Не прошло и трёх суток с момента отплытия из Смоленска, как речная флотилия дошла до Дорогобужа. Галеры были способны и за день добраться до места назначения, но их сдерживали не такие проворные суда сопровождения. Действовали мы внаглую. О силах, располагаемых дорогобужским князем, нам было доподлинно известно из сообщений переметнувшихся на нашу сторону дорогобужских бояр. Плацдарм внезапным наскоком заняли ратьеры, двигавшиеся все это время параллельно судовой рати вдоль берега Днепра. Пехотинцы, прикрывшись корабельной артиллерией и стрелками, сразу с нескольких галер стали высаживать десант прямо на городской причал в районе его южной окраины, поодаль от городских стен окольного города. На бревенчатый помост, гремя железом, бойцы спрыгивали с мостков целыми взводами. Под их весом причал угрожающе раскачивался. Десантирующиеся с галер подразделения сразу же устремлялись к портовым амбарам и начинали там укрепляться. За исключением редкого и неэффективного навесного обстрела из луков, иных каких-либо агрессивных поползновений со стороны города мы так и не дождались. Вслед за галерами, описывая плавную дугу, к берегу стали подходить грузовые дощаники. Рулевые кораблей всем телом упирались в рукоять руля, выставляя рулевое перо под углом к речному течению. Поднявшийся ветерок стал надувать, хлопать парусами и кренить дощаники на левый борт. Опытные купеческие экипажи судов быстро спустили паруса, а гребцы стали налегать на вёсла. Один за другим дощаники стали въезжать носами в травяную кромку пологого берега. Посошный полк сгружал с дощаников обоз, прочие припасы и обустраивал защищённый лагерь, обнося его рогатками под руководством «стройбата». Три строевых полка растекались по равнине вокруг города, окружая его по всем правилам ромейской военной науки, перегородив все дороги и тропы – соорудив на скорую руку некое подобие циркумвалационной и контрвалационной линий. Полковники, комбаты, ротные на взмыленных лошадях скакали галопом между своими частями, направляя деятельность пехотинцев в нужное русло. А я, в компании конных дружинников, в течение всего дня напряжённо следил за городскими воротами. Все ожидали вылазки горожан, но она так и не случилась. Дорогобуж возвышался на левом берегу Днепра, был окружён рвом и земляным валом с кольями и брусьями. Город был деревянным, за исключением главной городской церкви. Детинец князя располагался на вершине холма высотою двадцать метров, в самом центре города, и тоже был обнесён деревянной стеной. Внутри города имелись хорошо укреплённые боярские хоромы, ныне, по большей части, опустевшие. По сообщениям перебежавших на мою сторону бояр выходило, что Ростислав Мстиславич располагал, как показалось моим воеводам, значительными для обороняющейся стороны силами: семью десятками дружинников и двумя тысячами ополченцев, собранных не только из числа горожан, а со всего удела. Меня эти цифры не очень впечатлили, но я предпочёл перестраховаться. – Государь, надоть град сей брать облежанием, – на военном совете вещал воевода ратьеров Злыдарь. – Если верить боярам-перебежчикам, запаса еды в городе хватит не больше чем на месяц. Начнётся голод – сами нам врата отворят, никуда не денутся. – Влюбятся и женятся, – произнёс я вслух, вдруг вспомнив слова одной песенки. – Ась? – не понял моего юмора Злыдарь. – Так, присказка одна, не обращай внимания, – стёр я улыбку с лица и, придав ему серьёзный вид, спросил: – Я так и не понял, зачем нам целый месяц ждать у моря погоды, почему не хочешь штурмовать? – «Ждать у моря погоды…» – задумался о чём-то своём Злыдарь. – Хорошо сказано! Ты ведь, государь, сам слышал, если эти дорогобужские бояре не завирают, что силы у Ростислава очень большие, две тысячи ополченцев вооружил. Немногим меньше, чем у нас, но их вои будут сидеть в обороне, а наши – лезть на стены! Поэтому мой вывод таков: брать Ростислава надо токмо с облежанием, на измор. Ну а ежели они вздумают за стены выйти, так ещё лучше, твоя дружина, государь, их мигом всех раскидает! Но сам понимаешь, на конях на стену не залезешь. – Что же получается, ты мои пешие полки ни в грош не ставишь? – с поддёвкой спросил я у воеводы. – Почему же, – Злыдарь говорил слегка пренебрежительным тоном, – в поле они ополченцев Ростислава разгонят, особливо если с пушками будут. А вот на стену пешцы с пушкой, так же как и мы с конями, не вскарабкаются. Дорогобужцев, конечно, разобьём, но и сами кровью умоемся. Нет, государь, если ты, конечно, хочешь больше половины своей пехоты потерять, то тогда, пожалуйста, приказывай брать город на копьё. Но токмо мыслю я, лучше месяц обождать, тогда мы и город возьмём, и людишек твоих не потеряем. Я лишь ухмылялся про себя, слушая столь наивные рассуждения воеводы. Дело в том, что некоторые наши князья и их воеводы, соответственно, были весьма поверхностно знакомы с современной осадной техникой, а уж воссоздать её в большинстве случаев и подавно не могли. Поэтому предпочитали действовать по старинке (вязанки хвороста для заваливания рва и приставные лестницы), не связываясь с малопонятными для них метательными машинами (теми же пороками). Это был как раз случай Злыдаря, на поле боя он – рубака хоть куда, а вот крепости брать, мягко говоря, не его конёк. Вслух же я спросил: – А ты, Бронислав, что думаешь? Полковник первого Смоленского полка ответил, даже не задумываясь, как о чем-то само собой разумеющемся: – Государь! Зачем нам на рожон лезть? Подведём крупнокалиберные пушки, постреляем из них и вынесем ворота! Дальше боевой колонной войдём в город и из трехфунтовых единорогов, снаряжённых картечью, перестреляем там всех! Если даже дойдёт до рукопашной схватки – милости просим, наш строй, как в твоей в твоей песне, «не дрогнет в бою за Отчизну свою!». – Больно складно ты балакаешь, полковник, – влез в разговор Злыдарь, – только одно дело – в поле по мягким людским телам стрелять, а совсем другое – по твёрдым вратам! Опять же, пока будете свои пушки к воротам подводить, твоих всех пушкарей стрелами посекут. Дружина Ростислава теперь учёная, не станет на твои железки пялиться и смеяться. – Слушаем меня! – решил я прервать рискующий надолго затянуться спор с непредсказуемыми последствиями, судя по наливающемуся нехорошим румянцем лицу Бронислава. – Сделаем, как ты, полковник, предлагаешь, только заготовьте заранее помосты, по которым будете переправляться через ров. Осадные орудия и пушкарей прикроем мешками с землёй и досками. А в первых рядах первого штурмового батальона разместите две-три трёхфунтовки и держите их заряженными. Как пушечным огнём выломаем ворота, то их обязательно кинутся заделывать, вот вы по ним картечью и саданёте, очистив проход. Далее, как ты и говорил, боевой колонной входите в город. На том и порешим! – стукнул я ладонью, прерывая готовые сорваться с губ Злыдаря возражения. Его понять можно – не нравилось человеку действовать по плану какого-то полковника, его же бывшего десятника, уступать пальму первенства всем и во все времена было тяжело. Конечно, можно было бы просто, без всяких лишних заумствований, подорвать у ворот заряд взрывчатки, а ещё лучше специально заготовленные для этого дела петарды и ворваться в город. Но мы не ищем простых путей! Мне страсть как хотелось испытать в настоящем деле свою осадную артиллерию. – И ещё, – я пристукнул ладонью по столу, привлекая всеобщее внимание, – ради всего святого, сделайте внушение своим людям. Когда мы прорвёмся в детинец, не дайте им устроить там резню и разгул! Особенно, Злыдарь, это касается твоих подопечных. Никакой вольницы! – Так что же, княже, нас будут убивать, всячески сопротивляться, а мы будем их уговаривать? – нахмурился Злыдарь. – Тех, кто оказывает вооружённое сопротивление, убивайте, но сдающихся в плен и безоружных не трогайте! Дорогобуж станет моим городом, и он мне нужен будет не вконец разорённым и разрушенным. К тому же я не хочу, чтобы нас ненавидели местные жители, потому как, помимо прочего, из них и жителей удела, то есть теперь уже волости, я буду формировать новый пехотный полк! Этим делом займётся оставляемый здесь гарнизон четвертой роты второго батальона первого полка. Названный мной ротный подскочил, чуть не опрокинув лавку. – Государь, так я же… Я сделал останавливающий жест рукой. – Об этом мы с тобой потом поговорим более подробно. Тебе во всём будет помогать новый наместник Дорогобужской волости, которого я назначу из числа перешедших на мою сторону дорогобужских бояр. Он будет знать все местные расклады и тебе в деле сбора рекрутов помогать. Мои слова слабо успокоили ротного, он присел назад, сохраняя на лице всё такой же растерянный вид. На этом я и закруглил наше совещание. Ночёвка в лагере прошла спокойно. На следующий день всё произошло как по-писаному. Частокол окольного города не представлял для нашей осадной артиллерии серьёзного препятствия. Первыми же артиллерийскими выстрелами прямой наводкой по воротам их удалось сразу выбить, открыв прямой доступ в город. Правда, пока двухпудовые единороги пристрелялись к воротам, они проделали проломы ещё в двух местах, снеся и перемешав с землёй деревянные колья. С первых выстрелов в осаждённом городе сразу же установилась какая-то нездоровая суета. Шум, производящийся защитниками за стенами крепости, возрастал с каждой минутой. На всех колокольнях стали бить в колокола, пронзительно затрубили трубы, и всё это на фоне явственно слышных воплей людей. Из-за стен стали подниматься столбы дыма. К выбитым воротам и двум проломам в частоколе устремились батальонные колонны с мостками и штурмовыми лестницами. Дружинники Ростислава Мстиславича, быстро сориентировавшись, благо под стенами Смоленска получили опыт, погнали в усмерть перепуганных пушечной пальбой ополченцев заделывать открывшиеся проходы. Но передвигаемые в передних рядах штурмовых колонн трехфунтовые единороги своими картечными залпами быстро очистили дорогу для войск. Больше всего штурмовые батальоны беспокоил обстрел со стен рядом с проходами. Защитники, укрывшись за парапетом, не давали стрелкам из батальонов прикрытия вести по ним действенный обстрел. Под обрушившийся на штурмовые колонны град стрел моих бойцов от ранений и смерти не спасали никакие ухищрения. Пехотинцы то и дело падали. И не всегда было понятно, были ли упавшие поражены стрелами, или же просто споткнулись. Поэтому в построении «черепаха» ежесекундно образовывались дыры, впрочем, быстро затягивающиеся соседними щитами и ранцами, уже порядком обросшими оперением стрел. Несмотря на ожесточённое сопротивление защитников, штурмовые колонны одна за другой продирались в город и, тут же перестраиваясь, открывали огонь по вражеским лучникам с тыла, теперь уже лишённых защиты ограждений стены. Лучники в штурмовых колоннах мощным обстрелом быстро погасили все беспокоящие их очаги сопротивления на стенах. Вместе с конным отрядом мы въехали в город через проштурмованные и распахнутые настежь главные городские ворота Спасской башни. – А вот и падалище, – мимолётно заметил ехавший рядом со мной Злыдарь, держа в руках лук с наведённой стрелой и внимательно шаря взглядом вокруг. Всё пространство внутри и за пределами проломанной башни было усеяно трупами. В основном это были ополченцы, продырявленные, местами разорванные от действия ближней картечи. Над ними жужжали мухи, а вороны, усевшись на коньках соседних крыш, не сводили с них своих чёрных глаз, при этом недовольно каркая на всадников, мешающих им немедля приступить к кровавой трапезе. Желая проскочить это место побыстрее, кони без всяких понуканий прибавили хода. Центральная городская улица между двумя богатыми дворами, окружёнными мощными заборами из частокола, оказалась забаррикадирована. Прямо на моих глазах второй батальон произвёл в это рукотворное препятствие орудийные залпы, и сразу за выстрелами, по сигналу трубы, весь батальон ринулся на заграждение. Сопровождающие меня ратьеры не остались безучастными и открыли стрельбу из луков, выцеливая защитников баррикады. Батальон с грохотом врубился в заграждение. Атакующие набросились на защитников, словно стая волков на загнанных зверей. В воздухе замелькали бердыши стрелков и мечи пикинеров. Фанерные луки и длинные пики при штурмовке таких заграждений были почти бесполезны. Напор строя буквально выталкивал впередистоящие шеренги, волей-неволей заставляя их карабкаться по баррикаде. Пехотинцы, завывая в азарте буйной злобы, с рёвом обрушивались на врага, на завалах начались отчаянные рукопашные схватки. Не прошло и пары минут, как враги дрогнули и побежали. Пехотинцы быстро разобрали завал, освобождая проход для собственной артиллерии, а заодно и для конницы. Неожиданно из-за переулка показался отряд дорогобужских конников и с ходу, свесив копья наперевес, устремился на разбирающих завал пехотинцев. Раздались команды, все работы мигом прекратились, а на скачущую конницу обрушился град стрел и болтов. Во все стороны полетели кровавые брызги. Нашпигованные стрелами кони завалились на мостовую вместе с наездниками. К ним устремились перевооружившиеся с луков на бердыши лучники. Лошадей добили, а израненных и вяло сопротивляющихся всадников по-быстрому оглушили и связали. Появившаяся в городе смоленская конница, начавшая растекаться по улицам, стала для местных ополченцев последней каплей. Побросав своё нехитрое вооружение – рогатины, топоры да охотничьи луки, – народ просто и незатейливо стал разбегаться по домам, а мобилизованные Ростиславом Мстиславичем смерды, ввиду отсутствия в городе ПМЖ, попрятались в торговых рядах. Хоть здесь дорогобужский князь сослужил нам хорошую службу, подумалось мне. Считай, что я уже получил в качестве прощального подарка от него один-два полка отмобилизованных новобранцев. – Хватаем заложников – баб и детей, а мужиков направляйте к воротам детинца с петардой (зарядом взрывчатки с запалом), – отдал распоряжение Бзыреву, командиру стройбата. Под воротной башней детинца можно нехило огрести от обороняющихся. Поэтому для меня более приемлемой при минировании ворот была потеря десятков горожан, нежели потом недосчитаться даже нескольких своих пехотинцев. Из башни детинца Ростислав Мстиславич наблюдал, как через обрушенные ворота и проломы в частоколе в город втягивались длинные змеи пехотных колонн его племянника. Встречные бои дорогобужских ополченцев и смоленской пехоты завязались на городских улицах. Ополченцы, засыпаемые стрелами и болтами, этот бой явно проигрывали. Даже перегораживающие улицы завалы и хорошо укреплённые боярские дворы для смоленской пехоты не были серьёзным препятствием – они с лёгкостью вскрывались выстрелами металлических индриков, или единорогов, как их назвал Владимир, дьявольского его изобретения. Последним оплотом князя оставался детинец, но надолго ли? Хорошо, что всю дружину не послал участвовать в уличных боях, пять десятков сохранил, подумал Ростислав, но в глубине души он понимал, что сопротивление напрасно и всё уже кончено. Не прошло и двух часов, как бои в городе стихли, более оказывать сопротивление захватчикам было некому. Неожиданно к поднятому через ров мосту подбежала толпа пленных дорогобужцев, неся над головами мешки с землёй. Их прикрывала трёхсотенная колонна смолян, сразу начавших из своих странных луков обстреливать стены и башни, откуда защитники детинца уже принялись забрасывать сверху своих земляков стрелами и камнями. Неся большие потери, полоняники долго копошилась у ворот, пока не прикрепили к ним странный колокол с трубкой, которую тут же запалили и, побросав рядом свои мешки, сразу же разбежались в разные стороны. Грянул страшной силы взрыв! Как только чёрный дым, густо перемешанный с пылью, развеялся, стало видно, что мост размочалило в труху, а его остатки сорвало с цепей, но самое страшное, створы ворот были разворочены! К пролому тут же кинулись прикрытые щитами пешцы Владимира, сразу же начав разгребать завалы, а по перекинутому через ров помосту в воротный пролом стали вкатываться единороги. Отчаянная атака семи десятков дружинников на захваченную воротную башню детинца провалилась. Всадники напоролись на залпы всё тех же единорогов, изрыгающих из себя снопы железных осколков, не отставали и лучники, встретив дорогобужцев нескончаемым потоком стрел и болтов. Ростислав ясно осознал, что это конец. Серьёзный очаг сопротивления возник в княжеском тереме. Туда сумел отойти вместе с десятком дружинников и с несколькими сотнями ополченцев дорогобужский князь. Чего он хотел добиться со столь малыми силами, разве что выторговать себе условия почётной капитуляции? Но в мои планы это не входило. Применив двенадцатифунтовую конную артиллерию, я направил в терем пехотную роту вместе со спешенными ратьерами. Ворвавшись во дворец, дружинники напрочь забыли про дисциплину. С визгом женщина неслась вниз по лестнице, внезапно замерев, будто споткнувшись, рядом со мной. За её спиной сначала послышался топот, а затем появился десятник. Внезапно остановившись, словно наскочив на невидимый барьер, он во все глаза вперился на меня, не зная, что сказать и как себя повести. Я помог ему разрешить мучающую его дилемму. – Смирно!! В десятнике резко проснулся служака, и он целиком перешёл на вбитые в него рефлексы. Откуда ни возьмись, нарисовался Злыдарь, коему и было сделано внушение о неподобающем поведении его подчинённых. Я поднялся выше по лестнице. Ростислав Мстиславич с тремя сыновьями (ещё двое погибли при штурме) предстал предо мной во всей красе, стоящий на коленях со связанными за спиной руками. – Любуешься, изверг? По-прежнему стоя с ухмылкой, я промолчал. Но тут не сдержался воевода моих ратьеров Злыдарь, заехав Ростиславу Мстиславичу с ноги, от чего тот брыкнулся на спину. Злыдарь, всю жизнь прослуживший под началом Изяслава Мстиславича, искренне возненавидел дорогобужского князя, замешанного в сговоре с киевским коллегой. – Ты чёрт рогатый, гадюка ёб…ая!.. – от души орал разошедшийся воевода. Знатно он отходил ногами Ростислава Мстиславича, отчего тот потерял сознание, затем воевода принялся избивать связанных княжичей. – Государь, разреши мне их собственноручно порешить! А всем скажем, что эти паскудники пали в бою! – раскрасневшийся Злыдарь наконец-то обратил на меня внимание. – Зачем мы будем стесняться и что-то выдумывать? Я всё это семейство просто повешу! – выдал я полковнику давно лелеемую в своей голове мечту. – Прямо над городскими воротами, чтобы все видели! – Другие князья не одобрят такое…