Эстер почему-то слова мексиканки показались более весомыми, чем сумасбродная прихоть Джонни познакомить Эстер с нездоровой матерью. Девушке захотелось поскорее покинуть этот дом, отдышаться на свежем воздухе и почему-то поговорить о проблемах загрязнения окружающей среды. Джонни подошел к кухонному острову и облокотился о него. На лице художника застыла гримаса негодования, которую он даже не пытался скрыть. – Скольких людей я привел в этот дом, Бонни? – неестественно спокойным голосом спросил Джон, делая паузы между словами. Мексиканка, ничуть не испуганная тоном Джонни, презрительно посмотрела на него. – Никого. И это было правильным решением. Ты хочешь, чтобы твою мать упекли в дурку? – с вызовом спросила она. Джонни поморщился и налил себе стакан воды из-под крана. Вдруг с верхних этажей послышался оглушительный визг, разнесшийся по всему дому. Какой-то предмет громко шарахнулся об пол, и быстрые шаги забегали по потолку над кухней так, что люстра стала заметно раскачиваться. Бонита хлопнула себя ладонью по лбу, а Джонни подошел к Эстер и крепко сжал ее руку. – Видишь, представление начинается, – устало сказала Бонита и грузной походкой отправилась наверх. – Я понимаю, что все это выглядит странно. Но я хочу показать тебе, в каких условиях я рос, – сказал Джонни в пустоту и повел Эстер на верхний этаж. Уже с лестницы Эстер увидела темноту коридора. Ей стало не по себе. – Почему там темно? – спросила Эстер настороженным голосом. – Мама не любит дневной свет, – пояснил Джонни и первым поднялся по лестнице. Стоны и крики, нарастающие с каждой минутой, прерывались лишь на мгновения. Вся обстановка и атмосфера дома напоминали сцену из фильма ужаса. Старая мебель, мерзкие запахи, душераздирающие вопли. Эстер с ужасом представила, как из темноты на Джонни налетает женщина в белой ночнушке и, безумно улыбаясь, бьет его топором по голове. – Мне жутко, – призналась Эстер и прильнула к руке Джонни, как маленький ребенок. – Не бойся. Она не опасна для окружающих. Только для самой себя. На секунду Эстер показалось, что Джонни заманивает ее в страшную игру. Ведь она давно сомневалась в адекватности этого человека. Джонни провел Эстер по коридору и вошел в первую освещенную тусклым светом ночника спальню. Там, около телевизора, брошенного посреди комнаты, сидели две женщины. В одной из них Эстер узнала Бониту, вторая же, худая и высокая, прекратила стенания сразу же, как увидела в своей комнате посетителей. – Моя мама – Алеа. Мама, это моя девушка – Эстер, – сказал Джонни тихим, вкрадчивым голосом. Джонни застыл на месте и позволил Алеа приблизиться к ним, чтобы познакомиться с Эстер. Женщина с длинными распущенными, сбитыми в колтуны волосами по всем законам жанра была в длинном фланелевом платье. Но не белого цвета, как это представлялось Эстер, а синего. Из-за того, что Алеа закрывала спиной свет от ночника, Эстер не могла разглядеть ее лица. Алеа легкой походкой подбежала к сыну и бросилась к его ногам. – Дилан! Дилан! – кричала она и целовала ботинки Джонни. – Мама, я не Дилан, я твой сын, – аккуратно, чтобы не испугать мать, Джонни присел на корточки и осторожно поднял лицо Алеа от своей обуви. – Почему ты мне врешь? – напряженно спросила Алеа, отпрянув от ладони Джонни, и попятилась на четвереньках назад. Джонни пополз следом за матерью. – Я не вру. Я твой сын. Твой сын от Дилана. Папа пошел в магазин. Ему нужно купить сигареты, – голосом, каким обычно общаются с детьми, проворковал Джонни. Алеа перестала ползти и села на пол. Она наклонила голову набок и загадочно улыбнулась. Тень шальной мысли пронеслась в ее голове, и она звонко захихикала. – Я пришел познакомить тебя с моей девушкой, мама, – продолжил Джонни, аккуратно подбираясь к матери. Джонни обернулся к Эстер и жестом подозвал ее к себе. Бонита в это время забилась в угол и со стороны наблюдала за Алеа, она была готова в любой момент прийти на помощь Джонни. Эстер последовала примеру и, присев на корточки, неторопливо, без резких движений подползла к больной. Приблизившись достаточно близко, она наконец смогла различить черты лица женщины. Увиденное поразило Эстер до глубины души. Она навсегда запечатлела портрет Алеа в галерее воспоминаний, которые невозможно изъять из памяти. Эта женщина красотой напоминала древнегреческую богиню, снизошедшую с небес, способную покорить всех мужчин на земле. Ее ровный узкий нос с маленькими ноздрями, идеально очерченные губы, длинные пушистые ресницы и огромные кукольные глаза были совершенно безукоризненными. Таких женщин Эстер могла видеть только на обложке глянцевых журналов, и то ставя под сомнение чистоту их кожи. У Алеа же все было естественно. К красивому лицу женщины еще прилагались ровная осанка, пышная грудь и высокий рост. Да, красотой она могла бы превзойти самых великолепных женщин мира, но взгляд – пустой и неосознанный – приводил Эстер в замешательство вместе с жалостью. Вот она, несправедливость жизни, показала себя с уродливой стороны. Женщина, обреченная на лучшее, что может предложить мир, вынуждена сидеть в темной комнате и доживать свою полную иллюзий и страхов жизнь под надсмотром измученной сиделки. – Теперь я понимаю, в кого ты такой красивый, – тихо прошептала Эстер, не отводя восхищенного взора от Алеа. – Спасибо, – шепотом отозвался Джонни. Алеа потянулась длинными пальцами к лицу Эстер и легонько коснулась ее кожи. С минуту женщина умиротворенно молчала, но потом в нее будто вселился дьявол. Выражение лица Алеа исказилось злобой, а в глазах разгорелась вздорная ненависть. Лицо ее, до этого безмятежное и красивое, превратилось в жуткую гримасу. Эстер успела шарахнуться от матери Джонни до того, как она царапнула воздух ногтями. Джонни и Бонита быстро очнулись и, подхватив кричащую Алеа под руки, потащили ее на кровать. Там они ловко выпрямили ей ноги и руки и зафиксировали специальными ремнями по краям. Алеа стала изгибаться и громко материться. – Ты грязная сука! Ты увела у меня мужа! Дилан, разве ты не видишь? Она клубная блядь! – кричала женщина, брызгая слюнями. Эстер смотрела на бьющуюся в конвульсиях женщину и прикрывала рот рукой от ужаса. Зрелище было, прямо сказать, не для слабонервных. Эстер впервые видела сумасшедшего своими глазами. – Дилан! Не оставляй меня! Не оставляй меня! – истерично кричала Алеа, и Джонни со слезами на глазах наклонился к матери и обхватил ее лицо ладонями. – Не оставлю. Я здесь. Я всегда буду рядом, – утешающе сказал Джонни. Он неотрывно смотрел в глаза матери и продолжал удерживать ее лицо руками. Спустя некоторое время крики женщины перешли в горькие всхлипывания. Алеа жалобно заскулила. – Извини меня. Извини. Я не уносила елку. Морда в каше. – Плач женщины перешел в истерический смех, и Джонни, не в силах наблюдать за страданиями матери, выскочил из комнаты. Эстер бросилась за ним. Он спустился на первый этаж и обессиленно рухнул на стул. Джонни опустил голову на столешницу и уставился на перекошенную картину на стене. Эстер села рядом, но не решалась сказать ни слова. Она дожидалась, когда Джонни придет в себя. – Так я провел детство, – бесцветным голосом произнес Джонни. – Мой отец горячо любил мать до определенного времени. Он исправно ухаживал за мамой, пока не родился второй ребенок – я. Папа, по словам брата, поссорился со всеми родственниками со стороны матери, потому что не положил ее в больницу для душевнобольных, как они того требовали. Тогда еще была возможность – маму изредка накрывали припадки, но в целом она была нормальной. Родственники отца отказались от него сами, как только узнали, что он завел детей с сумасшедшей. Когда отец оставил семью, он не лишил нас денежного содержания. Но большая часть денег, естественно, уходила на сиделок. Из-за этого мы с братом начали рано работать. И, наверное, поэтому сейчас, в сознательной жизни, я не могу найти покоя. Джонни сделал паузу и потерянным взглядом бессильно осмотрелся вокруг. – Кстати, это дом, в котором мы жили, – добавил он. Эстер кивнула, она провалилась в бездну кишащих в ее голове мыслей. «Отчаянный, нуждающийся в адреналине – Джонни. Холодный, целеустремленный, рассудительный – Джек. Инфантильная – я. Какое звено лишнее? – спросила себя Эстер и угрюмо уставилась в пол. – Как после этого отрицать связь детства с проблемами во взрослой жизни? Мы все – продукт воспитания своих родителей, неточная копия их поведения, но все же копия усовершенствованная. Наверное, фраза из Библии о том, что дети расплачиваются за грехи своих родителей, имеет буквальное значение. Мы боремся с чертами характера, которые не хотели бы перенимать, но, к сожалению, борьба зачастую заканчивается поражением». Джонни прикоснулся к руке Эстер, и она дернулась от неожиданности. – Извини, я все еще готова к нападению, – нервно улыбнувшись, сказала девушка и нежно обняла Джонни в надежде его утешить. – Почему ты решил показать маму именно мне? Эстер подумалось, что Джонни решился на этот шаг только потому, что она останется немым свидетелем их семейного несчастья. Как случайный прохожий, Эстер проникнется историей детства Джонни, посочувствует ему, пожалеет, а потом канет в безвестность. – Я хотел, чтобы ты узнала меня настоящего. – Почему я? – продолжила настаивать Эстер. – Мне кажется, я полюбил тебя. К сожалению, – Джонни замялся, не зная, как закончить предложение, и Эстер пришла ему на выручку. – К сожалению, мне осталось не так много времени, и ты стараешься успеть все, – закончила она предложение за него. – Не совсем так, но близко, – отозвался Джонни. – Не оставляй меня, – тихо и бессильно попросил он. – Не оставлю, – безотчетно пообещала Эстер. Прошел месяц их совместной жизни. За время, проведенное вместе, Эстер открыла в Джонни и себе черты, о существовании которых даже не подозревала. Наконец-то подтвердилась ее страшная догадка о том, что Джонни все-таки пристрастен к наркотикам и алкоголю. Почти каждый вечер они ходили к друзьям Джонни, таким же веселым и обаятельным ребятам, и вынюхивали по десять-пятнадцать дорожек кокаина за вечер – Джонни больше, Эстер меньше. В наркотической эйфории, в сладостном оцепенении реальность казалась увлекательной. – Правда или действие? Вы серьезно? – рассмеялась Эстер. Она сидела на полу чьего-то дома, облокотившись о диван. К ладошкам налип мелкий мусор, и Эстер брезгливо стряхнула его. – Почему нет? – с заливистым смехом спросила Эрика. Эрика была изрядно пьяна и неприлично хороша. Локоны ее светлых мягких волос спадали на нежное чистое лицо, тогда ее тонкие пальчики снова собирали их за ухо и прикладывались к стакану с шотландским виски. – Это что-то из детства. – Играем! – вмешался Курт. – Можно попробовать, – подтвердил Джонни. Он сидел на диване в расслабленной позе, обдолбанный марихуаной в дым. – Ты первый, Джонни, спрашивай! – проворковала Эрика. – Правда или действие? – Правда!