– Десятник Хвостов! – сотник подозвал к себе старослужащего. – Принимай всех этих опарышей в свою учебную тридцать седьмую роту. Справишься с обучением, пройдёшь аттестацию – станешь ротным. Взводных и десятников в роту назначишь из своего бывшего десятка. Всё ясно? – Будет исполнено, товарищ ротный, – обрадовался возможному повышению в звании Хвостов, тут же скомандовал своему новоприобретённому пополнению: – Нале-во! Шагом марш! Так как никто из рекрутов не понял только что озвученной команды Хвостова, оставшись стоять на месте, то десятнику пришлось отданную им команду объяснять тупым концом копья, кулаками и матюгами. В начале зимы в Вязьму приехала инспекция от ГВУ. Предварительные результаты военной подготовки Вяземского полка аттестационная комиссия сочла удовлетворительными. Ротный Олекс был повышен в звании сразу до полковника, выросли в званиях все без исключения старослужащие. А уже весной Вяземский полк принял участие в своём первом бою под Новогородком. Переход на кораблях к Ржеву вызвал затруднения только с точки зрения общей транспортно-логистической удалённости этого удела. Пришлось переволакивать суда с притока Днепра Вязьмы на Вазузу. Пройдя в устье Вазузы два-три поворота, наш флот вошёл в реку Волгу у города Зубцов Ржевского княжества. Заросшие лесом берега Вазузы сменились широко раздавшейся волжской поймой с лугами и видневшимся вдали лесом. С холма, на котором стоял город, к воде тянулись утопающие в зелени кривые улочки, по которым лениво бродил народ. У заросших пристаней некоторые рыбаки продавали свежий улов, другие чинили растянутые сети. Но неторопливая пасторальная жизнь маленького города разбилась вдребезги с появлением нашего флота. Над Зубцовом тревожно забили колокола. Посад стремительно очищался от своего народонаселения – все, и стар, и млад, бежали в спешно закрывающиеся городские ворота. Однако гроза над городом минула, так и не разверзшись. Не задерживаясь ни на минуту, страшные чёрные корабли пришельцев повернули вверх по Волге и вскоре без следа растаяли на очередном изгибе реки, как будто их и не было вовсе! К Ржеву флот подплыл в предрассветных сумерках. Город располагался на перешейке высокого мыса, образованного рекой Халынкой близ её впадения в Волгу. Следуя уже отработанной тактике, переквалифицировавшиеся из гребцов снова в пехотинцев воины быстро высыпали на берег, занимая оборону у крайних изб, нижними венцами упершихся в реку. Другие перескакивали с бортов высоких галер на покачивающиеся на редкой волне купеческие лодии, причаленные у стенок главной городской пристани. Как только первые штурмовые группы закреплялись на позициях, на берег начинал высаживаться второй эшелон войск, расширяя захваченный плацдарм. Город мы брали без использования артиллерии, путём минирования взрывчаткой ворот. От взрыва петарды, показалось, задрожали и застонали земля и небо. Городские ворота оказались напрочь вынесены взрывом, а по городу гуляло неистовое громовое эхо, в которое вплетались испуганные вопли горожан и взволнованные крики расквартированных в Ржеве гарнизонных войск, усиленных, как оказалось позже, наёмными ватажками новгородцев. На улицах города разгорелся скоротечный, но яростный бой. Особо жестокая бойня случилась в детинце. Из дружинной избы, переполненной новгородскими наёмниками, выскакивали полураздетые ратники, не знавшие спросонья, что им делать и за что хвататься. Как безумные они метались по двору, пока не упокоивались арбалетными болтами, стрелами, копьями пикинеров да бердышами стрелков, расстрелявших свои ранцы со стрелами. Когда я подскакал к детинцу вместе с десятком ратьеров и конными сигнальщиками, там вовсю кипела кровавая сеча. Четвертый батальон второго Смоленского полка уже полностью втянулся в ворота детинца, в спины их подталкивали спешащие на помощь пятый и шестой батальоны. Новгородцы и дружинники Ржева свирепо бросались в рукопашную, стремясь оттеснить вторгнувшегося противника за ворота детинца. Но у них плохо получалось даже навязать ближний бой, не говоря уж о чём-то большем. До переднего края щитов добирались лишь единицы, остальные безжизненно пропарывались или повисали на копьях, раненные стрелами валялись под ногами, затрудняя новгородцам атаку. Впрочем, к виду крови я за последнее время уже привык и взирал на расчленённые трупы с видом опытного патологоанатома, которому давно наскучила собственная работа. А вот к чему я никак не мог привыкнуть, так это к звукам ближнего боя. Хотелось срочно заткнуть уши пальцами или берушами, только чтобы не слышать отчаянные, полные боли и ужаса крики, стоны раненых и умирающих, проклятия и мат, смешиваемые с непрекращающимся ни на секунду лязгом металла, ударами щитов, хлопаньем луков и арбалетов, визгом мечей, шелестом болтов, стрел и хрустом ломаемых костей. Эту адскую какофонию звуков заглушил гром двух орудий – полевых пушек, вытащенных на передний край. Не знаю, что сработало больше, визжащая картечь или производимый громкой пальбой психологический эффект, но противник, не выдержав боя, принялся массово сдаваться в плен, бросая оружие и садясь наземь, кто-то бросился бежать, рассчитывая укрыться в тереме. Василий Мстиславич, удельный князь Ржевский, скончался от ран на исходе первого дня. Малолетних княжат Василичей вместе с княгиней и сопровождающим их местным священнослужителем, являющимся по совместительству духовником княжеской семьи, доставили прямо к крыльцу терема. Телохранители сразу взяли всё это семейство в коробочку. – Вы мне здесь живыми не нужны! От этих слов княгиня сбледнула лицом. – Но и чад твоих малых, безвинных, княгиня, тоже негоже лишать живота. А потому на выбор даю вам два пути: или езжайте немедля на восток к владимиро-суздальским Всеволодичам, или уматывайте на запад, в Торопец, к своему дядьке. Чтобы уже завтра мои глаза вас не видели! – заявил я с нарочитой грубостью, жестом руки приказав удалиться. Для сильного, централизованного государства, что я здесь пытаюсь строить, удельные князья категорически противопоказаны. – Благодарствуем, княже! – не сказала, а выплюнула быстро взявшая себя в руки княгиня. Обхватив за головы зарёванных мальцов, она быстро удалилась. – А ты, – мой указующий перст нацелился на здешнего церковного главу, – готовь горожан к присяге! Аржанин окажет тебе организационную помощь в этом деле, – взглядом я указал на комбата-4. – А завтра отслужишь благодарственный молебен в честь воссоединения Ржева со смоленской землёй! – А коли народ творить клятву новому володетелю не захочет? – чуть помявшись, осторожно спросил владыка. – А ты им по-свойски, да через своих служек объясни, что все, кто будет противиться этому делу богоугодному, – я интонацией выделил последнее слово, – в рабских колодках отправится в далёкое путешествие. Отныне в Ржеве будут жить только мои подданные и никто более! Кто из бояр не запятнал себя кровью моих ратников и захочет отъехать, я не буду против, это их право, выбирать себе князя, коему служить им любо. С полонёнными же боярами я сам разберусь, ещё не вечер. Ясно ли тебе, отче? – Уразумел, княже! – он с поклоном поспешно удалился. Хоть этот не стал читать мораль на тему «Что такое хорошо и что такое плохо», с облегчением подумалось мне. Ржев как стратегически важный оплот северо-восточных земель Смоленского княжества нуждался в срочном укреплении. Поэтому на следующий день после штурма я вызвал к себе нового наместника города Ржева и волости, местного боярина, а также ротного командира оставляемого здесь гарнизона. – Перед тобой, наместник, в ближайшее время я ставлю две задачи. Первое: залатать разрушенные стены и ворота, при этом привлекай к работе местные трудовые ресурсы. Впоследствии крепостные стены я планирую обложить кирпичом, этой осенью или следующей весной пришлю к тебе строительную бригаду, они должны на месте наладить кирпичное производство. Второе: по окончании уборки урожая со всей волости ты должен начать призыв новобранцев. Но подготовительные допризывные мероприятия надо осуществлять уже сейчас, отстроить казармы, взять под надзор волостные погосты и веси, откуда будет осуществляться осенний призыв. Командирами и наставниками у ржевских призывников выступят гарнизонные войска. Затем обратился к внимательно слушающему нас бывшему гридню Мечеславу, ныне ротному-6. Шестую роту для этой цели ещё в Вязьме я специально выделил из состава первого полка. – Уже к весне следующего года в моём распоряжении должен появиться боеспособный Ржевский пехотный полк и приданная к нему сотня конных ратьеров. Коней, теперь бесхозных, в городе хватает. Справишься с задачей – станешь полковником, не справишься – не взыщи… – Владимир Изяславич, не сумлевайся! Не подведу! – смело заявил ротный. – Надеюсь, Мечеслав, командир ты умелый и справный, голова хорошо работает и в нужном направлении, поэтому и оставляю тебя здесь на хозяйстве. Если к тебе вдруг пожалуют «гости» из соседних княжеств, главное, дай мне об этом знать, город ни в коем случае не сдавай, держись в нём до последнего, на выручку я всегда к тебе приду, помни об этом! – Будет исполнено! Государь, как скоро мой полк получит доспехи, оружие? – Сложно сейчас ответить, мне надо прежде всего посетить столицу, но ситуация по материальному обеспечению в любом случае нерадостная. Смоленские заводы вышли на круглосуточную работу, но с обрушившимся на них валом заказов не справляются. Сам знаешь, я формирую не один только Ржевский полк, в волостях всего княжества создаются с нуля воинские части. Поэтому первое время обходись тем, что есть, главное, чтобы призывники усвоили строевую подготовку, научились слушаться командира и правильно выполнять его команды. Это уже больше, чем полдела. А довооружить их и облачить в доспехи, по сравнению с привитой им дисциплиной и воинскими умениями, – это ерунда, лишь вопрос времени. – Понятно… Раньше весны подвозов не ждать? – горестно вздохнул ротный. – Скорей всего. Но ты не забывай, я тебе оставляю все добытые здесь трофеи, совсем голым не останешься. – Мало их, государь, и дряни всякой нестандартной полно… – Кому сейчас, Мечеслав, легко? Терпи, ротный, полковником станешь! – И я весело засмеялся понятной только мне шутке. Через час после нашего разговора я с чувством глубокого удовлетворения наблюдал, как новый ржевский наместник смело взялся за порученное ему дело, активно руководя горожанами, возводящими на угрожающих участках бревенчатые частоколы. Наместник так прямо горожанам и сказал, что чем быстрее они восстановят Окольный город, тем быстрее из него уйдут смоленские полки, причиняющие столько неудобств. Что, впрочем, неудивительно, так как войска, по праву победителя, я нагло разместил во дворах горожан. Поэтому с дефицитом трудового энтузиазма ни у кого проблем не было. Вторые сутки кряду сидя в порубе, Глеб Васильевич, суздальский боярин, о многом успел подумать. В Ржеве боярин выполнял поручения своего князя Юрия Всеволодича. Кроме него были схвачены ещё трое владимиро-суздальских купцов. Это случилось после того, как в город на рассвете неожиданно вторглись смоленские рати и за пару часов овладели им всем. Тут дверца в потолке со скрипом открылась, а вниз двое смоленских пешцев спустили лестницу. Сверху послышался голос: – Вылезай из своей норы! Глеб не стал заставлять себя упрашивать. Отряхнув кафтан от налипшей соломы, он полез наверх, на свет божий. – К государю нашему на приём пойдёшь! – сказал второй ратник, выглядевший старше и много здоровее первого, он был длинным и широким, как дуб. – Дай-ка я тебя обшмонаю. – Смысла последнего произнесённого слова суздальчанин не понял, но когда его стали обыскивать и ощупывать со всех сторон, догадался о его значении. – Да неужто меня в поруб с мечом бы посадили? – возмутился Глеб на такую бесцеремонность. – Попридержи язык, боярин! – посоветовал ему вой с медвежьими статями. Выйдя на улицу, Глеб долго щурил слезившиеся от яркого света глаза. – Не плачь, боярин, – усмехнулся великан, – государь у нас добрый, на край голову отрубит или повесит… – И бывший под началом этого, наверное, десятника отряд весело заржал. Глеб Васильевич на эту шутку не обратил никакого внимания, старательно вычёсывая из свалявшейся бороды солому. Всё-таки ему перед князем надо будет предстать. А Владимир Смоленский был для всех сведущих людей той ещё загадкой. Хоть взошёл он на Смоленский стол без году неделя, но о нём уже не первый год по всей Руси ходит немало разговоров, баек, кривотолков и прочих сплетен. Боярский двор и хоромы, куда отвели боярина, был под завязку набит воями всё в тех же единообразных наддоспешниках. – А чего ваш князь не в тереме разместился? – спросил у своих конвоиров Глеб, то и дело озираясь по сторонам. – Ремонт там делают, кровищи много. Значение первого слова боярин уловил только из общего контекста фразы. Бывал он в молодости в Смоленске, местный люд, по его воспоминаниям, говорил вроде на языке, мало отличимом от речи народа в его родном княжестве, а сейчас о значении чуть ли не каждого третьего слова приходится гадать. Действительно, суздальские купцы не брешут, странные дела творятся в этом самом Смоленске, сделал боярин для себя однозначный вывод. Они пересекли заполненный ратниками двор, поднялись на крыльцо, но сразу в сени Глеба не повели. Десятник ушёл, оставив его вместе с остальными воями дожидаться у закрывшейся двери. Вскоре он вернулся, и уже вдвоём они вошли внутрь. Войдя в гридницу, Глеб огляделся. Посреди помещения стояли широкие дубовые столы, заполненные яствами. За ними сидело больше десятка воев, даже не воев, а скорее всего, воевод. Хоть парусиновые наддоспешники с буквицами и непонятными значками на них были те же самые, что и у всех прочих воев, но под ними проглядывала богатая одежда странного покроя. Со второго этажа хором спустился ещё один вой, неодобрительно, с ног до головы оглядел Глеба, опять прощупал его кафтан и портки и, не сказав ни слова, поднялся наверх по лестнице. Вскоре он снова появился и, не спускаясь вниз, поманил взмахом руки десятника: – Подь сюда, замок, вместе со своим эскортом! Глеб удручённо покачал головой, мало, что понимая в произнесённой фразе. Князь смоленский Владимир принял Глеба, восседая во главе небольшого стола, по правую и левую руку от него сидели явно начальные люди, на лавках около стен ютилось ещё несколько человек. Боярину указали садиться с противоположного от Владимира края стола. На столе стояла скромная закуска, хмельного не было – только квасы да взвары в стеклянных бутылках (!!!), рядом валялись какие-то исписанные бумаги со знакомыми буквами, но малопонятными текстами, стояли чернильницы, лежали перья для письма. Угощаться Глебу никто и не подумал предлагать, хотя он и не ел со вчерашнего вечера. Вместо этого сидящий во главе стола молодой князь пристальным взглядом оглядел боярина, сделав какой-то про себя вывод, тихо хмыкнул, а потом заговорил тоном, не терпящим возражений: – Сегодня тебя выпустим на вольные хлеба, боярин. Сразу поедешь во Владимир и передашь брату нашему, Юрию Всеволодичу, горячий привет от смоленского государя. – Поклон от смоленского князя передашь, – торопливо зашептал на ухо Глебу какой-то отрок, незаметно умостившийся рядом с боярином. Сей отрок до конца разговора переводил Глебу так и сыплющиеся из смоленского князя, словно из рога изобилия, непонятные слова или вполне понятные, но имевшие в устах князя особое, сразу непонятное, потаённое значение. – …Зла я на него не держу, – тем временем продолжал говорить смоленский князь. – Думаю, Юрий Всеволодич догадывается, на что я мог бы на него озлиться. Но его брата Ярослава Всеволодича, если на своём пути встречу, укорочу на голову! Сам искать войны с ним не буду, но и дружить с ним мне западло. Поедешь во Владимир не один, а с тремя другими купцами. Тебе и им всё ваше добро вернут. Завтра с утра, не задерживаясь, и выезжайте! – Все передам, как велишь, князь! – Глеб встал и сдержанно поклонился.