– Да, она была аспиранткой, но только не у Павла Алексеевича в лаборатории, а у его друга – профессора Лавренцова, она занималась физиологией мозга… – Но отец, я имею в виду прадеда, строил на нее какие-то планы? – Да! Он очень хотел, чтобы она продолжила его дело… И прабабушка хотела… – А почему же она не продолжила? У нее-то для этого были все данные. – Несколько раз я спрашивала ее об этом… Но она… ммм… всегда уходила от ответа. – Ясно. Хотя на самом деле было ничего не ясно. В этот момент в комнату вернулась Катька. Она бросила трубку на стол и уселась на свое место. – Ну, кто ходит? – спросила она. В тот вечер выиграла мама. Казань, февраль 1921 года Однажды утром, приехав в Ветеринарный институт, Павел Заблудовский обнаружил возле двери в лабораторию молодого человека в черном поношенном пальто. Юноша сидел на стуле, запрокинув назад голову, и спал. На коленях у него лежала фуражка с треснутым лаковым козырьком. Шея была обмотана серым шарфом, из-под пальто виднелись поношенные коричневые брюки с обмахрившимися штанинами, на ногах – сомнительные ботинки. Заблудовский несколько секунд рассматривал спящего, лицо этого мальчика показалось ему знакомым. Где-то он его видел, только не мог вспомнить где… Вдруг молодой человек как-то странно всхрапнул и замотал во сне головой так, словно хотел от чего-то увернуться. Павел Алексеевич протянул руку и дотронулся до плеча незнакомца. Тот вздрогнул, открыл глаза и несколько секунд смотрел на профессора ничего не понимающим взглядом. Заблудовский хотел сказать ему что-то ободряющее, но не нашел что, а вместо этого спросил: – Что вам снилось, молодой человек? – Так… Ничего, – произнес юноша низким, с хрипотцой голосом. – Ничего… Я уже и не помню. Он не стал рассказывать незнакомому человеку, что часто видит один и тот же тоскливый сон. Сон, в котором снова война, в котором он снова в Омске, бежит по узкому проходу между двумя железнодорожными составами. Там во сне ему нужно срочно – очень срочно! – найти свой эшелон, который вот-вот должен отправиться дальше на восток. И он знает, что если не найдет, то случится страшное… И он бежит, бежит что есть сил между бесконечными мертвыми составами и уже знает, что нужного поезда ему никогда не найти… – Я вас жду, господин профессор, – заявил юноша, вставая со стула. – Чем же могу быть вам полезен? – Господин профессор… – вдруг заторопился молодой человек. – Я узнал… Мне сказали, что у вас открылась вакансия ассистента… – Н-да, и что же? – Возьмите меня! – выпалил молодой человек. – Пожалуйста! И он вдруг улыбнулся какой-то детской, обезоруживающей улыбкой. – А вы, простите, где учились? И вообще, сколько вам лет? – Двадцать один. Будет, – отрапортовал молодой человек. – Гимназия и один курс университета. – Какого? – Казанского. – По какой же специальности? – Химик. «О господи, – подумал Заблудовский, – зачем ты послал мне недоучившегося химика?» Ассистент профессору вправду был нужен, и вакансия действительно имелась. Должность, прямо сказать, грошовая, деньги мизерные, однако желающих занять ее хватало. Заблудовский был популярен, многие хотели с ним работать. И он рассчитывал заместить вакансию каким-нибудь толковым старшекурсником, а лучше аспирантом с биологического или медицинского факультета. А тут на́ тебе! Этот… птенец. «Придется ему, конечно, отказать, – размышлял профессор, – но как-то деликатно… – Он еще раз окинул фигуру юноши внимательным взглядом. – Нет, конечно, симпатичный молодой человек, но…» – Как вас зовут? – спросил Заблудовский. – Извините, что не представился, – подобрался юноша. – Борис Кончак-Телешевич. Павел Алексеевич вздрогнул. – Как, вы сказали, ваша фамилия? – Кончак-Телешевич. И тут Павел Алексеевич вспомнил сентябрь 1918-го, смерть брата Андрея и маленького солдата, вытянувшегося по стойке «смирно». – У вас есть семья? Родители? – Они… – Кончак на секунду замялся. – Они за границей. – У вас есть еще родственники в Казани? – Никак нет, – по-военному четко ответил молодой человек. «Н-да… Трудно тебе придется», – думал Заблудовский. Вдруг Борис Кончак покачнулся и судорожно оперся рукой о стену. Лицо его, и без того бледное, стало совсем белым. – Что такое? Вам плохо? – заволновался Заблудовский. – Извините, профессор, – пробормотал Борис, стараясь взять себя в руки. – Голова немного закружилась… – Вы когда последний раз ели, молодой человек? – строго спросил Павел Алексеевич. – Торопился… Не успел позавтракать, – пробормотал Кончак. – Я спрашиваю, когда ели? – Третьего дня, – сознался юноша. – Третьего дня? Понятно… Так, мы сейчас с вами первым делом выпьем чаю. Крепкого, с сахаром… Вы съедите что-нибудь. А уж потом решим, что нам с вами делать. Как вы себя чувствуете? – Лучше. Честное слово, лучше! Заблудовский отпер дверь кабинета и впустил Кончака… Москва, наши дни Я часто пытался представить, как увижу свою бывшую жену Лену, ну, или хотя бы услышу. «Может, она приедет в Москву, по делу или в отпуск? – размышлял я. – Или пришлет мне приглашение на свадьбу Ксении? Или приглашение на свою собственную свадьбу?» Но все случилось не так. В четверг я услышал, как блямкнуло сообщение в мессенджере. Я редактировал какой-то вялый текст про спасение амурских тигров и рад был сделать перерыв. На дисплее высветилось: «Елена Новожилова. Привет!» Вот так, значит? Привет? Как там было у Блока: «Целый год не дрожало окно, не звенела тяжелая дверь, все забылось, забылось давно, и она…» «И она написала теперь!» – переделал я последнюю строчку четверостишия. После отъезда Ленки в Канаду мы не общались. Она мне не звонила и не писала, я ей тоже не звонил и не писал… Мне было известно, она не вышла замуж, но последнее время встречалась с мужчиной по имени Бен Карни. Информацию мне поставляла дочь. Она называла Бена Веней и писала, что он, в общем, славный малый, хотя и немного занудный… Несколько секунд я смотрел на экран смартфона, размышляя, не прикинуться ли мне умершим или безвестно отсутствующим. В Москве часы показывали 17 часов. В Торонто было 9 утра. Где она сейчас? Откуда пишет? Из дома? Собирается на работу? Ходит по кухне между холодильником и столом? Быстро глотает кофе? Ставит чашку на подоконник? Одной рукой берет тост, другой набирает сообщения для меня? Сообщение для меня… «Надеюсь, я тебя не разбудила». Смайлик. Очень смешно! Или она едет в поезде? Смотрит в окно на проносящиеся мимо районы-кварталы? Или она в такси? А таксист – ямаец с дредами – слушает регги. Почему ямаец? Почему регги? Или едет в машине с этим своим… как там его? Может, они спали сегодня вместе… Он за рулем, она на пассажирском месте. Быстро красится, глядя в зеркальце на козырьке над лобовым стеклом. «Какие у тебе сегодня планы, дорогая?» Или она уже в офисе? Сидит перед включенным компьютером? Раскладывает бумаги? Здоровается с коллегами? Вот уже пять лет прошло, а я все никак не могу представить, что у нее где-то там другая жизнь. Что она ходит на работу, смотрит кино, делает покупки, занимается с кем-то любовью. Меняет прическу. Стареет… «Привет». «Ты на работе?» «Да. А ты?» «У меня выходной». «Разве сегодня воскресенье?» «Я взяла отгул. Мы на Ниагаре». Не угадал! Она, видите ли, на Ниагаре. «Кто это мы?» «Я, Ксюха и ее бойфренд». Значит, с ней нет этого Карни… Или как там его? Почему мне приятно, что его нет рядом? Они, видимо, не так близки… Не близки как? Ну, чтобы он, как муж, таскался с ней повсюду. Вздор! Ничего это не значит. Мужья тоже не всегда ездят со своими женами в путешествия. Может быть, он просто не смог взять отгул в тот же день. Не сложилось! Какое вообще это имеет значение для меня – близки или не близки? Пять лет прошло! То, что было между нами – это уже даже не пепел, не головешки, а какие-то доисторические окаменелости. Или я пытаюсь себя в этом убедить? «Его, кажется, зовут Стив». «О! Ты хорошо информирован. Я сама только недавно узнала». Смайлик.