Джек попросту не знал, как продолжить тащить непосильную для него ношу, и тем труднее переносил боль от нахождения с любимой женщиной, которая каждый день кротко ждала от него помощи и поддержки. Часто, обычно это происходило во время ужина, Эстер заглядывала Джеку в глаза, словно пыталась найти ответ. Она подолгу молчаливо и сосредоточенно рассматривала лицо мужа: скользила взглядом по его новым морщинам, по залегшим под глазами теням, по опущенным уголкам губ. Джек в это время напряженно продолжал пережевывать пищу, а потом и вовсе резко вскакивал из-за стола, благодарил Эстер за ужин и скрывался в спальне. На Джека находили злоба и раздражение. Ему хотелось крикнуть жене: «Чего ты хочешь от меня? Я не могу ничем помочь! Я бессилен! Я не знаю, что мне делать, и поэтому не могу дать ответ тебе», – но вместо этого Джек садился за компьютер и считал налоги. Считал, читал, думал – делал все что угодно, лишь бы сбежать от требовательного взгляда. Джек бежал от себя с таким усердием, что не успевал на бегу замечать, как тихо и бессловесно угасала его жена. Эстер не находила объяснения, почему муж ведет себя подобным образом, но переживала одиночество стойко – без упреков и обвинений. То, что раньше позволяло ей быть буйной и темпераментной, перегорело, как перегорает свет на тонущем корабле. Детство, а затем юность Эстер представляли из себя четко организованный план, разработанный ее родителями. Они, ее доблестные наставники, позволили себе сделать выбор за дочь – чем ей лучше заниматься, в какие кружки ходить, с кем общаться и какую карьеру для себя выбрать. Таким образом, в детстве Эстер занималась гимнастикой для формирования твердого характера, журналистикой, чтобы развить красивую лаконичную речь, а в старших классах обучалась изготавливать ювелирные изделия для воспитания в себе усидчивости. После школы Эстер, объект гордости своих родителей, поступила в университет, чтобы затем связать свою жизнь с юриспруденцией, но через несколько лет наотрез отказалась продолжать учебу. Тогда в их доме в первый раз прогремел грандиозный скандал. Кэтрин – мама Эстер – припомнила дочери все ее ошибки, в том числе и те, которых Эстер не совершала. Кэтрин твердила, что если бы не их усилия с отцом, то из нее не вышло бы ничего дельного, а отец семейства – Мэтт – старался не вмешиваться в воспитательный процесс, предоставив жене полную свободу действий. Тогда лишенная права выбора Эстер и повстречала Джека – как символ протеста перед властными родителями. Он был покладист и спокоен, никогда не диктовал правил, не старался подавить ее волю. Джек упрямо выполнял требующиеся от него обязательства и был готов выступить вторым отцом для не привыкшей к суровым условиям жизни Эстер. На тот момент это был необходимый союз для них обоих. Джек влюбился в Эстер с первого взгляда и буквально потерял голову, а Эстер с удовольствием оставила родительский дом в надежде на крепкий стабильный брак. Так и завершилось ее небольшое путешествие по жизни, в котором недоставало многих частей, влекущих Эстер в многозначительно молчаливые дали. После возвращения из Лос-Анджелеса Эстер часто стала прогуливаться в компании своего одиночества, подобно страннику. Она выбирала безлюдные пляжи и долго бродила по побережью, вглядываясь в линию горизонта. Эстер пыталась дать объяснение всему, что с ней происходило. Найти оправдание для отрешенного Джека, определить смысл своего короткого пребывания в мире, старалась прислушаться к внутреннему голосу, не умолкающему ни на секунду. Эстер терзали сомнения, верные друзья думающих людей. Девушке казалось, что у нее нет морального права оставить Джека и сорваться в неизвестность, но само зародившееся желание не оставляло ее в покое. Мысль, озвученная Джонни в отеле, дала всходы и грозила со временем перерасти в нечто большее. Эстер плакала. Ночами, когда Джек уже спал. Днями, когда Джека не было рядом. Вечерами, когда Джек сбегал в спальню и оставлял ее наедине со своими страхами. Она думала о предложении Джонни три мучительные недели. Навязчивая мысль крутилась у нее в голове, когда Джек не приходил вовремя на ужин, когда он не соглашался сходить с ней на прогулку, когда игнорировал ее слабые уговоры на поездку в город. Каждый раз, когда Джек проявлял холодность и невнимание, Эстер мысленно представляла адрес на мятом клочке бумаги, и дышать ей становилось легче. Она знала, что никогда не решится на подобное, но сама мысль о возможности изменений придавала ей сил. Эстер помимо своей воли цеплялась подолом платья за бумажку, когда проходила мимо книжного шкафа, задевала ее мыслями, когда просыпалась, задерживала дыхание, возвращаясь из душа. Так или иначе, мистический адрес стал для Эстер идеей фикс, преследовавшей ее словно тень в ночи. К четвертой неделе мысль настолько укрепилась в ее сознании, что бороться с ней стало практически невозможно. Сценарий другой жизни, безусловно лучшей, тревожащей, желанной, представлялся Эстер так явственно, что она потеряла всякий сон. И тем сильнее росло ее раздражение по отношению к Джеку. Год жизни она потратила, чтобы стать той, кем не являлась. Год жизни отдала, чтобы осознать, что для нее важно. Целый год она пребывала в одиночестве, несмотря на то что у нее был муж. Эстер поняла, что несчастье не всегда имеет яркий оттенок. Иногда несчастье может точить человека годами. Истончать его веру в будущее, рождать постоянные сомнения, выматывать душу и тело. Несчастье для Эстер превратилось в собирательный образ, не состоящий из конечных остановок. Теперь это было не только безусловное горе, болезнь близких или смерть, но нечто более тонкое. Нечто, к чему нужно внимательно прислушаться в тишине одинокой комнаты. Сесть, затаить дыхание, увидеть, как при свете солнечного дня летает пыль в воздухе, услышать, как последняя капля из крана падает в раковину, как за окном ветер колышет листву, и, может быть, тогда, в момент полной отрешенности от мира и от собственного голоса разума, где-то из глубины души пробьется еле слышное ощущение себя, робкое, боязливое, но настоящее. Тогда станет понятно, что мы чувствуем, чего хотим, чего по-настоящему боимся. Прогуливаясь часами по берегу бескрайнего океана, Эстер думала, что несчастье – это не дурацкая история из детства о работе дворником. Несчастье – это говорить с человеком на одном языке, но не понимать его. Несчастье – это каждый день делать то, что не хочется. Несчастье – это иметь ребенка, но постоянно на него злиться. Несчастье – это заниматься сексом не из-за страсти, а из чувства долга. Несчастье – это каждый день мечтать, чтобы все поменялось, но не прилагать к этому никаких усилий. И, в конце концов, несчастье – это быть одинокой, когда рядом с тобой находится самый близкий из людей. Да, долгое время перед тем, как сделать выбор, Эстер чувствовала себя обделенной, пустой и совершенно незначительной. Решение снизошло на нее во вторник. Обычный вторник, каких были тысячи. Но именно тогда Эстер поняла, что она полна горечи, неисполненных желаний и несбывшихся надежд. Вечерело. Закатное багряное солнце уже почти скрылось за косым горизонтом, а бесконечное небо окрасилось десятками оттенков розового. Океан в такие моменты отражает небо и сливается с горизонтом в одно необъятное пространство. Не видно ни конца ни края этого мира, одна лишь лоснящаяся розовая гладь. Сегодня Эстер была вынуждена остаться дома. Она сидела на террасе и пила вино из изящного бокала на тонкой ножке. Эстер пыталась читать, но никак не могла вникнуть в содержание книги – собственные мысли ее отвлекали. Она волновалась. Тревога отзывалась и нарастала в ней из-за каждого еле слышного шороха, резкого звука или даже голосов соседей, беседующих где-то рядом. Их квартира, которую Джек снимал уже около пяти лет, располагалась в десяти минутах ходьбы от океана, и океанский бриз был вечным спутником этого места. Его прохлада не могла унять жар, разгоревшийся в Эстер. Наоборот, он лишь распалял внутреннюю борьбу. Ветер порывисто переворачивал страницы книги, поднимал в воздух подол шифоновой юбки Эстер, с силой и даже какой-то неоправданной злобой кидался в нее песком, принесенным с пляжа. Эстер вздрогнула – она услышала, как знакомо запищала сигнализация на машине. Едва ли она могла спутать ее с другими звуками – постоянство и предсказуемость жизни достигли своего апогея, Эстер могла расписать с точностью до минуты, как пройдет остаток вечера. Джек сходит в душ, сядет за стол, коротко расскажет о рабочем дне, затем наступит неловкая пауза, и Джек сбежит в комнату, прикрываясь важными делами. Эстер напряглась. На лбу у нее выступила испарина, а искусанные от волнения губы сложились в тонкую линию. Книга соскользнула с коленей и упала на деревянный пол. Ветер быстро подхватил пожелтевшие от времени страницы и перелистал книгу до последней главы. Эстер посмотрела прямо перед собой – вот и все. Настало время разговора, с которым больше нельзя затягивать. Эстер с некоторых пор перестала переживать о своем диагнозе. Наверное, потому, что слова докторов уже порядком стерлись из ее памяти, а при отсутствии каких-либо признаков заболевания она чувствовала себя вполне здоровым человеком. Эстер лишь умом понимала, какое значение для нее сейчас играет время, неукоснительно ускорившее ход. Прошло уже два месяца с последней встречи с Джонни, а Эстер до сих пор не нашла в себе силы, чтобы поговорить с мужем о главном. О том, что она жаждет жить. Ей остался год, уже меньше. Привычное существование потеряло для Эстер всякий смысл. Не нужно больше рутины, терпения и компромиссов. Все неважно, кроме страсти, бесконечных ночей, наполненных глубокими разговорами и сексом, безмятежных дней, проведенных в постели с захватывающими книгами, ничто не имеет смысла, кроме воспоминаний, которые она заберет с собой навсегда. И даже все спокойствие мира не сможет убедить ее остаться. Послышались неторопливые шаги Джека, поднимающегося по лестнице. Эстер подняла книгу с пола и небрежно бросила на стол. Каждый шаг мужа приближал неотвратимое. – Привет, – устало сказал Джек. – Привет. Как прошел твой день? – робко поинтересовалась Эстер и холодно обняла мужа. – Неплохо. Много работы, как всегда, – еле слышно отозвался он. Джек имел обыкновение сразу же после работы отправляться в душ, и Эстер, зная это, не стала заводить разговор немедленно. Она решила сделать это позже, за ужином. Эстер быстро нарезала овощи для салата, разогрела пиццу в духовке, налила в бокалы красное вино, расставила тарелки, разложила приборы и села на диван. Минуты тянулись мучительно медленно. Эстер слышала и отмечала для себя каждый звук, доносившийся из-за двери ванной. Вот Джек выдавливает шампунь – сердце заходится стуком, вот вытирается полотенцем – дыхание становится учащенным, смотрится в зеркало – в горле раздается напряженное клокотание. Скоро он предстанет перед ней в махровом синем халате, и ей нужно будет заговорить, но сможет ли она выдавить из себя хотя бы полслова? Эстер приняла решение. Она готова полностью изменить свою жизнь. Вырвать цветок, за которым она старательно ухаживала, взращивала, но он так и не смог расцвести – не смог оправдать ожиданий. Джек действительно любил Эстер, но держал ее на расстоянии вытянутой руки. Любви, на которую Джек был способен, Эстер не хватало никогда. В этом Джек был похож на своего строгого отца, который ни разу не обнял сына, не сказал ему доброго слова, не поддержал, когда это было необходимо. Отец рано предоставил Джеку возможность решать проблемы самостоятельно, полностью лишил его денег и всяческой помощи. Таким образом, Джек начал подрабатывать в тринадцать, окончил школу, взял кредит на обучение в университете и долгое время работал не по специальности на всех работах, которые могли принести ему деньги. В юном возрасте Джек со всей отчетливостью осознал, что качество его жизни будет зависеть исключительно от его усилий и труда, а на помощь, в том числе и от отца, рассчитывать не придется. У него не оставалось времени на беспечные прогулки с друзьями, на бесполезные видеоигры и даже романтические мечты. Джек был непримиримым реалистом, со школьной скамьи заботящимся о своем будущем. Наверное, поэтому Джеку не были присущи такие фундаментальные качества, как сопереживание, эмпатия и жалость. Он стал заложником своего опыта. Джек сел за стол, и Эстер виновато улыбнулась. – Сегодня пицца. Я ничего не приготовила, – сказала она. – Ничего страшного, – невозмутимо отозвался Джек и откусил большой кусок пеперони. Эстер наблюдала за тем, как Джек с удовольствием ест пиццу, и не знала, с чего начать. Она осушила бокал до дна и немного осмелела. – Знаешь, нам нужно поговорить. Джек с трудом проглотил еду и выразительно посмотрел на жену. Кажется, он давно готовился к этому разговору и все же надеялся его избежать. – Я слушаю тебя, – сказал Джек делано спокойным голосом. – Мне остался год жизни, – начала Эстер, делая небольшие паузы между словами, – а это значит, что нужно многое успеть. Не буду тянуть, постараюсь кратко выразить все, о чем думаю. – От напряжения у Эстер разболелась голова. – Я не вижу тебя целыми днями, ты избегаешь разговоров со мной, оставляешь меня в одиночестве. Мало что изменилось с того времени, когда мы еще не знали о болезни. Ты и тогда был от меня далеко, но сейчас совершенно отдалился. Джек неопределенно посмотрел на Эстер, то ли с жалостью, то ли с недоумением, но продолжил слушать, не говоря ни слова. – Я понимаю, наверное, ты считаешь бессмысленным уделять время человеку, который скоро тебя покинет. Ведь здесь нет никакой выгоды, пустая трата времени, – продолжила Эстер. – А ты привык получать выгоду от всего, что тебя окружает. Где твои эмоции? Где любовь, о которой ты постоянно твердишь? Ты вообще способен на глубокое чувство? Эстер с негодованием посмотрела на Джека, но увидела только надменное лицо. – В чем ты меня обвиняешь? – недоуменно спросил Джек, отодвигая от себя тарелку, чтобы ненароком ее не опрокинуть. – В том, что я все время до болезни обеспечивал тебе и мне комфортную жизнь? – Что значит «комфортная жизнь»? Еда в холодильнике? – перебила его Эстер, пришедшая в ярость. – И еда в холодильнике в том числе. Кто платит за квартиру, кто дает тебе время на самореализацию, кто обеспечивает нам досуг? – Все это ничего не стоит при твоем безразличии ко мне. Когда я была в депрессии после переезда в эту дыру, ты улетел с друзьями на отдых. Когда я просила свозить меня к врачу, ты уехал делать ремонт. Когда я каждый вечер остаюсь дома одна, тебе хватает безразличия, чтобы поехать к Розе или друзьям и провести время с ними вместо меня. А теперь тебе хватает наглости упрекнуть меня в просьбе о внимании? Нам не о чем говорить больше. Вечерами мы смотрим сериалы, чтобы хоть как-то скоротать время. Разве это то, ради чего мы поженились? – Эстер выплескивала эмоции, накопившиеся за все время ее смиренного молчания. Джек нахмурил брови и напряженно задышал. Его терпению приходил конец. – Я каждый вечер должен тебя развлекать? У тебя должна быть собственная жизнь, – начал было он, но Эстер снова его перебила. – У меня и была собственная жизнь. В Атланте! – кричала она сквозь пелену слез. – Там была моя жизнь. Там были мои друзья, родители. Карьера могла быть, если бы я не приехала в эту дыру! Я все бросила ради тебя. – Зачем? – спросил Джек, нервно потряхивая ладонью перед лицом Эстер и угрожающе выпучив глаза. – Из-за меня? Ты сделала это не из-за меня, а из-за своих интересов! Может быть, хотела избавиться от гнета родительского дома – я не знаю! Не надо меня упрекать во всем. Я брал себе жену, а не ребенка! – Как будто ты не знал, кого берешь в жены! Я все предельно ясно рассказала тебе в первый месяц нашего знакомства. И если ты не можешь отвечать за последствия своего выбора, это не моя вина! Ты даже от своей сестры меня защитить не смог. Не смог защитить и от самой себя. И не сможешь. Я уезжаю, – заключила Эстер и рывком поднялась из-за стола. – Куда уезжаешь? – вскочил за женой Джек. Он схватил Эстер за руку и развернул к себе. – Не смей меня хватать, – сквозь зубы процедила она и, выдернув руку, пошла в комнату собирать вещи. Джек последовал за женой. Он уже не ощущал ни страха, ни сожаления. Лишь какое-то слепое осознание происходящего, которое, казалось, происходило по наитию. – Куда ты собралась? К родителям? Ты сама прекрасно знаешь, что не сможешь жить со своей матерью, – не унимался Джек, стоя в дверном проеме и наблюдая, как жена мечется по комнате в поисках вещей первой необходимости. – Я уезжаю не к матери. Эстер, собирая вещи, думала, стоит ли открывать Джеку правду. Ведь тогда она ранит мужа в самое сердце. «Джек не виноват, что не может чувствовать то же, что и я. Но все же Джек старается, старается делать все, что от него зависит, – проговаривала про себя Эстер. – Да, он не сделал мне ничего плохого, но я несчастна. Несчастна с ним. Главное, не сдавать позиций, не остаться из жалости к нему или к себе. Нужно переступить порог, бежать, бежать, пока есть силы». Эстер судорожно кидала все попадающиеся ей на пути вещи в открытый чемодан и не могла расстаться с мыслью, что поступает с мужем несправедливо. Эстер специально устроила скандал, чтобы подтолкнуть себя к решению, давно притаившемуся в ее голове. Иначе ей недоставало решимости, чтобы уйти без зазрения совести. Парадоксальная ситуация, но и такие иногда случаются: когда очень веские причины, вроде измены, отсутствуют, а женщина все равно уходит. Эстер давно мучило чувство собственной неполноценности рядом с Джеком. Оно проявлялось в бури, когда «поверхность» эмоций становится подвижной, волнующейся, тревожной. В плохие времена можно заметить, что скрывается под привычной гладью там, на дне. Прекрасной красоты подводный мир, наполненный жизнью и любовью, либо острые, как сосульки, скалы – холодные и темные, как зимние ночи. У каждой женщины есть идеальный список в голове, который включает в себя разного рода приоритеты. Приоритеты, сформировавшиеся опытным путем. В списке Эстер качества Джека всегда занимали призовые места, были незаменимыми и бесценными. Но то невидимое, что невозможно описать словами, нельзя привить со временем, нельзя выработать, – отсутствовало. То, что Эстер узнала и нашла в Джонни. – Ты считаешь, я отпущу тебя неизвестно куда? – резонно спросил Джек. – Ты не выйдешь из дома, пока не объяснишь мне толком, куда ты собралась. Эстер застыла над чемоданом и посмотрела на мужа внимательным строгим взглядом. Еще секунду она колебалась, но все-таки решила, что Джек имеет право знать правду. – Я уезжаю к Джонни, – ужалила она. Лицо Джека исказилось. Сказать, что он удивился, – ничего не сказать. Джек был поражен. Ведь он своими ушами слышал, как Эстер выгнала Джонни из номера и не проявила ни капли мягкости и понимания. Ничем не выдала своего чувства. А теперь она покидает его, Джека. Отчего? От великой любви или от желания сбежать куда-то от самой себя? Джек терялся в догадках. – К Джонни? – переспросил он, тем самым получив несколько секунд дополнительного времени на осознание.