– Вы про слова той соседки, что Люся приходила домой? Не верьте ей. Она вообще кабачковая путана. Свой урожай в этом году не пошел, так она вон с соседом переспала за кабачки, мне Люся рассказывала. А вас увидела, и чтобы с вами разговор завести, наверняка придумала про Люсю, чтобы обратить на себя внимание. Кстати, пока вспомнила, вам не кажется странным, что незнакомая женщина, искавшая Люсин дом, так вырядилась, да ещё и в деревню? Зачем так броско одеваться, когда планируешь кого-то убить? – А кто сказал, что эта незнакомка планировала кого-то убить? Не допускаешь мысли, что она могла припереться сюда, чтобы просто поговорить? – Не подумала об этом. А зачем вы про обувь спрашивали? – У твоей подружки туфлей с каблуками я не заметил. Оно и понятно, такой кобыле они без надобности. У тебя каблук на уже порванных босоножках широкий. Пол в гостиной возле ковра имеет совершенно точно новые отметины. И получились они, скорее всего, от каблуков. Даже если твоя подружка и носит каблуки, то в дом она в обуви не заходит. Значит, это не ее ног дело. – А это значит, что это дело ног незнакомки с желтым шарфиком? Да, точно! Она пришла в дом поговорить или забрать эту важную вещичку, завязалась драка с пьяным Виктором, вот тогда-то и образовались эти следы на полу. А это значит, что она убила Виктора и искать вам надо эту тетеньку, а нас оставить в покое! – Это означает только то, что она была в доме. А твоя подружка совершенно точно брешет и что-то знает. Кстати, ты тоже. – Я не брешу. И вообще... дождь закончился, – встаю с сена и направляюсь к выходу. Стоило только дойти до Люсиного участка, как Фёдор резко меняется в лице. Встает как вкопанный перед калиткой и преграждает мне рукой путь. – Вы чего? – вместо ответа не Достоевский хмурит брови и начинает... принюхиваться? – Ничего не замечаешь? – Вы про специфический запах? Ну так это после дождя дохлыми улитками пахнет. – Какой нахрен запах? Машины нет. – Ну знаете ли, меня в её краже вы не обвините, я с вами была. – Цыц! – прикрикивает Фёдор и первым направляется к дому. На первом этаже ни Люси, ни золотозубого нет. Первым поднимается на второй этаж ясно зрячий, я за ним. Как-то не так я представляла себе первого в моей жизни обнаженного мужчину. Василий лежит полностью голый, привязанный веревками к изголовью и низу кровати, аки звезда. Во рту, кажется, носки. И он определенно без сознания. В шоке не только я, но и Федор. – Ну и что ты об этом думаешь, товарищ Е.Банько? – цедит сквозь зубы не Достоевский, проверяя пульс у Василия. – Ну я бы тут поспорила, кто здесь Банько с приставкой "Е". Так-то не я перевязанная по самое не могу. О, кстати, я же говорила, что примета работает. Вот вам и неприятности. Ну, по крайней мере, мне кажется, что быть перевязанным верёвками, с носками во рту – определенно неприятность. Плюс угон автомобиля. А вот съели бы подорожник, возможно сия участь вас миновала, Фёдор, – и все-таки Люся молоток. Сказала надо сбежать – сбежала. Не то что я. – Я тебе сейчас задницу надеру! – Не надо мне ничего надирать. Вы бы лучше своего товарища привели в чувство. Он, слава Богу, жив, – констатирую я, аналогично проверив пульс на сонной артерии. Методы приведения в чувства у Фёдора своеобразные. Он начинает хлестать Василия по щекам, предварительно вынув изо рта носки. Надо сказать, не первой свежести последние. Перевожу взгляд на пах золотозубого. Так, стоп, а почему Василий полностью голый? – Я уже понял, что у тебя нездоровая тяга к мужским органам, но может, ты прекратишь так пялиться на чужое хозяйство и начнёшь развязывать веревки?! – Нет у меня никакой тяги, просто первый раз вижу так близко вживую. Раньше только у трупов, – блин, лучше бы молчала, ей-Богу. Красноречивый взгляд Фёдора, на котором так и читается недоумение, ярче всяких слов. – Шутка. – Эта сука мне чем-то треснула по башке, и я сразу вырубился, – еле слышно произносит Василий, придя наконец в себя. Люся и такое умеет?! – Чудны дела твои, Господи... Глава 8 Глава 8 Люся хорошенько приложила Василия, ибо на его затылке красуется приличная отметина. Ну ладно, чем-то она его огрела, но зачем было раздевать? И, судя по отсутствующей в комнате одежде, она её еще и прихватила с собой. А вот мобильный телефон, валяющийся под кроватью, не взяла. – Василий, не сочтите за бестактный вопрос, но почему вы голый? Отвечать, судя по всему, обиженный мужчина не спешит. Фёдор же развязывает золотозубого, совершенно не обращая на меня внимания. Воспользовавшись этой заминкой, я незаметно поднимаю телефон. В хозяйстве пригодится. – Ты долбоеб, Вася, – неожиданно произносит Федор, освободив своего товарища. – Нашел, блядь, время, когда потрахаться, – во дела... – У рыжей на лице все написано, сказал же, быть начеку с этой сукой, а тебе лишь бы присунуть, – зло бросает ясно зрячий и принимается выворачивать Люсин шкаф в надежде найти что-нибудь подходящее для Василия. Бросает в него Люсины спортивные штаны, аля шёлковые парашюты. – Двадцать один день. Ты проспорил. – Да пошёл ты на хер со своим двадцати одним днем. Пока Фёдор продолжает высказывать Василию претензии с потоком нецензурной брани, параллельно ища что бы золотозубому надеть сверху, я тихо выхожу из комнаты и спускаюсь вниз. Беру свой рюкзак, закидываю в него телефон и предпринимаю ещё одну попытку покинуть дом. Правда, в этот раз я не успеваю дойти даже до забора. – Стоять, – отрезает Фёдор и как нашкодившего ребёнка тянет меня в очередной раз за воротник платья. – Далеко собралась? – Да так, не очень. До дома. На электричке минут сорок. Потом ещё от метро двадцать. – Я сейчас очень зол, Лиза. И со мной лучше не шутить. – Так я и не шучу. Ну, отпустите меня, пожалуйста. Портрет я вам нарисовала, к соседке сходили. В больницу я могу съездить сама и расспросить профессора про портрет знакомого Виктора. Вы мне оставьте свой домашний номер, и я вам позвоню. Клянусь, позвоню. Ну, можно я пойду? – Не можно. Дуй в дом на второй этаж. – Зачем на второй? – Затем, что там комната закрывается на ключ. Меня порядком достало бегать за тобой. Вперёд, Лиза. Кстати, ты по-прежнему думаешь, что твоя подружка хорошая девочка? – А почему нет? У неё цель – выбраться из лап бандитский компании. Ну, подумаешь, ударила по голове, не убила же. А машину, может быть, вообще не она украла. Подождите, – вдруг доходит до меня. – Так ваши же товарищи, как их там, Гена и Валера, и уехали ночью на машине. – А тебя не смущает, что этой самой уже глубокой ночью я принес из машины аптечку, дабы исправить последствия твоего несостоявшегося побега? – пытаюсь проаназировать сказанное Фёдором и понимаю, что ясно зрячий прав. – А, да, точно. Значит была машина. А как тогда ваши товарищи отсюда уехали? – А может быть, тебе ещё сказать на чем они уехали, куда и чем сейчас занимаются? Номер машины не сказать? – Ну, было бы неплохо для ясности картины. – Да ладно? – не скрывая иронии в голосе выдаёт Фёдор, пропуская меня в комнату. – Будешь вести себя хорошо, сделаю приятно, – только я намереваюсь возразить, как он произносит громкое: – Цыц. Выходит из комнаты и закрывает дверь с обратной стороны на ключ. Вести себя хорошо получилось недолго. Этак минут десять примерно. По окончанию сих драгоценных минут, я сумела привязать к балконному ограждению простыню и, на удивление, ловко спуститься вниз. Мама дорогая, да я, оказывается, крутая! Правда, крутости моей хватает ненадолго. Стоило мне только услышать голоса Фёдора и Василия, вышедших на порог дома, как моё трусливое нутро выбрало спрятаться. Мой выбор пал на старые доски. Мужчинам зачем-то вздумалось расхаживать по участку, параллельно о чем-то разговаривая. По закону подлости останавливаются они аккурат около меня. – Если не найдём флешку в ближайшее время, придётся воспользоваться помощью Лизы. – Она не справится. – Экс, ты не мог не заметить, что она вылитая погибшая жена Крота, – это ещё что за зверь? – К нему в святая святых хер подберешься, зато, когда он увидит эту красоту, у него крыша поедет. Клюнет на нее сто процентов. А она со своей странностью ему голову хорошо запудрит. И достанет еще больше информации, чем на флешке. – Даже её лёгкая ебанца не поможет развести Крота, – чего-чего?! Какая ещё банца? – Он её раскусит раньше, чем трахнет. А потом грохнет, так что нет. – Тогда какого хера ты к ней так прицепился, если не для того, чтобы подложить Кроту? – Она моя суженая ряженая, ебанцой засаженная, – вот же свинья, чтоб тебя герпесом всего обсыпало. – Чо? – Хуй через плечо. – А если серьезно? – А если серьёзно, надо найти рыжую до того, как ее найдет Валера, иначе он её тупо грохнет. А чует моя задница, Люсьен в курсе где флешка. – Уж я постараюсь, чтобы её никто не грохнул. Это моих рук дело, – с особым энтузиазмом произносит Василий. Права была Люся, убьют нас, когда станем ненужными. Надо срочно выбираться. Проблема в том, что мужчины не спешат заходить в дом, вместо этого я слышу звук расстегиваемой ширинки. Ну нашли время. Аккуратно приподнимаюсь, дабы подтвердить свои догадки. Этот неловкий момент, когда ты застаешь писающим другого человека. Двух. Ужас! И ладно бы только это, можно пережить, беда приходит откуда не ждали. В рюкзаке заиграл телефон Василия. Быстро открываю рюкзак и все! Ступор. Я не только классическая девственница, но ещё и телефонная. Ни разу не держала мобильный в руке, не говоря уже о его использовании. – Ничего не хочешь мне сказать, Элизабет Мата Харявна? – слышу над собой голос ясно зрячего. Прибор, слава тебе Господи, зачехлил. – А? – нехотя поднимаю взгляд на не Достоевского. – Хочу. Растения лучше поливать разбавленной уриной. Прицел у вас хороший, но лучше не в одно место удобрять. – Это всё? Или может что-то ещё? – Две хухры за полчаса – это слишком много для меня. Но я вашу не рассмотрела, не волнуйтесь. Не потому, что он маленький, просто... Он наверняка и не маленький... просто... просто. – А ты говоришь не справится. Любой дар речи потеряет, – не сдерживая смеха, выдаёт Василий. – Лизок, я в тебя почти влюбился. Ты похлеще Маты Харевны. – Ну всё, малая, тебе конец, – зло произносит Федор, снова схватив меня за воротник многострадального платья.