Катька вытерла руки о фартук и вышла из кухни. Через минуту она вернулась, держа в руках черный том из собрания сочинений Булгакова. – Вот сейчас… – сказала она и, быстро найдя нужное место, прочитала: «Господа! – возмущенно кричал Филипп Филиппович. – Нельзя же так! Нужно сдерживать себя! Сколько ей лет? – Четырнадцать, профессор… Вы понимаете, огласка погубит меня. На днях я должен получить командировку в Лондон…» – Ай да Катька! И правда привечали педофилов! Правильно Шарик подумал: «Похабная квартирка!» – цокнул я языком. – Вот что значит внимание к деталям! Я про этот эпизод даже не помнил! – А ведь простые люди в то время в командировку в Лондон не ездили, – сказала Катя, захлопывая том. – И за это они вашего Преображенского защищали! Конечно, легко щелкать по носу жалкого Швондера, когда ты в любой момент можешь позвонить Виталию Александровичу в Кремль или куда там… Кабы не было у него такого прикрытия, наверное, вел бы себя тише! И хоть ваш Филипп Филиппович всячески подчеркивает свою независимость, на самом деле он уже часть системы! – Интересная мысль! – сказала мама. – Напиши об этом в каком-нибудь из своих журналов. – Ай! Чего писать? – махнула рукой Катька и снова взялась за скалку. «А ведь мысль и вправду интересная, – подумал я про себя. – Не в этом ли главное сходство между Заблудовским и Преображенским?» – Друзья мои, у меня заканчивается начинка, – объявила мама. Казань, май 1925 года В дверь постучали, и стук это был решительным и твердым. Так стучат люди, облеченные властью, уверенные в том, что имеют право входить куда угодно и когда угодно. Серафима Заблудовская оторвалась от шитья и испуганно посмотрела на мужа. Часы показывали десять вечера. – Кто это, Павлуша? – Не знаю. – Ты никого не ждешь? – Нет… Павел Алексеевич встал и надел пиджак. – Кто бы это мог быть так поздно? – Не волнуйся! – сказал он жене и вышел из комнаты. В прихожей Заблудовский помедлил секунду-другую, словно собираясь с духом. Щелкнул замок. За дверью стояли трое. Один из них, высокий, наголо бритый мужчина в круглых очках, был одет в зеленоватый полувоенный френч. За спиной у бритого стояли два мрачного вида мужика в черных кожаных куртках. «Господи, неужели арест? – подумал Павел Алексеевич. – За что?» – Мы к вам, профессор, – произнес мужчина в очках. – Можно войти? «Нет, не арестуют!» – понял Заблудовский. В голосе незнакомца он уловил какую-то особенную интонацию – не приказную, просительную. «Да и не стали бы они спрашивать разрешения войти…» – Проходите, – сказал профессор и посторонился, пропуская нежданных визитеров в квартиру. Мужчины прошли в столовую. Здесь, в комнате, Павел Алексеевич смог рассмотреть гостя получше. «Товарищ, видимо, не из рядовых, – размышлял он. – Держится уверенно. Форма новая, ботинки хорошего качества… Лицо приятное… Не грубое… Еврей? Похоже на то… Интересно, сколько лет? На вид лет сорок. Вроде не старый, но какой-то измученный…» – С кем имею честь? – спросил Заблудовский. – Ходоровский Иосиф Исаевич, – представился бритый. Короткий жест в сторону людей в кожанках: – Товарищ Пеструхин. Товарищ Жаровкин. «Ходоровский! Господи боже мой! Председатель Казанского губисполкома. Хозяин губернии! – подумал Павел Алексеевич. – То-то его лицо показалось мне знакомым… Что же ему от меня надо?» – Позвольте, господа… представить вам мою супругу Серафиму Георгиевну. – Очень приятно, – сказал Ходоровский. – Очень рада, – произнесла Серафима Георгиевна, – прошу садиться. Однако никто не сел. Мрачные Жаровкин и Пеструхин остались стоять у двери в комнату, а Ходоровский, повернувшись к Павлу Алексеевичу, сказал: – Не могли бы поговорить с вами с глазу на глаз, профессор? – Разумеется. Пройдемте в мой кабинет. Сима, извини, мы тебя оставим. Серафима молча кивнула. Павел Алексеевич провел гостя в соседнюю комнату и плотно притворил за собой дверь. – Так чем могу быть вам полезен? – спросил он, усаживаясь за письменный стол. Ходоровский поместил свое массивное тело на стул, снял очки и протер их носовым платком. – Я к вам, профессор, – повторил Иосиф Исаевич. – И вот по какому делу. У меня, видите ли, проблемы… э-э-э… Не могу жить половой жизнью. Гость нервно побарабанил пальцами по коленке. – Если я правильно вас понимаю, у вас импотенция? – уточнил Заблудовский. – Да. – И как давно вы не можете совершать нормальный половой акт? – Примерно два года. – Вы лечились? – Да, профессор, чего я только не перепробовал, – оживился гость. – И стрихнин, и черт знает что! Не помогает! – Почему вы обратились ко мне? – Я знаю об ваших опытах, – понизил голос Ходоровский. – В городе говорят, что вы – настоящий волшебник… – Ну, кто бы это ни говорил, он явно преувеличивает, – недовольно произнес Заблудовский. – Вы должны понимать, Иосиф Исаевич, то, чем я сейчас занимаюсь, – это новая, экспериментальная методика. И я не могу вам давать никаких гарантий… – Я на все согласен, профессор. – Хорошо, тогда приходите завтра в клинику… – Профессор, я не хотел бы в клинику, огласка… в моем положении, вы понимаете? – замялся Ходоровский. – А можно… у вас? Я заплачу за неудобство сколько скажете! – Хорошо, тогда приходите завтра ко мне, – сказал Заблудовский. – Но только не так поздно, часов в пять… – Хорошо, – кивнул гость. – Я буду делать вам инъекции… уколы… Вводить тестолизат… Увидев вопрос в глазах посетителя, Заблудовский пояснил: – Тестолизат – это такой специальный препарат, изготовленный из половых желез собаки. – Собаки? – переспросил Ходоровский. – Да, собаки, – подтвердил Павел Алексеевич. – А колоть куда будете? Прямо… туда? – Ну, считается, что инъекции непосредственно в орган, который нуждается в потенцировании, эффективнее. Наши опыты на лошадях показывают… – начал Заблудовский. Но заметив в глазах члена Татревкома испуг, закончил: – Впрочем, это необязательно. Можно внутримышечно – в ягодицу или в бедро. Ходоровский вздохнул с явным облегчением. – Инъекции надо будет делать каждый день, примерно в одно и то же время. Так как дела требуют моего присутствия в институте и в клинике, в те дни, когда я буду занят, уколы вам будет делать мой ассистент Борис Ростиславович Кончак. После десяти инъекций посмотрим, каков будет результат. Плату надо будет вносить после каждой процедуры. Есть ли у вас ко мне еще вопросы? – Нет, мне все ясно. – Отлично! Тогда завтра и начнем.