Через некоторое время она достала из глубин своей сумки не сложенный лист бумаги, а маленькую черную записную книжку. – Так, – сказала она довольно. – На сегодня выполнено три из четырех заданий. Красной ручкой она нарисовала в книжке жирную точку, а рядом примечание: покинута зона комфорта. – Что ты делаешь? – Йона наклонил голову, пытаясь заглянуть в книжку Марлен и прочитать ее записи. – Я отмечаю то, что я уже выполнила. Это самое лучшее в списках, ты так не считаешь? Когда видишь, что тобой уже что-то выполнено. Йона понял: – Ты добровольно подписалась на это дело с цветами, чтобы отметить один пункт в списке как выполненный? Покинуть зону комфорта? Она покачала головой туда-сюда: – В какой-то степени. Кроме того, я посчитала это правильным. В общем, убила двух зайцев одним выстрелом. До сих пор Йона не встречал ни одного человека с подобным списком дел. – Ты придумываешь на каждый день что-то новое? Она не ответила, так как к их столику подошел официант. Кусочек малинового торта был внушительных размеров. – Нет, – произнесла она после первого глотка кофе. – В списке вещи, которые я должна тренировать, а тренировка всегда предполагает повторение. Настала очередь торта. – Я уверена, что ты это знаешь, даже если ты, будучи гением, можешь ничего не тренировать, – добавила она с набитым ртом. Йона сделал небольшой глоток воды. Концепция была действительно оригинальной, если применять ее не к учебному материалу, а к повседневным вещам. – Так ты тренируешься выходить из своей зоны комфорта? – Точно. Чтобы она становилась все больше и больше. – А… что еще? Она отрезала еще один кусочек торта. – В ежедневном списке стоит, например: быть любезным с тем, кто тебе не нравится. Удержаться от язвительного замечания. Сделать так, чтобы обида отскакивала от меня. – Она допила остатки кофе одним большим глотком. Идея показалась Йоне очень любопытной. – Но что ты делаешь, например, в день, когда никто тебя не обижает? Она пожала плечами: – Такое случается со мной, но не часто. Если не выглядеть совсем обтекаемо, то многие люди считают, что ты таким образом больше не относишься к людям, которые подчиняются правилам вежливости. Она посмотрела на него и заметила, что он не понял, что она имела в виду. – Обиды – это не всегда оскорбления. Достаточно необдуманного замечания. Толстяк. Бегемот. Или просто: не удивительно, что ты так выглядишь, если ты ЭТО жрешь. – Она подняла вилку, на которую был нанизан предпоследний кусочек торта. Йона до этого не придавал значения внешности Марлен. Она не бросалась в глаза так, как Линда, но и бегемотом она тоже не была. – Я много думала, какая стратегия подходит мне больше всего, – объяснила она, жуя торт. – Соответствовать ожиданиям мира или просто сделать так, чтобы они отскакивали от меня. Я думаю, второе доставляет больше удовольствия. Это не так, хотел возразить Йона. Я не соответствую ожиданиям с тех пор, как стал думать, и удовольствие еще ожидает меня впереди. Правда, трюк с отскоком от себя он пока не пробовал. Бить в ответ, да. Делать людей безмолвными, лишать их ветра в парусах, оскорблять. В этом он был силен. Но чтобы неприятности отскакивали от тебя? Он не мог себе представить, что когда-нибудь осуществит это. Он все время думал только о том, насколько сильно его задел отказ Линды. – Довольно напряженный план у тебя, – сказал он. – И довольно тяжелый. – Да. Я люблю, когда тяжело. – Она нацелилась вилкой на него, как будто хотела нанизывать его на нее. – А каков твой план? Внушить себе, что смерть Лихтенбергера не имеет со мной ничего общего, думал он подавленно. Или… сделать так, чтобы она отскочила от него. Только я боюсь, что у меня это не получится. – Никакого плана, – сказал он правду. – К сожалению. Марлен посмотрела на него изучающим взглядом: – Но что-то лишает тебя покоя, не так ли? Что-то, что заставило тебя подписать открытку со словами сочувствия, хотя ты едва знал этого преподавателя. И самому бросить эту открытку в почтовый ящик перед его домом. – Она рассмеялась, в ее взгляде было что-то вызывающее. – Или это была не открытка? Мм? Что же это тогда было? Было заманчиво посвятить Марлен в свою тайну, но это было бы одновременно и неразумно. Он еще вообще не мог ее оценить. Может быть, сегодня он был одним из тех, с кем она была мила, хотя он ей и не нравился. Не более чем пункт в ее списке. Кроме того, она охотно болтала. Вполне возможно, что она расскажет дальше то, что он может ей доверить. – Это была открытка, – сказал он. – Ты права, я не особо знал Лихтенбергера, но наша первая встреча с ним была, я думаю, довольно… неприятной для него. Из-за меня. Поэтому открытка была мне необходима. Это было ужасно преувеличенно, но Марлен понимающе кивала головой: – Хорошая идея. Для него это не играет больше никакой роли, но тебе это поможет. Она помахала официанту и попросила счет. То, что она оплачивала его воду, усугубило неприятные ощущения. Он не только обманул ее. Он, кроме того, следил за ней и подбросил ей записку с угрозами. Люди правы. Он – подонок. У Хельмрайхов никого не было дома. В то же время ему показалось, что Сильвия очень быстро собиралась. Наискосок от входной двери стояла тачка из сада, пара ботинок Мартина выпали из полки, и их никто не поставил на место, на кухонном столе все еще стояла неубранная после завтрака посуда. Йона улыбнулся про себя. Предположительно, Сильвия пыталась до сих пор играть перед ним роль отличной домохозяйки и постепенно устала от этого. Как будто он когда-нибудь придавал этому значение… Йона боролся с искушением броситься на кровать и притвориться мертвым. Это помогло бы ему на какое-то время, но тогда он стал бы ненавидеть себя еще больше. Снаружи начал капать дождь. Это стало ответом на вопрос: не запустить ли Элануса на короткое время к… Линде? Он «переворачивал» из стороны в сторону размышления в своей голове как тяжело пережевываемый кусок пищи. К своему собственному удивлению, он установил, что его больше почти не беспокоило то, что она делала. Или с кем она это делала. Он не хотел больше ни завоевывать ее, ни отомстить ей – драма вокруг Лихтенбергера осветила все иным светом. Если раньше у Йоны не хватало смелости, чтобы начать разговор с Линдой, то сейчас у него не было к этому никакого интереса. Он сел за свой ноутбук и открыл почтовую программу. Напечатал carl.schratter@hessuniversity.com в адресную строку и откинулся на спинку стула. Его первый импульс – поделиться тайной с ректором и рассказать ему хотя бы в легкой форме часть событий – оказалось не так легко реализовать на практике. «Уважаемый господин Шраттер! Мы уже общались с Вами в письменной форме, но, к сожалению, нам до сих пор не представилось возможности лично встретиться с Вами, хотя я много раз пытался это сделать». Не звучало ли это как упрек? Нет, все по делу. «Я хотел поговорить с Вами о своей программе обучения – я думаю, что я мог бы пропустить некоторые вводные занятия, экзамены по которым я мог бы сдать при первой возможности. Но это подождет, так как я могу себе представить, что у Вас сейчас есть более важные дела». Это снова прозвучало как-то по-приятельски, если учесть то, что Йона и Шраттер еще ни разу не встречались. Ну и ладно. «Как раз эти дела занимают в настоящий момент и меня тоже. Мысли о смерти доктора Лихтенбергера не отпускают меня. Не только потому, что она произошла при таких трагических обстоятельствах, но и потому, что я накануне видел кое-что, что, по моим представлениям, могло быть связано с поступком Лихтенбергера». Без сомнения, он слишком далеко «высунулся из окна». По меньшей мере Шраттер будет возражать против его вмешательства, примет его за человека, который шпионит за другими, чтобы благодаря своим открытиям казаться более значимым, чем он есть на самом деле… Хорошо, допустим, первая часть соответствовала истине. Но чтобы выйти на первый план, Йоне совсем не нужны были наблюдения Элануса. Он сделал это сам. Он обдумал, как лучше сформулировать свои мысли, чтобы не выглядеть каким-нибудь вуайеристом. «Я совершенно случайно наблюдал за очень тесным контактом доцента Лихтенбергера с одной из студенток за день до самоубийства. Вероятно, я бы давно забыл об этом, если бы не случилось это трагическое происшествие…» Так глупо он никогда еще не изъяснялся, в этом Йона был уверен.