Этой поразительной победой, похоже, был окрылён не только я. Окружавшие меня телохранители, вестовые, сигнальщики, казалось, были изумлены до глубины души открывшейся перед ними батальной панорамой. Пехотинцы удивлённо переглядывались. Они ещё долго не могли понять, что случилось! Разбили начисто конного супротивника, погибших нет, а раненных пущенными на излёте стрелами всего два человека на все три полка! Лучники с арбалетчиками во врага ни одной стрелы не выпустили! «Что случилось, и как такое вообще может быть?» – вот что выражали их шокированные происходящим лица. Прискакало несколько ратьеров, точнее конных разведчиков, пережидавших минувший бой в ближайшем лесу. Ротный Душило лично подвёл к третьему батальону моего коня. Забирался я на свою четвероногую скотину под громкие крики батальонов, дружно оравших: – Слава князю Владимиру! Слава!! Старательно подавляемый страх, ещё несколько минут назад сковывавший пехоту, сейчас пропал, как его и не было вовсе, и сменился радостно бурлящим возбуждением. На лицах ратников непроизвольно расцветали улыбки. Учения учениями, но разгром конных дружин пехотой очень многим хорошенько так рвал шаблон. К тому же убитых с нашей стороны вообще не было! Только два человека оказались ранены пущенными на излёте стрелами. На горизонте появились спешащие к месту боя, точнее разгрома, конные отряды верных мне бояр и купцов. Объехав выдвинувшиеся вперёд пехотные колонны, громко закричав, они с места в карьер, поднимая пыль столбом, кинулись преследовать остатки беспорядочно отступающих отрядов бояр и дружинников Ростислава Мстиславича. Переведя взгляд с быстро удаляющейся конницы, я обратил своё внимание на поле боя. Оно было усеяно многочисленными трупами, но попадались и живые – бившиеся на земле кони, силившиеся встать на ноги, а также залитые своей и конской кровью дружинники, бросавшие оружие, сдаваясь на милость победителям. Выделенные из состава полков призовые команды стрелков, навесившие на крюки и за плечи уже не нужные арбалеты и луки, вовсю орудовали верёвками и кинжалами, связывая пленных и добивая раненых животных. Набранное Ростиславом Мстиславичем из смолян ополчение даже и не мыслило сопротивляться. Они с видимой радостью и облегчением кидали наземь своё разномастное оружие и, усевшись на пятые точки, заискивающе поглядывали на пехотинцев. Выполняя мою установку, бойцы полонили только командиров, профессиональных дружинников и бояр. Всех остальных смолян тут же отпускали на свободу. Пленных кнехтов, новгородцев и бояр-бунтовщиков в тот же день, точнее под вечер, перекололи копьями – моим пикинерам надо было набираться соответствующего опыта. Ведь убить человека – это не то же самое, что разить учебное чучело. Трупы скинули в Днепр. Казнил бояр-бунтовщиков я без всякого сожаления. Попадись мне в руки князья – и их бы недрогнувшей рукой порешил. Сейчас боярство на Руси цветёт и пахнет, как сорняк на разлагающейся куче, в которую быстро превращалась ранее централизованная Киевская Русь. Князья, отринув всякий здравый смысл, с умилением и всё нарастающей скоростью продолжали самозабвенно дробить русские земли. А бояре этим обстоятельством вовсю пользовались, руководствуясь простой логикой: чем больше князей, тем больше при них обретается ближних бояр, наделяемых князем властью и землёй. Хоть в этом отношении монголы сделали благое дело – физически сократили количество князей и пару столетий выдавали ярлык на великое княжение индивидуально конкретному князю, что очень в дальнейшем поспособствовало централизации складывающегося государства – Московской Руси. А так, если бы, конечно, не нашёлся Александр Македонский местного разлива, вроде тех же Ярослава или Мономаха, способных устранить своих соперников-князей и объединить русские княжества в единое целое, то уже на начало четырнадцатого столетия Русь имела бы все шансы встретить полной развалюхой! Превратясь, на радость соседям, в несостоявшееся государство, в некое аморфное образование, начисто лишённое какого-либо единства, кроме религиозного. Да и то те же галицко-волынские Романовичи не по-детски заигрывали с Римом. Даниил Галицкий даже умудрился некоторое время пробыть, с благословления католической церкви, королём. Расположившись на ночь в Ильинском конце, я велел провести допрос пленных дружинников из числа боярско-купеческой служни. Те из них, кто не пожелал мне присягнуть, были отправлены на убой, остальных перевёл в ратьеры – в свою формирующуюся конницу. Также удалось доподлинно установить, что князья Ростислав Мстиславич и Владимир Андреич вместе с некоторыми своими боярами-прихлебателями сумели уйти на ладьях. В этом, откровенно говоря, был мой косяк. Перед началом боя о лодках, имеющихся у неприятеля, я даже и не вспомнил. Всё-таки от убытия пары сотен пехотинцев-гребцов я бы сильно не обеднел, но даже одна-единственная галера была способна нагнать, а потом и проредить всю эту удравшую из Смоленска флотилию. – И на том спасибо, с драной овцы хоть шерсти клок, – вздохнул я удручённо. – Княже! – недоумённо вздел вверх брови Перемога. – Уплыли князья – да и чёрт с ними! Главное, великокняжеский Смоленский стол теперь станет твоим! А ты вздумал грустить! Гоже ли это?! – Владимир Андреич чудом избежал смерти, под ним была ранена лошадь, говорят, и сам князь, когда удирал, болезным выглядел, – решил подсластить мне пилюлю и поднять настроение Бронислав. – И пехотинцы в Ильинском конце молодцы, – включился в разговор Клоч, завуалированно нахваливая своего подчинённого комбата-4 Аржанина. – Мало того что не пустили дорогобужца к себе, так ещё и вылазку устроили, и славно ратились с немцами и прочими бегунами. – Через две седмицы, Анфим, готовь галеры к отплытию! Все присутствующие недоумённо уставились на меня, а я продолжил развивать свою мысль: – А что такого? Пройдёмся по следам изменников. Заодно я все уделы и вотчины предателей под свою руку возьму. Избавим Смоленское княжество от гнили! Последними моими словами была прорвана плотина, и словесный поток закружил всех присутствующих чуть ли не до утра. Но прежде чем отправиться за головой Ростислава Мстиславича, высокое собрание военачальников решило сначала искоренить в Смоленске всю крамолу и официально посадить мою тушку на великокняжеский Смоленский стол. Эти мероприятия, по их мнению, были крайне необходимы, чтобы в походе не переживать за свой тыл. Взвесив все «за» и «против», мне оставалось только согласиться с их доводами. На следующие сутки после одержанной победы мы в составе отряда ратьеров перебрались на главную Торговую (Вечевую) площадь города. Над Смоленском гудел вечевой колокол. Смоляне с любопытством вглядывались в противоположный берег Днепра, где к мосту приближались марширующие колонны панцирной пехоты. Несмолкаемые ни на секунду говор, крики, ругань, вопросы, смех и шутки горожан распространялись по воздуху, заполняя собой всё пространство вокруг невнятным гулом, похожим на рокот волн. Быстро «переобувшийся» посадник Артемий Астафьевич имел глупость остаться в столице. И сейчас, взобравшись на помост, он что-то громко вещал народу, вроде как расписывал всем собравшимся перипетии недавней битвы. В первых рядах стояли священники с иконами и хоругвями, за ними возвышались многие из числа сбежавших из столицы во время бунта бояр с купцами, массово нагрянувшие сегодня с утра в город. За спинами вельмож шумно толпился простой народ. И тут по моей команде в открытые ворота Старого Окольного города рысью устремились ратьеры. Воротные стражи не успели как-то прореагировать. Со всех сторон послышались испуганные крики, вскоре перешедшие в рёв и стон, людское море заволновалось. Уже почти столетие резиденция смоленских князей была вынесена за пределы детинца и Окольного города. Княжеские войска в городе на долговременной основе тоже давно не размещались. Эти традиции, истово поддерживаемые смоленским боярством, я был намерен здесь и сейчас сломать. – Я здесь полновластный князь! – что есть мочи, громко прокричал я, поднявшись в конских стременах. – И никто более и никогда не посмеет мне указывать, где я должен держать свои войска и откуда править княжеством! Я здесь высший закон, я здесь главный порядок. Вот вам моё слово! Кто пойдёт против моей воли, против моего слова – мигом лишится головы! С сего дня я запрещаю созывать вече! Первые мгновения над площадью царило безмолвие, никто не решался перечить княжескому слову. Посадник, новый тысяцкий (старый – Михалко Негочевич – погиб во вчерашнем бою), кончаковские старосты и сотники, другие бояре и купцы, сбившись в кучки, тоже молчали, поражённые услышанным. Но было заметно, что лица горожан после моего показательного демарша, совмещённого с публичным выступлением, сразу приняли угрюмый, настороженный вид. В открытую выражать недовольство пока никто не решался, только перешёптывались, недовольно стреляя по сторонам глазами. Вдруг на помост взобрался боярин Юрий Нежданович, отсутствовавший вчера в городе. Он торговал воском и льном с немцами. Предварительно отвесив народу поясной поклон, боярин что есть силы, громко закричал, обращаясь к собравшемуся на площади народу: – Господа и братие! Земля наша стоит испокон веку на правде и вече, а князь хочет нашу святую старину, наш покон похерить! Не бывать тому! Я кивнул взводному арбалетчиков. – Сними этого болтуна! Раздался щелчок, загудел металл дуги, и вылетевший болт угодил оппозиционеру в подреберье, высунувшись с противоположной стороны, пробив руку в районе предплечья. – Не жилец! – прокомментировал восседающий рядом со мной на коне полковник Бронислав, глядя на заваливающееся тело, рухнувшее прямо в толпу. Площадь, словно раздавшийся в небесах гром, взорвалась негодующими криками. Из толпы взметнулись вверх руки, кулаки, многие сжимали дубины и оружие. В это время ротные колонны моих полков спешно переправлялись по мосту. Первые ротные коробки уже занимали причалы. В это же время бледный, словно снег, посадник Артемий Астафьевич выдвинулся на край помоста. Он понимал, что сейчас решается не только его судьба, но и определяется дальнейшая участь города. – Братие! – над площадью разнёсся взволнованный голос посадника. – Вижу, у Смоленска нет воли стать за княжа Владимира, за его кривду! Мы – вольные люди, а не холопи, а потому сами вольны призывать на княжение любого нам князя… – И этого говоруна сними! – приказал замку, тот лишь молча кивнул и вскинул арбалет. Посадник заодно с тысяцким при вторжении войск Ростислава Мстиславича повели себя очень некрасиво. Мало того что даже не попытались оказать интервентам сопротивление, они сами перешли на их сторону, быстро поддавшись увещеваниям дорогобужца, обещавшего всем вместе и каждому в отдельности золотые горы. – …За старину! – надрывал голосовые связки посадник, его поддерживали отдельные выкрики из толпы: – Не хотим во Владимира кабалу! – Мы не холопи! – Смоленск – вольный град! Но в толпе слышались и голоса моих сторонников. – Не брехай, посадник! – Мы за Владимира! Было видно, как собравшийся на площади народ разделялся прямо на глазах, в отдельных местах среди горожан встали вспыхивать стычки. – Братие! Бей княжьих прихвостней! С моста их… – Это были последние слова посадника, он захрипел, захлёбываясь собственной кровью, и стал заваливаться на настил. – На мост! – Хватай князя! Толпа разделилась, и часть народа, размахивая дубинами, устремилась к причалам, а другая начала напирать на скучковавшихся вокруг меня ратьеров. Набегавшие на причал мужики походя были встречены копейщиками и посечены стрелами, переправа войск не останавливалась ни на минуту. Те, кто намеревался наброситься на меня, тоже так и не сумели прорваться и достичь своей цели, так как были остановлены той частью горожан, что заняли в этом споре мою сторону. Вече превратилось в побоище! Люди сцепились в общей свалке, словно две стаи бродячих собак: размахивали кулаками, переплетались руками и ногами в борьбе, таскали друг друга за волосы и бороды. По земле катались людские клубки, об них спотыкались стоячие, и образовывались огромные кучи-малы из вцепившихся друг в дружку борцов. Дерущийся народ где сам подавался в стороны, а где и раскидывался ударами щитов – на площадь вступал строй пехоты десятой роты. Эта колонна, словно ледокол, рассекая толпу, медленно продвигалась к воротам. А у ворот уже стреляли из луков – ратьеры расстреливали вооружённых ополченцев, пытающихся вернуть утерянный контроль над воротной башней. Следом за десятой ротой двигались поротно другие батальоны, вытянувшись длинной змеёй от Заднепровья, по мосту и до ворот Окольного города. А бурлящая Вечевая площадь на это движение войск практически не обращала внимания. Люди, словно на арене Колизея, азартно дрались друг с другом. Сунувшиеся было к колоннам несколько десятков вооружённых ополченцев были сразу же проткнуты копьями. Наглядный урок подействовал, остальные горожане из числа моих политических противников предпочитали выяснять отношения с каким-либо соседом напротив, являющимся сторонником князя, при этом напрочь игнорируя входящие в город войска. А вообще творящееся сейчас на площади действо мне сильно напоминало здешние праздники, вроде Масленицы, когда, подкрепившись блинами, на лёд Днепра сходился чуть ли не весь Смоленск и начиналась «потеха». Конец шёл на конец, улица на улицу, лодочник на гончара, и начиналось всамделишное кровопролитие – на лицах людей появлялись разбитые в кровь носы и губы, глаза украшались синяками, и трещали рёбра от дружеских объятий. Единственное отличие тех гульбищ от наблюдаемого мною сейчас зрелища заключалось в наличии в руках у некоторых вечников разного рода вооружения – от простых палок и камней до профессиональных мечей и копий. А так, людская свалка как свалка, где лупцевали и дубасили друг дружку, уже особо не разбираясь, кто правый, кто левый, кто за Сталина, кто за Путина. Все политические предпочтения были позабыты, и народ просто, со всей широтой славянской души, погрузился в пучину русского бунта, бессмысленного и беспощадного. И только тогда, когда первые колонные втянулись в город, побоище на Вечевой площади стало стихать. Бунтовать и дальше моим недоброжелателям уже было поздно, хотя подобные крамольные мыслишки средь многих из них нет-нет да проскакивали. А самое главное, спустив пар в драке, народ просто физически выдохся. Я их понимал и даже не собирался наказывать бунтовщиков из числа мизинных людей. Трудно расставаться с вольницей, пусть даже иллюзорной. Ведь каждый свободный горожанин мужского пола уже считался воином-ополченцем, а тут, по воле князя, в городе появляется новая неизвестная сила – пехотные панцирные полки. Да и смоленские бояре, естественно, ввод войск в столицу княжества не одобряют, ведь, как говорится, князья приходят и уходят, а бояре остаются на своей земле. В открытую против меня из бояр никто не выступил, а вот их люди, как вскоре выяснилось, были замечены в вечевом побоище на стороне моих противников. Ясно, по чьему науськиванию они там дрались, но и на это я пока закрыл глаза. Высыпавшие на улицы Окольного города люди, в основном женщины и дети, многочисленные холопы, лишённые права присутствия на вечевых сходах, с двояким чувством страха и любопытства смотрели на марширующие, вытянувшиеся длинной железной змеёй войска. Пока всё шло согласно разработанному плану. Местные ополченцы с боярами вооружиться для какого-либо серьёзного, организованного сопротивления явно не успевали. Эксцесс на вечевом сборе хоть и случился, но все обошлось для меня благополучно, как, впрочем, и для города, отделавшегося малой кровью. Как уже говорилось, последние десятилетия, с того момента, как детинец был уступлен церкви, смоленские князья со своими дружинами квартировали за пределами городских стен, в специально обустроенных для этих целей княжьих дворах. Поэтому приход князя в городские пределы не только с дружиной, но и вдобавок с многочисленным пешим войском очень и очень многим горожанам, а особенно вельможам, не понравился. Ещё бы, ведь введённые в столицу войска по своей силе будут явно превосходить смоленское вечевое ополчение. А что это в потенциале означает? Конец «дерьмократии» и начало княжеского авторитаризма. Для данного исторического периода смена раннефеодального строя на более продвинутый монархический станет громадным шагом вперёд, опережающим своё время на столетия. Глава 6