После непродолжительного тревожного молчания Джек стал подробно расспрашивать доктора о диагнозе, стал вместе с ним искать альтернативные пути решения проблемы, Джек делал все, что сделал бы любой другой человек, находящийся на его месте. Доктор Гледстоун постоянно твердил как заученную скороговорку, что все дорогостоящие процедуры, различные препараты не будут иметь никакого положительного воздействия на больной организм. «Все слишком далеко зашло. Вы можете потратить огромные суммы, пройти десятки обследований, но услышите то же самое», – разочарованно уверял доктор. Джек, как оробевший ребенок, стоял посередине тесного кабинета и все пытался найти какой-нибудь путь, лазейку, сбой в традиционной системе лечения, чтобы выкроить для Эстер дополнительное время. Но Гледстоун был тверд как утес, с которого упала Эстер. – И что? Совсем ничего нельзя сделать? – в последний раз отчаянно спросил Джек. – Увы… – отозвался доктор и виновато отвел взгляд. Джек схватил Эстер за руку, без слов вывел ее в коридор и громко хлопнул дверью. – Он не понимает, что говорит! – бормотал себе под нос Джек. – Мы поедем в другую клинику. Пройдем сотни врачей, если понадобится! Эстер безучастно слушала мужа – его голос доносился до нее как из-под толщи воды. – Да. Вернемся домой, там и решим, что делать дальше, – продолжал Джек. – Может быть, нам стоит слетать в Израиль, говорят, там лучшая медицина. Джек полностью погрузился в поиски решения проблемы. Он забыл о том, что держит Эстер за руку, забыл о вчерашнем дне, забыл обо всех заботах, которые его тревожили, а также забыл о Джонни, смирно дожидающемся его возвращения в холле больницы. Джонни то и дело оборачивался на двери, в которые вошел Джек. Его ладони похолодели, и где-то в животе клокотало нарастающее волнение. Медсестры выходили в главный зал и озвучивали фамилии: «Джонсон, Смит, Коллинс», люди быстро вставали со своих мест и следовали за девушками в зеленом, а Джонни с нетерпением и даже какой-то жадностью провожал медсестер взглядом – какая-то из них наверняка знает, что происходит с Эстер. Он, Джонни, не виноват. Он не желал Эстер плохого, не хотел причинить ей боль, не нанес ей вреда сознательно. Что она теперь о нем думает? Вероятно, даже видеть его не хочет. А он – Джонни – просто невыносимо жаждет знать, что все обошлось. Что он снова не причинил боли человеку, который возродил в нем желание творить. Всю ночь Джонни рисовал Эстер, утопающую в океане. Он не мог сомкнуть глаз. Отрешенное спокойствие, которое Джонни увидел на лице Эстер, когда она потеряла надежду на спасение, так сильно залегло в его памяти, что стоило ему закрыть глаза – и он снова видел ее. Сильную, но хрупкую. Бесстрашную, но трепещущую. Напуганную. Джонни поражали противоречия, борющиеся в ней. То одна, то другая крайность захлестывали Эстер, как волны океана. Этим она была похожа на него самого. Вторая сущность всегда жила в нем и терпеливо ждала, когда обессилеет первая. Эта беспощадная борьба чувств и разума длилась бесконечно, а Джонни лишь метался из стороны в сторону, стараясь угодить каждому из начал. Иногда он так сильно выматывался и путался в собственных чувствах, что уходил в долгие запои или спасался кокаином. Но Эстер! Она открылась ему в момент опасности. Это было откровение без слов. Ему не привиделось. Дверь больничного коридора распахнулась. Джек шагал вперед, как будто в бреду, не видя перед собой никого и ничего, а Эстер с красными от слез глазами поспевала за ним следом. Сердце Джонни ухнуло в груди. Он подбежал к Джеку и, дернув его за плечо, беспокойно спросил: – Что случилось? Молчание. Тогда Джонни взволнованно уставился на Эстер. Она помотала головой из стороны в сторону и прижала ладонь ко рту. Из глаз ее снова полились слезы. Ноги Джонни стали ватными. – Джек! – требовательно крикнул Джонни. – Прошу тебя! Джек резко остановился, так, что Эстер врезалась в его спину, и, круто развернувшись к Джонни, смерил его полным горечи взглядом. Джек повторил то, во что отказывался верить: – Она умирает. Ей остался год, – с бессильной злобой выдавил Джек и, видя, как лицо Джонни растягивается в немом изумлении, сразу же добавил: – Нет, это не твоя вина. У нее нашли неизлечимое заболевание. Джонни остался стоять на месте. Его губы дрогнули в нервной усмешке – мышцы лица одеревенели, и нелепая улыбка еще некоторое время сохранялась на лице. Он всмотрелся сквозь стеклянную дверь больницы в два удаляющихся силуэта, а затем бросился вслед за ними. Джек продолжал идти по наитию, он не мог остановиться. Если он сделает это, то паника и страх непременно нагонят его и лишат способности думать. А терять способность к сопротивлению сейчас невозможно – им предстоит преодолеть сложный путь – съездить во все известные клиники США и удостовериться в словах доктора Гледстоуна. Найти лечение. В кромешной тьме отыскать луч света, ведущий к спасению. Джек подумал, как мало он сделал для жены. Мало радовал, мало уделял внимания, редко просил прощения. И почему он понял это только сейчас, так поздно, когда Эстер может его оставить навсегда? «Я уверен, произошла ошибка. Эстер будет жить! – повторял Джек про себя, по пути утирая скупые слезы. – Это несправедливо. Это невозможно!» Все трое возвращались в отель в полной тишине. Никто не решался издать ни звука, чтобы не вызвать новую волну огорчения друг у друга. Эстер перестала плакать и просто наблюдала за видами в окне: за цветной вереницей проезжающих мимо машин, за людьми, праздно гуляющими по тротуару с собаками, за мигающими светофорами, отражающимися в лужах. Прошел дождь, но свежее от этого не стало, наоборот, город превратился в огромный душный парник. Эти прохожие и не подозревали, как жизнь может перемениться в считаные секунды, так, что ничего нельзя будет исправить. Как часто люди задают себе вопрос: что они станут делать, если им останется год? Как распорядятся временем? Продолжат жить в крошечной квартире и копить на ремонт или пустятся в кругосветное путешествие? Бросят ли работу, выжимающую из них все соки? Проведут остаток дней с близкими? Выберут ли рутинную определенность в угоду туманному счастью? Эстер почувствовала, как больно ее задел последний вопрос. Стабильность – камень преткновения, о котором она могла размышлять часами. Для получения удовлетворения от стабильности людям всегда требуются веские причины. Первая возможная причина – желание жить в комфортных условиях. Вторая – высший замысел – потребность воспитать детей в полной семье, прожить с одним человеком всю жизнь, подать пример окружающим. Третья – усталость от жизненных потрясений – желание верить, что завтра не будет хуже, чем вчера. Четвертая – трусость – боязнь принимать рискованные решения. И, наверное, сто прочих причин, необходимых для оправдания своего сознательно выбранного заточения. Альпинист, задавшийся целью взобраться на Эверест, так же, как и человек, желающий стабильности, идет к вершине, не обращая внимания на неудобства, нужды и потребности, – у него есть цель, и он готов многим пожертвовать ради ее достижения. Желание стабильности, если хотите, – это результат работы холодного ума, чтобы обезопасить себя от окружающего мира. Корыстный расчет уставшего или запуганного человека. Однако всему этому, казалось бы, нерушимому торжеству разума над безрассудством требуется еще одна совершенно необходимая переменная, при отсутствии которой вся стройная система ценностей потеряет значимость, – неограниченный запас времени, создающий иллюзию бесконечности жизни. Так, людям легче верить в то, что они в любое время могут оставить насиженное место и отправиться в погоню за мечтой. В этом состоит насмешка жизни над человечеством, постоянно ищущим легкости. Люди либо обманываются, считая, что у них впереди целая жизнь, либо жизнь вносит свои коррективы без предупреждения. И в том и в другом случае человек до последнего верит, что все успеет. Если отбросить навязанные страхи и смело взглянуть на то, что скрывается за флером благополучия, мы получим ответ на животрепещущий вопрос – что нам действительно необходимо для счастья. Что прячется у нас в тайном сейфе, код к которому знает только сердце? Эстер посмотрела на белое как полотно лицо Джека, вцепившегося в ее руку. Она почувствовала трепетную нежность к нему, благодарность, жалость. Потом повернула голову к водительскому сиденью, на Джонни. В висках застучало, к горлу подступил ком. При взгляде на Джонни Эстер отдыхала. Как будто в ее серых буднях наступили внеплановые выходные. Джонни был спасением. Он был воздухом, которого ей недоставало. После постановки диагноза мысль, за которую Эстер готова была провалиться под землю еще несколько часов назад, с новой силой продолжила штурмовать ее разум. Негласные правила, придуманные Эстер для себя самой, померкли перед ощущением, которое она испытывала лишь в присутствии Джонни. Эстер как можно крепче обняла Джека, стараясь тем самым заглушить в себе чувство вины. Она знала наверняка, что покинет его прежде, чем оставит этот мир навсегда. Добравшись до номера отеля, Джек буквально провалился в кровать, ощущая на себе невидимый груз сожаления и боли. У него не осталось сил даже на то, чтобы находиться рядом с Эстер – слишком печально было смотреть на нее – живую, румяную, красивую. Реальность представлялась Джеку противоречивой и искаженной. Не может человек, будучи в полном видимом здравии, взять и умереть, если его, конечно, не настигнет несчастный случай. Джек лежал, глядя в потолок, и размышлял над этим. Эстер и Джонни сидели на диване молча. Джонни понятия не имел, как начать разговор и стоит ли его начинать вовсе, а Эстер продолжала чего-то ждать. Спустя некоторое время Джонни набрался храбрости для откровения. – Ты можешь рассказать мне толком, что случилось? – аккуратно спросил он, потупив взгляд. На лице Эстер появилось сомнение – стоит ли рассказывать Джонни подробности. – Могу, – неуверенно пробормотала она. – Я проходила обследование, в ходе которого врач поставил мне диагноз – синдром Альфреда Уотсона. – Что? – озадаченно спросил Джонни. – Синдром кого? Он всем телом развернулся к Эстер, так, что его колени коснулись голых ног девушки. – Да, мы с Джеком тоже впервые о таком слышим. Джонни схватил первую попавшуюся под руку вещь – ей оказались ключи от машины – и начал вертеть их в ладони. Он хотел взять паузу, осмыслить сказанное и попытаться заговорить вновь. – Никогда не думала, что жизнь закончится так быстро, – мрачно сказала Эстер. Комната почудилась ей частью сновидения, которое она когда-то видела. У нее было стойкое ощущение, что все вещи вокруг не более, чем текстуры, нарисованные на компьютере. Предметы, созданные для определенного ряда действий. Кофеварка нарисована, чтобы варить кофе, кровать – чтобы спать и восстанавливать энергию, телевизор – чтобы деградировать. И все эти предметы ограничены узким списком, таким же, как в компьютерной игре. Здание ратуши тоже часть большой текстуры мира: войдешь внутрь, а действий, которые можно выполнить в помещении, только два: «сходить в туалет» и «задать вопрос о повышении налогов». Видимо, так предусмотрено программистом. А люди? Для чего созданы они? Эстер посмотрела на Джонни. «Может быть, он мне понравился потому, что с ним можно выполнить больше действий, чем с Джеком? Например, в характер Джека не заложена способность к сильным эмоциям и импровизации, – подумала Эстер. – А у Джонни произошел системный сбой. Кто-то ввел ключ разработчика, и ему открылись новые способности, недоступные для других героев». – Но ведь… – послышался отрезвляющий голос Джонни. – Лечения от этой болезни не существует, я правильно понимаю? – спросил он не без надежды, затаившейся в голосе. Лицо Джонни оказалось так близко к девушке, что та могла почувствовать мятный запах его дыхания. Как будто Джонни только что съел конфету. Эстер подавила слабую улыбку, услышав вопрос, прозвучавший за сегодняшний день много раз. – Да, ты понимаешь правильно, – сказала она и искоса взглянула на Джонни. Он посерьезнел и, казалось, постарел лет на десять. – Эстер, – волнительно прошептал Джонни. Он с подозрением глянул на Джека, чтобы удостовериться, что тот спит. Джек накрылся одеялом с головой и, кажется, уже давно перестал прислушиваться к их разговору. – Я скажу сейчас вещь, в которую ты не поверишь, в лучшем случае, а в худшем – съездишь мне по морде и будешь права. Но я обязан сказать это сегодня, сейчас, сию же минуту. Эстер слабо улыбнулась в ожидании очередной сумасбродной идеи Джонни, которая если не убьет ее, то приблизит скорую участь. – Ты понравилась мне сразу, как только я тебя увидел, – уверенным голосом сказал Джонни. Один бог знает, сколько он готовился, прежде чем смог выдавить эти слова. Джонни не отводил взгляда от Эстер и для убедительности даже взял ее за руку. – Ты понравилась мне безотчетно и совершенно неразумно. Джонни сделал паузу. Он увидел, как улыбка на лице Эстер медленно угасает, а на смену ей приходит возмущение и страх. Эстер запоздало дернулась от неожиданного признания, словно от кипятка, обжегшего ей руку, и готова была вскочить с дивана, но Джонни дернул ее за кисть и усадил на место. – Стой, послушай, – сказал он, чуть повысив голос. – Да, это неправильно. Но кто знает, что в этой жизни правильно, а что нет? Я, например, не знаю. Но уверен, что будет лучше, если ты останешься. И для тебя, и для меня. Эстер бросила на Джонни яростный взгляд, полный осуждения, и сказала: – Да, действительно! Никто этого не знает, когда живет порывами. Вот ты, например, прекрасно все понимаешь, но все равно делаешь по-своему, потому что тебе так хочется. Я думаю, тебе наплевать на меня, на чувства Джека и на диагноз. Ты хочешь новизны, не принимая в расчет, что будет с другими участниками твоей эгоистической игры. Будь у тебя хоть капля чувства ко мне, ты бы никогда не предложил мне подобного. Эстер с силой вырвала свою руку и прижала к бунтующему сердцу. Она была оскорблена. Неужели ей можно делать предложения подобного характера? Она похожа на легкомысленную девицу? Джонни предложил побег, о котором Эстер мечтала, но стоило ему озвучить мысль, облачить ее в слова, как Эстер трусливо попятилась. – Позволь мне закончить, – перебил Джонни и краешками губ улыбнулся. Он ожидал подобной реакции. – Я бы не осмелился сказать это тебе, если бы не чувствовал, что нам обоим необходимо быть вместе. Ты нужна мне, а я тебе. Если хочешь, я поговорю с Джеком сам, когда представится подходящий случай. Только не улетай. Я встретил тебя слишком поздно, но это не моя вина. Слова Джонни звучали искренне. Он был убежден в своей правоте и чувствах, но больше всего он хотел вселить уверенность в Эстер, поэтому смотрел в ее глаза прямо и бесстрастно. – Джек неплохой, – продолжил Джонни. – Наверное, он хороший муж. Я знаю, ведь мы знакомы с ним давно. Но с Джеком ты не будешь счастлива. Я отчетливо вижу, что ты бунтарка. Нельзя потратить оставшееся время на вранье самой себе. Неужели до встречи со мной ты не думала о разводе? Не поверю! Я не причина – я лишь следствие. Следствие отношений, которых нет. Ты строишь замки из песка. Эстер сквозь наворачивающуюся на глаза пелену слез судорожно замотала головой. Ей стало жаль Джека, как никогда раньше. Джонни сумел обнаружить ее болевые точки и надавить на них – Эстер действительно не была счастлива. Но случались мгновения чрезмерной нежности, когда Джек являл ей свое истинное беззащитное лицо и становился особенно ласковым. Эта нежность была чиста, возвышенна и светла. Более труднодоступное чувство, чем страсть и влечение. – Я не хочу тебя слушать. Не хочу, – сдавленно сказала она. – Уходи! Ты отвратительный друг! Джонни кивнул. Он не мешкая встал и направился к выходу, понимая, что если задержится хоть на секунду, то разразится скандал. Но перед тем, как выйти за порог, Джонни остановился у двери и сказал, печально глядя на Эстер: – Я оставлю свой адрес на ресепшене в надежде, что ты передумаешь. Эстер даже не взглянула на Джонни на прощанье. Она зарылась в подушки дивана и обхватила руками коленки. Все, что произошло с ней за последние сутки, было невероятно! Диагноз, обративший ее жизнь в полную бессмыслицу, и неуместное признание Джонни. Зачем он попросил ее остаться? Только из-за того, что ей остался год жизни? Эстер решила, что если бы не диагноз, Джонни не осмелился бы сказать ей правду о своих чувствах, а она никогда не смогла бы покинуть Джека. Джек слышал все, что было сказано в этой комнате, но не вмешался в разговор. Он хотел предоставить жене право выбора. Как можно удерживать рядом женщину, которая от отчаянья могла бы согласиться остаться с малознакомым художником, из-за которого она угодила в больницу? При такой решимости попытка остановить ее стала бы преступной. Джек уже совершал подобную ошибку, когда был юн. У него была девушка по имени Франческа. Против всей логики она была мексиканкой с круглым, как луна, лицом, приземистого телосложения и с выпученными глазами, а не горячей изнеженной итальянкой с бронзовым загаром. Тогда Франческа казалась ему привлекательной. Он начал с ней встречаться ранней весной, сразу после ее трагического расставания с молодым человеком. Неопытный Джек не знал, что вступает в неблагодарные, изматывающие и до конца не завершенные отношения. Франческа писала бывшему сообщения украдкой, по ночам плакала, иногда ругалась с Джеком без повода. Однажды, предсказуемо, собралась, как она это обрисовала, «отдохнуть в Калифорнию с мамой». Джек был неопытен, но не наивен. Истинную причину он раскрыл тем же днем – Франческа по неосмотрительности не удалила телефонные звонки. Она собиралась встретиться с бывшим, хотя убеждала Джека, что «Алекс ей больше не нужен», «все чувства давно прошли», в общем, несла всю эту грубую и оттого пошлую чепуху, которая оскорбит любого человека. Тогда Джек не позволил ей уехать, и, как потом выяснилось, зря. Пободавшись какое-то время с Джеком, Франческа все равно ушла, только перед этим вхолостую измотала его нервы.