– Девушка плакала. Дед сказал: “Аня, ты не ре­бенок и должна была знать, что наш разрыв – воп­рос времени. Вот время и пришло”. Козел старый! – свирепо рявкнула Ритка. – Когда он наконец уго­монится? Пока жил со своей дурищей, хоть в рамках держался, а сейчас что ни месяц, то новая баба. А теперь еще и убийство. Ведь это скандал, неужто не понимает? – Девчонка звонила по рабочему телефону вмес­то того, чтобы позвонить на мобильный? – Наверняка с отчаяния. Поди, на звонки на мо­бильный не отвечал, если номер незнакомый или, наоборот, слишком хорошо знаком. Вот и приня­лась звонить на работу. Короче, он с ней поговорил, она поплакала, потом еще несколько раз звонила, но он с ней говорить не пожелал. Тогда она заяви­лась, поджидала у входа. Мне Вовка рассказывал (Вовка, кстати, это один из водителей Деда). Дед уса­дил ее в машину и разговаривал на этот раз очень сурово. Она обозвала его сволочью, а он велел оста­новить машину и девушку высадил. – А у нее характер, – заметила я, назвать Деда в глаза сволочью совсем не просто, я вот несколько раз порывалась, да так и не смогла. – После этого она не звонила и больше не по­являлась, в конторе, по крайней мере. – Чудненько, – прокомментировала я. Теперь ненависть покойной ко мне вполне объяснима, раз долгие годы в народе ходили не лишенные основания слухи, что я любовница Деда. Анна о них наверняка знала. Хотя почему выбрала меня объектом своей ненависти, неведомо, соперниц пруд пруди. Ритка права, у Деда что ни месяц, то новая пассия. На старости лет он пошел вразнос. Впрочем, мог себе позволить, раз много лет вдовец. Конечно, мо­ральный облик народного избранника мог бы быть получше, но, думаю, электорат это переживет. – Кто-то его подставляет, – изрекла Ритка, уже несколько минут пялясь в стену. Несмотря на здо­ровую критику, взять, к примеру, выражение “ста­рый козел”, под которым я с удовольствием подписываюсь, Ритка была ему абсолютно предана и сей­час, по всей видимости, начисто забыла о том, что у меня неприятности. Теперь душа ее болела лишь о дорогом работодателе. Впрочем, у меня душа тоже болела, но по другой причине. – Не глупи, – отмахнулась я. – Кому надо его подставлять? – Да кому угодно. Что у него, врагов мало? Знать бы, что за сволочь… А ты как во все это влез­ла? – вспомнила она про меня. – Случайно. Пригласили покататься на яхте… Впрочем, ты знаешь. – Не верю я в такие случайности, – заметила она, немного покусав губы. – Очень интересно. Может, пояснишь свою мысль? – Ясно, что кто-то под него копает, причем с двух сторон: одну любовницу убивают, а вторую по­дозревают в ее убийстве. Обложили, как медведя… суки. – Не горячись, – посоветовала я. – Если Дед и похож на медведя, то на очень хитрого. – Только не говори, что он здесь каким-то боком… С какой стати? Зачем ему, сама подумай? – Вдруг девочка что-нибудь ненароком узнала… – Ты прекрасно осведомлена, что девок он к своим делам на пушечный выстрел не подпустит. – Старый стал, теряет осторожность. Или об­наглел, что больше похоже на него. – Ты меня нарочно дразнишь, – обиделась Ритка. – Ага. На душе хреново, вот и вредничаю. Лад­но. Мы потопали. – Найди убийцу, – сказала Ритка, провожая до двери. – На это менты есть. – Что менты. Я ментам не верю, я тебе верю. – Премного вам благодарны, – поклонилась я, выходя вместе с Сашкой на лестничную клетку. – Я серьезно. – Я тоже. Кстати, найти его в моих интересах. Боюсь, посадят. – Дед им посадит. А ты отыщи эту сволочь, чтоб другим неповадно было. – Буду стараться, – сделала я ручкой и напра­вилась к машине. Сашка затих и с печалью поглядывал на меня. Я хлопнула дверью, завела мотор и задумалась. От­крывшиеся вдруг перспективы очень мне не понравились, в основном потому, что они совершенно не понравятся Лялину. Уж сколько раз он зарекался не спорить с властью, и нате вам: опять вляпался. Думы о Лялине не покидали меня весь вечер, ут­ром я тоже размышляла о нем, стоя под душем и пытаясь настроить себя на оптимистическое виде­ние мира. Миру было наплевать на это, оттого я ни­чуть не удивилась звонку, который имел место где-то около одиннадцати. – Детка, – бодро приветствовал меня Лялин, – давай-ка кофейку попьем. – Приезжай, – согласилась я. – Лучше на нейтральной территории. И мента прихвати. Я позвонила Вешнякову и назначила встречу в 11.30 в баре “Пирамиды”. Когда я появилась там, Лялин уже сидел в глубине зала. Он помахал мне ру­кой и даже поднялся, что было верхом галантности для такого лодыря. Судя по всему, ничего хорошего меня не ждало. – Прекрасно выглядишь, – заявил он. – Ты тоже. – Я старый человек… – принялся, по обыкно­вению, канючить он, но тут появился Артем, и он заткнулся. – Чего у вас? – спросил Вешняков, присажива­ясь и отказываясь от кофе. – Только покороче, дел по горло. Блин, у людей отпуск, а у меня как лето, так запарка. – Тут он взглянул на меня и добавил: – Дело буду вести я. Это хорошая новость. – Хорошая новость меня не удивила, раз мы успели побеседо­вать с Дедом. – А теперь давай свою плохую. Я выжидающе уставилась на Лялина, а вслед за мной и Артем. Тот крякнул, подергал себя за усы и посмотрел мне в глаза, мудрить не стал и начал с главного. – Убитая девка – любовница Деда. По крайней мере, была ею некоторое время. – Черт, – скривился Артем, – только этого не хватало. – В его голосе слышалось едва ли не отчая­ние. Небось вспомнил, как нам навешали, когда мы в прошлый раз пробовали бодаться с властью. Тут оба посмотрели на меня. – Для тебя это новость? – спросил Лялин. – Нет. Со вчерашнего дня. – Я коротко пове­дала о разговоре с Риткой. – Опять политика, мать ее. Что-нибудь затеяли, а девица в концепцию не укладывалась, – вздохнул Артем. – Кстати, твоя Ритка, может, и права, в са­мом деле под Деда копают, а уж как начнут копать, им удержу не будет, трупы их, похоже, не особо вол­нуют. – Если Дед здесь каким-то образом… я просто высказываю предположение, – нахмурился Лялин, долгие годы в разведке приучили его к осторожнос­ти, – тебя не тронут. Прежде всего Дед не позволит, да и умные головы сообразят, что впутывать сюда нашу девушку себе дороже. – Я хотела сказать, что Лялин обо мне чересчур высокого мнения, но лишь махнула рукой. – Могу прозакладывать свою обес­печенную старость: убийство попадет в категорию нераскрытых. Глубоко копать ментам никто не по­зволит, а без этого никак. Отцы в погонах быстро поймут, чем это может грозить, следствие пойдет ни шатко ни валко, и через пару месяцев об этом убий­стве постараются забыть. – Считаешь, если мы полезем, сделаем только хуже? – с надеждой спросил Артем. Лялин не ответил, он смотрел на меня. Я их пре­красно понимала: один служивый с двумя детьми, о которых он обязан думать, другой ушел с должности начальника охраны все того же Деда, наплевав на деньги, немалую власть, чтобы жить себе спокойно и не думать о всем том дерьме, которое непременно сопровождает власть и деньги. А я предлагаю им вновь рискнуть собственным спокойствием и, очень возможно, чем-то большим. Они хорошие люди и, если сейчас я скажу, что не отступлю, конечно, мне помогут. Вот только хочу ли я этого? Я посмотрела на одного, на другого. Можно поставить вопрос иначе: сама-то я хочу еще раз влезть в это дерьмо? Ведь зарекалась. И Лялин прав: Дед не позволит ментам особо меня доставать, ну, потреплют нервы пару недель, а потом все сойдет на нет. Надо просто потерпеть. – По большому счету, мне по барабану, кто ее убил, – ответила я. – Лишь бы в этом не обвинили меня. Вариант, когда дело окажется в категории не­раскрытых, меня вполне устроит. – Ага, – сказал Артем не очень уверенно, а Ля­лин вовсе не поверил, нахмурился, сверля меня взглядом. Я взирала на них с легкой придурью: мол, хоть дырку во мне протрите взглядом, ничего другого не услышите. Лялин сунул в рот зубочистку, пожевал ее и заявил: – Нам следует быть крайне осторожными. Лиш­них движений не делать, носа не высовывать. Соби­рать сведения по крупицам, пусть медленно, зато не привлекая к себе внимания. Встречаться тоже ни к чему, без острой на то необходимости. Звонить толь­ко на мобильный. – Мне-то что теперь делать? – взмолился Веш­няков. – То же, что и вчера, только очень осторожно. – Ага. Ладно. – И давайте договоримся, – вздохнул Лялин, – если все дело действительно… сразу отбой. Я не трус, – зачем-то сказал он, никому из нас такое и в голову бы не пришло, – просто меня уже тошнит от трупов. Они опять уставились на меня, а я кивнула: – Заметано. Через пять минут мы разъехались. Я вернулась домой, но пробыла там недолго. Решила заглянуть к Деду. Это было вопреки правилам, которые я сама же установила, но на то и правила… Не уверена, что задушевный разговор получится, но попробовать стоит. – Сиди дома, – направляясь к двери, сказала я Сашке. Тут взгляд мой упал на зеркало, и я притормози­ла. На мне были джинсы, а Дед терпеть не мог баб в джинсах. Я всерьез задумалась, стоит переодеться или нет, и поплелась в гардеробную (и такая штука есть в моей огромной квартире), выбрала костюм, повертела и так, и эдак, и в конце концов облачилась в короткую юбку и белую блузку. Скромно и со вку­сом. На стоянке найти место оказалось делом не про­стым, с трудом приткнув машину, я вошла в здание с колоннами и внезапно почувствовала сердцебиение. Сердчишко забилось так, что и о нем вспомнила: мол, да, есть оно, как и положено, неустанно тру­дится в моей груди. Милиционер, дежуривший на входе, растерянно улыбнулся, я припустилась к лифту, пока он не опом­нился и не спросил пропуск. Впрочем, вряд ли ему это придет в голову, меня здесь слишком хорошо знают. Я шла по коридору, иногда здоровалась с беззаботной улыбкой на физиономии, запретив себе ду­мать о предстоящей встрече с Дедом. Еще вопрос, захочет ли он меня принять. Ритка при моем появлении замерла, точно уви­дела привидение. Обнадеживающее начало, ничего не скажешь. – Привет, – сказала она, косясь на дядьку, что тосковал в приемной. – Привет, – ответила я, светясь улыбкой и де­лая вид, что в моем появлении здесь нет ничего не­обычного. Я кивнула на дверь в святая святых, а Рит­ка торопливо сообщила: – У него совещание. Минут через двадцать долж­ны закончить. – Тогда подожду в баре, – продолжала я расточать улыбки. – Позвонишь, если он захочет меня принять.