Долго потом, после короткого разговора с Владимиром Смоленским, Глеба не покидало странное ощущение, что говорил он не с молодым князем, а с каким-то неведомым существом, поселившимся внутри князя. Слишком не соответствовал возраст князя, по большому счёту ещё отроческий, его словам, поведению и делам, что он вокруг себя уже изрядно наворотил. И ещё так и веявшая от князя невидимая и неосязаемая сила не сила, но явно чувствовалась так и исходящая от него инаковость, какая-то чуждость этому миру. Эти наблюдения порождали в боярине страх, но и одновременно будоражили его любопытство, к сожалению, удовлетворить которое ему было совершенно невозможно. Сразу после воскресной заутрени, проведённой мной вместе с воеводами в главном городском храме, к причалам Ржева пришвартовалась купеческая ладья, привезшая всем нам неожиданные новости из Смоленска. По сумбурному рассказу присланных Перемогой гонцов вырисовывалась следующая картина. Мой родной дядька Святослав Мстиславич Полоцкий, лишь только прослышав о том, что в Смоленске случилась новая замятня, а юный князь Смоленский вместе с пешим войском и дружиной отправился покорять Дорогобуж, тут же начал собираться в новый поход, усилив свою дружину тремя сотнями литовских наёмников. По его прикидкам, Смоленск, лишившись полков и дружины, потеряв в смуте половину своих бояр, теперь пребывал практически в беззащитном состоянии. Но до Смоленска судовая рать полоцкого князя так и не дошла. Преградил ей путь, сыграв роковую роль в судьбе самого князя город Каспля – главный судостроительный центр княжества. Рядом с верфями моего главного корабела Гавши Стояновича, на которых и строился весь галерный флот, была установлена батарея двенадцатифунтовых чугунных единорогов, а русло Каспли с мая этого года можно было перетянуть цепями. На сей раз разведка сработала, вовремя предупредив об отплытии из Полоцка вражеской судовой рати. Извещённый голубиной почтой наместник выдвинулся к Каспле, прихватив с собой гарнизонный батальон, городские полки и боярскую конницу. Перед моим отбытием мы с Перемогой обсуждали возможность появления в наших краях Святослава, и план действий на такой случай был заранее разработан, наместнику оставалось лишь чётко ему следовать. В итоге судовую рать полочан, уткнувшуюся носами лодий в цепи, единороги приветили брандкугелями, зажигательными гранатами, выкосили частыми картечными залпами. Но трудились не только пушкари, стрелецкая рота часто палила из ружей, вооружённые луками горожане, боярские дружинники и стрелки двух рот засыпали врага стрелами и болтами. Взять в плен в полубезумном состоянии удалось лишь каждого третьего ратника. Оставшиеся две трети войска либо в панике утонуло, либо было нашпиговано картечью, как фаршированные перцы – мясной начинкой, либо сгорело, либо было изрублено на берегу боярскими дружинами при помощи городских полков. Святослав Мстиславич утоп, по всей видимости, не сумел вовремя освободиться от тяжёлого доспеха. Да и немногие умели плавать, такие и в луже могут утонуть. Теперь планы следовало срочно менять, по полной использовать выпавший случай и захватывать оставшийся обезглавленным Полоцк. Успев не одиножды наглядно убедиться в боеспособности своих войск нового строя, я решился продолжить эту военную кампанию, нанеся удар на западном направлении. Поэтому из Ржева следовали всё тем же водным путём, только сплавляясь в обратном направлении. Галеры по пути назад навестили обделённый моим вниманием Зубцов, жители которого благоразумно, без какого-либо сопротивления, приняли новую власть. И через несколько дней мы уже были в Вязьме, где некоторое время дожидались возвращения первого Смоленского полка во главе с Брониславом. Недосчитавшись четырёх рот, оставленных в гарнизонах, а также ещё сотни бойцов, выбывших из строя навсегда или временно по ранению, парусно-гребной флот двинулся обратно, к Смоленску. Глава 10 Попутное речное течение быстро выносило наш победоносный флот к столице. Пехотинцы на вёслах по большей части отдыхали, начиная грести лишь на изгибах русла Днепра. Параллельно с флотом, по берегу, то приближаясь, то отдаляясь, скакали ратьеры. В захваченных ранее городах я не останавливался, просто посылал к наместникам вестовых узнать, всё ли в порядке. К Смоленску в первом эшелоне подходили одни только парусно-гребные суда. Тяжелогруженые тихоходные дощаники и скачущие берегом ратьеры всерьёз отстали от быстроходных галер. Толпы народа, словно под напором из шланга, исторгались из Пятницких, Днепровских, Крылошевских ворот Окольного города. На противоположном берегу толпилось не меньше народа, проживающего в Ильинском конце города. Люди спешили попасть на берега Днепра – к набережным и пристаням, к которым начали подходить первые галеры смоленского государя, возвращающегося из многонедельного боевого похода. В это же время разномастные купеческие суда и рыбацкие лодки спешили отчалить от мостков и вбитых в берег ряжей, дабы освободить место вновь прибывшим кораблям. Огромные толпы смолян, считай, что весь город, высыпали к Днепру и в нервном смятении наблюдали за начавшими причаливать галерами. В первых рядах встречающих возвышалась на коне фигура смоленского наместника Перемоги, окружённого городскими чинами, а также ротой пехотинцев. А в это время несколько сотен городского ополчения пытались оттеснить от причалов горожан, чтобы освободить пространство для сгружающейся на берег пехоты. Подплывающие галеры прямо на ходу, по-пижонски, убирали паруса, а гребцы в последний момент синхронно втягивали вёсла. Вот, под бурные и радостные крики горожан, сброшенные с первых подошедших галер причальные концы надёжно принайтовали к пристани. На борту раздались команды, и по опущенным с галер сходням стали спускаться, хоть слегка потрёпанные и исхудалые, но с донельзя бравым видом, первые подразделения бойцов. Перемога заметил мою галеру издали и внимательно следил за тем, куда она причалит, а как только место нашей парковки определилось, то он немедленно поскакал туда, а вслед за ним бросилась и вся сопровождающая его толпа. Встречал дядька меня у сходней. Он в пояс поклонился, а потом мы с ним обнялись и трижды расцеловались. Следом подоспел смоленский епископ, долго читая молитву и благословляя. Пока с галер сходили и выстраивались пехотинцы, наместник, под закладывающий уши колокольный перезвон и шум многотысячной толпы, сумел-таки кратко поведать мне о грозных событиях дней минувших. Узнал новые подробности о том, как разогнавшиеся на речной быстрине суда неожиданно для себя, на полном ходу, влетели в цепи, перетягивающие русло Каспли. Через несколько минут образовался жуткий затор. Сзади идущие лодки, не в силах быстро затормозить, врезались в уже застрявших товарок. Удары в корму были такой силы, что зачастую проламывали обшивку, приводя в конечном итоге к затоплению. И в довершение всех бед, свалившихся на полочан, по ним прямой наводкой отработала батарея двенадцатифунтовых чугунных единорогов. Бессчётная жалящая картечь, частые разрывы гранат и тысячи стрел быстро сделали своё дело. Не ожидавший ничего подобного враг просто опешил. Борта лодий и щиты насквозь прошивались картечью, а сверху на их головы сыпался не прекращающийся ни на минуту разящий дождь из стрел. Воины стали искать спасения в воде, но и там его не находили. Пленники были разделены по национальному признаку: литовцы в качестве каторжан отправились в Дорогобуж на угольные копи. Пленённые полоцкие дружинники, совершив крестоцеловальную клятву, перешли на службу в формирующиеся новые ратьерские сотни. Наконец, выстроившиеся на пристани полки, выслушав благодарственный молебен, устроенный церковным клиром во главе с епископом, по моему приказу, парадным строем промаршировали по Большой дороге насквозь через весь Смоленск: войдя в Днепровские ворота и выйдя из города через Духовские. Этот проход для пехотинцев был лучшей наградой – все они в этом пути чуть не потонули в море народной любви и обожания! * * * Воевод, думских бояр, некоторых служащих я собрал на пир в бывших хоромах посадника. Там владыка Алексий «обрадовал» меня посланиями из Киева и Константинополя. Ответка киевского митрополита, в связи с отменой взимания в княжестве церковной десятины, не заставила себя долго ждать. Причём митрополит известил константинопольского патриарха об отлучении от церкви смоленского князя, а византиец это отлучение не только подтвердил, но и мне персональную грамотку направил. В своём послании патриарх писал: «Благороднейший великий князь смоленский Владимир, мерность наша узнала, что ты попранием вековечных устоев православной церкви ополчился против своих подданных христиан… за что преосвященный митрополит Киевский и всея Руси… отлучил тебя и сделал хорошо и правильно… ибо ты совершил тяжкий грех против своей веры и своего христианства, поэтому мерность наша имеет тебя отлученным за то злое деяние, и ты тогда только можешь получить от нас прощение, когда сознаешь, какое сделал зло, обратишься и раскаешься искренно и чистосердечно, и со слезами прибегнешь к своему митрополиту, прося у него прощения, и когда митрополит напишет об этом сюда, к нашей мерности…» и так далее. В конце патриарх грозил, что тело умершего отлученного даже земля не принимает. В общем, напугали меня патриарх на пару с митрополитом просто до дрожи в коленях. Самое главное, что реально воздействовать на меня кроме своих слов и этих писулек они более никак не могли. Определённые меры против отравлений и покушений мною были уже давно апробированы. Стопроцентной гарантии они, конечно, не давали, но риск от подобных инцидентов, по моему мнению, сводили к минимуму. А в Полоцком княжестве, вернее, в том «огрызке», что от него остался, набирали силу центробежные силы. Ещё раньше, задолго до вокняжения Святослава, от полоцкой земли отпали Минское, Друцкое, Изяславское, Городецкое и Логожское княжества. А сейчас этот список пополнился ещё и Витебским княжеством. В самом Полоцке на смену пришлым Ростиславичам, представителем которых был утонувший Святослав, к власти вернулась изначальная местная династия Изяславичей. Мне такая ситуация была на руку. Чем раздробленнее княжество, тем легче будет его «съесть», а потом и «переварить». Мысли подобного рода были мною озвучены на военном совете: – Ещё век назад единое и могучее Полоцкое княжество сейчас пребывает в намного более худшем по сравнению со Смоленском состоянии, вызванном полной децентрализацией власти. – Верно, государь, сейчас стольный великокняжеский Полоцк, кроме своих ближайших окрестностей, ничего под собой не имеет, всё княжество рассыпалось на множество уделов. – Я к чему клоню разговор, – я пристально оглядел всех присутствующих на военном совете. – Если всё пойдёт по плану, то брать мы будем не только сам Полоцк, но и другие бывшие полоцкие земли. Совет загудел как растревоженный улей. – Что, государь, и Ерсике с Кокнесом, что захватил рижский епископ, вертать будем? – с плохо скрываемым азартом в голосе спросил Клоч. – Те земли, что уже успели оттяпать немцы и литовцы, пока трогать не будем, нам ни к чему сейчас с ними война. После вводной лекции воеводы, со мной во главе, засели за военное планирование предстоящей операции. Соответствующий опыт мы все уже получили в недавней кампании на востоке. Накануне отбытия войск из Смоленска в главном кафедральном храме города отслужили торжественную вечерню. Всю службу я простоял вместе с воеводами у алтаря. В Успенском соборе собрался весь цвет городского нобилитета. Кто-то из них исступлённо, искренне молился, кто-то делал вид, натянув на себя личину религиозности. По окончании службы епископ с амвона всех долго благословлял. Поднявшись на освободившееся место епископа, я с торжественно-патриотической речью обратился к присутствующим. Моё выступление было больше рассчитано на городских бояр, с воеводами и ближниками я обо всём переговорил заранее, в кулуарных условиях и более предметно. – Други мои! Наши славные дружины, как в былые времена Святослава, Ярослава, Мономаха, с Божьей помощью одержали блистательные победы над врагами нашими! Разорванное на клочки, словно лоскутное одеяло, Смоленское княжество вновь едино и неделимо! Теперь настала пора посчитаться с внешними вражинами – Полоцком и его беспокойными уделами, неоднократно злоумышляющими против Смоленска и алчущими его богатых земель. Князья на Руси за последние годы и десятилетия скомпрометировали себя, опорочили свои титулы непрекращающимися кровавыми междоусобицами, перманентными делёжками земель, привлечением половцев, поляков, венгров и прочих немцев в свои семейные разборки. И самый главный грех, что на них лежит, – это развал единой Руси на воюющие друг с другом княжества. Вместо того чтобы расширять Русь на восток – к Волге, к западным и южным морям, брать под свою руку иноверцев и язычников, укрепляя русскую державу, князья уже целое столетие грызутся между собой, а заодно своими пустыми распрями межуют некогда единый русских народ на мелкие, слабые народцы! И даже мои предки в лице тех же Владимира, Святослава, Ярослава и Мономаха, военным путём объединив под своей дланью всю русскую землю, затем её сами же разваливали, раздавая огромные княжества, равные по силе Киеву, своим младшим сыновьям. Пока я жив, то этого более не допущу! Одна Русь – один правитель! Собирать воедино огромную Киевскую Русь я не буду, слишком много крови прольётся, – я сознательно лукавил, незачем излишне настораживать своих князей-соседей, открыто декларируя свои истинные намерения, – но собрать воедино Смоленскую Русь в рамках кривецких земель считаю своей обязанностью и нашей общей целью! А там и до литовцев и чудинов доберёмся, обеспечив Смоленску выход к морю, существенно улучшим наши торговые связи, проложив подконтрольные нам речные и морские пути! Вновь по храму поползли шепотки, как мне показалось, количество неодобрительных взглядов резко уменьшилось, всё больше появлялось задумчивых физиономий, наверное, мысленно подсчитывающих свои возможные барыши от покорения прибалтийских народов. – Поэтому в полоцкие земли мы идём не на разбой и не порабощать тамошний люд! О взятии там полона не может быть и речи. Разогнав местные рати и городовые полки, все полоцкие земли и уделы мы присовокупим к Смоленску и Смоленской Руси! Земно поклонившись, я сошёл с амвона. Моё выступление, щедро сдобренное ораторскими приёмами из будущего, по-настоящему зажгло народ. Со всех сторон стали раздаваться одобрительные восклицания, дело чуть было не дошло до оваций, но жаль, что на Руси ещё не было принято аплодировать, иначе бы я сорвал целую бурю оглушительных аплодисментов. На освободившийся амвон вновь взошёл епископ, загодя мною идеологически обработанный. Он горячо одобрил мою речь, предложил всем помолиться за здравие смоленского государя и благополучие Смоленской Руси. Никто из присутствующих вельмож возражать против этого предложения епископа не осмелился. Только парочка малознакомых мне бояр попытались незаметно покинуть собор, но они были схвачены на выходе. В ходе допроса выяснилось, что «работали» эти бояре на владимиро-суздальских князей. Под утро высокородных шпиков тайно, без суда и следствия, повесили в их же дворах. А вообще это предложение епископа помолиться за государя и Смоленскую Русь не было его собственной импровизацией, просто он строго следовал заранее мною разработанному сценарию. Всё дело в том, что после этого совместного молитвенного акта всем здесь собравшимся боярам уже не получится отбояриться от выдвинутых мною идей, во всяком случае, сделать это публично. Присутствовал в соборе? Присутствовал! Молился за здравие смоленского государя и процветание Смоленской Руси? Молился! Поэтому теперь хочешь не хочешь, а новое государственное образование и изменившуюся форму правления ты просто обязан признать и поддержать, иначе сам уронишь своё реноме и получишь недобрую славу переметчика и веро- и клятвоотступника. Новая идея проникла в народные массы. Долгое время после ухода войск из столицы на смоленских улочках судачил народ, обсуждая и всячески перевирая мою речь. Большинство сходились во мнении, что их князь, точнее государь, наделённый великим разумом и многими талантами, всякую ерунду и бестолковщину предлагать не будет, а значит, Смоленская Русь во главе со своим государем – дело стоящее, и его стоит поддержать. Тем более от смены названий в жизни и быту простых горожан, да и тех же бояр, купцов ничего не менялось. Ведь никакие дополнительные тяготы на народ от «смены вывески» не налагались, а раз так, то чего без толку супротивиться воле своего князя-государя?! В последующие дни на днепровских речных пристанях неиссякаемым ключом била жизнь. Берега Днепра были усеяны множеством палаток, шатров, шалашей и навесов. Здесь же пехотинцы питались из полевых кухонь, а также дополнительно готовили себе в чугунках на кострах немудрёную походную пищу. На галеры и дощаники спешно перегружали подходящие один за другим возы с продовольствием – сухарями, галетами, крупою, сушёной рыбой, копчёностями и другими долгохранящимися продуктами. Загружали выработанный заводом в Гнёздове порох, боеприпасы. В день отбытия смоленских ратей в новый поход над городом висела тонкая пелена дождя, который мелодично накрапывал с самого рассвета. На городских причалах после недолгого молебна священники во главе с епископом окропили святой водой собравшееся в поход воинство. При первых звуках труб и ударов барабанов, смешанных с колокольным перезвоном, поротно построенные полки, гремя железом, стали загружаться в галеры. Наконец, на флагманской галере был подан спецсигнал, и суда начали неторопливо отчаливать от берега. Я долго стоял на корме, провожая взглядом затянутый дождливой поволокой город, а потом и его пригород. Спустился к себе в каюту только тогда, когда за высокими берегами Днепра исчез из вида храм Троицкого монастыря. До тех пор, пока мы не вошли в полноводное русло Западной Двины, больше всего нашу судовую рать донимали встречающиеся время от времени пороги. Крупнотоннажные суда приходилось разгружать, вытаскивать на берег, тащить по нему некоторое расстояние, а затем опять спускать в реку и напряжённо ждать встречи с очередным порогом. Парусно-гребной флот, состоящий из полсотни дощаников и двадцати галер, растянулся почти на шесть километров. Но, как по мне, все эти неприятности с лихвой компенсировались окружающими нас видами, наполненными суровой девственной красотой. Особенно запомнилось Поозерье на границе с Витебским княжеством – край бесчисленных озёр, высоких холмов, где плавно поднимаются к небу вершины синеватых елей. За бортом плещутся шумные и пенистые речные воды, а в воздухе разлит аромат лесных ягод и хвои. По вечерам можно заворожённо, часами напролёт наблюдать протяжный закат над болотами, а когда совсем стемнеет, ночью, начинают сиять звёзды в блекнущем небе. Ощущения, будто бы ты заблудился в старинной, но прекрасной сказке. Хотя почему будто бы? Я и есть тот самый заблудший странник! На очередной ночной стоянке вся минорная лирика мигом вылетела из моей головы. Всех нас ждал приятный сюрприз – на лодке приплыло отделение с отдалённого выносного поста с информацией об обнаружении ранее ушедших от нас берегом ратьеров. Остальные галеры со стоянок снимать не стал, а свою распорядился перегнать поближе к лагерю ратьеров, прихватив заодно с собой воевод. – Гребцы, табаньте взад! – громко распорядился Осляд, и, вздрогнув, галера начала медленно, пятясь задом, отходить от берега, пока не попала в речную стремнину, а потом, подгребая левым бортом, развернулась вдоль начавшего её сносить течения. – Полный вперёд! – раздался громкий звук трубы, а в галерном трюме, под мерный бой барабана, напряженные спины гребцов стали привычным для себя образом налегать на вёсла, и корабль ходко пошел вниз по течению реки. На палубе с довольным видом расхаживал Ос-ляд, заместитель Анфима, сейчас отвечающий за весь галерный флот. Его двоюродный брат Вышата, теперь именуемый не иначе как Вышеслав, тоже, будучи замом Анфима, отвечал за все суда транспортно-грузового класса (дощаники). Вскоре на берегу Осляд разглядел сигнальный костёр, раздалась новая команда, барабан, отбивавший ритм, сменил тональность. Галера резко сбавила ход и начала заворачивать к берегу.