоды его прострации не приносили никакой пользы, а наоборот причиняли неудобства не только самому Джо, но и окружающим его людям. Направляясь на кухню, он перебирал в голове варианты, чем занять себя, чтобы не давать своему телу повода расслабиться. Он ненавидел спорт всеми фибрами души, о физическом труде в саду он тоже думал с некоторой злостью — после смерти матери этот крошечный клочок земли на его участке зарос сорняками — и, доставая яйца из холодильника, Джо пришел к выводу, что, как бы сильно он ни хотел, выше своей глупой головы ему совершенно не прыгнуть. Зажег газ, он начал перебирать в памяти события прошедшего дня. Утром он открыл глаза в этом крошечном гостиничном номере и, набив живот какими-то дешевыми полуфабрикатами, отправился в офис. Там он механически выполнил предписанные уставом действия — Джо заметил про себя, что даже не может толком вспомнить, что делал на работе, — после чего, отчитавшись перед своим боссом, направился к автобусной остановке. Мистер Тёрлоу пропустил в памяти этот фрагмент, связанный с поездкой на автобусе, и остановился на том, как его внезапно охватил жар, когда он подходил к дому. Так что же это было? Неужели выражение детских глаз действительно привело его, двадцатичетырехлетнего мужчину, к такому заболеванию? Очертания лица той маленькой девочки снова промелькнули перед его внутренним взором. Джо решил изменить ход своих мыслей и начал прикидывать, кем бы она могла быть. Пять дней назад он видел, как мистер Йонс платил за этот дом. И теперь, как вы можете видеть, он и его семья уже переехали туда. Звучит логично, подумал Джо. Эта маленькая девочка, как нетрудно было догадаться, была дочерью нового владельца дома. Значит, он был прав насчет того, что у его новой соседки будет ребенок. Джо почти испытал чувство неуместной гордости за свои «удивительные» дедуктивные способности, но он напрягся и подавил это чувство. Конечно, люди не могут читать мысли друг друга, но мистер Тёрлоу нутром чуял, что человеческие мысли могут проникать в умы других людей подобно звуковым волнам, и поэтому он изо всех сил старался не думать об идеях, которые, будь они высказаны вслух, вызвали бы по крайней мере пару недовольных взглядов в его сторону. Джо понятия не имел, почему, в его собственном понимании, мысли были подобны прозрачной стеклянной витрине магазина, за которую любой проходящий мимо мог легко заглянуть, но ему приходилось жить с этим с детства. Как бы то ни было, во время той поездки на автобусе ему удалось попасть в самую точку относительно семейного положения своей новой соседки. Джо начал задаваться вопросом, что изменится с этого дня в его жизни. Ну, во-первых, теперь, когда он выйдет на улицу, столкнется с этим полным мужчиной либо на дороге, либо в магазине. Вспомнив недобрый взгляд, которым наградил его мистер Йонс пять дней назад, Джо ясно дал себе понять, что эта семья назовет его бездельником и бродягой. Впрочем, так думают абсолютно все, кто его знает, так что в этом нет ничего особенного — мистеру Тёрлоу не привыкать к подобному отношению со стороны окружающих. Его больше беспокоило, как он будет вести себя в присутствии молодой наследницы своего нового соседа. Джо до сих пор помнил ее взгляд — ощущение, что на тебя смотрит толпа из сотен людей, не могло быть приятным. Будучи по натуре довольно застенчивым человеком, концентрация внимания на его персоне со стороны других людей всегда повергала Джо в какое-то странное оцепенение, и в данном случае дело не только в ребенке — по какой-то причине мистер Тёрлоу всегда боялся детей, думая, что они могут читать мысли взрослых, — но и в ее нахождении так близко к его дому... Джо всю свою жизнь избегал смотреть другим людям в глаза — человеческий взгляд в его понимании подобен яркому прожектору, который освещает все уголки его души. В случае с дочерью его нового соседа все приняло еще более серьезный оборот. Мистер Тёрлоу мог даже поклясться, что из глаз этой девочки исходили вполне осязаемые лучи... Пытаясь найти объяснение этой вечерней загадке, он остановился на копьях. Его воображение рисовало длинные прозрачные шесты, словно вырезанные из стекла, с острыми кончиками, выходящими из глаз ребенка. — Что за чушь я несу, — сказал Джо вслух, — я столкнулся взглядом с незнакомой девочкой и, простите меня, чуть не подох прямо на месте. Я совсем обмяк! Внезапно мистеру Тёрлоу захотелось пнуть или просто ушибиться, здесь действие не важно, все дело в результате — Джо твердо верил, что сильный болевой шок принесет желаемый эффект. Он посмотрел перед собой — на плите стояла сковорода, накрытая крышкой. Полностью отдавая себе отчет в своих действиях, Джо протянул левую руку вперед и двумя пальцами коснулся раскаленного железа. После чего он побежал в ванную, подставив обожженную руку под сильную струю холодной воды из-под крана. Он улыбнулся: «Да, я преподал себе хороший урок, однако...» Кончики его мизинца и безымянного пальца были очень красными и болели. Ничего особенного, возложение нескольких неудачных пальцев на алтарь социализации — сущий пустяк.