– Ну что, все? – Почти… Только ты не уходи, мне надо с тобой поговорить. – Слушаюсь. Я только выйду на пять минут на улицу кислорода глотнуть. Я отыскал в прихожей свою куртку и спустился вниз. Было сыро и ветрено, но не холодно. Я привалился плечом к какому-то столбу и стал наблюдать разъезд гостей. Кому-то личные шоферы подавали лимузин прямо к дверям, кто-то топал на парковку, некоторые, подняв воротники, шагали к метро. «Всюду социальное расслоение, – лениво думал я, – и ничего с этим, видимо, не поделать». Постояв на улице минут десять, я вернулся в квартиру Любомирских. Дверь квартиры была открыта, в прихожей стояла Марина и о чем-то негромко беседовала с некрасивой коротконогой женщиной. Я знал, что это одна из журналисток «Проекта». Фамилия ее была Щурова, а имени я не помнил. Они говорили о памятнике на Славиной могиле. Я проскользнул мимо них в гостиную, сел в большое кожаное кресло и… неожиданно для себя заснул… …Я был в зале со множеством кресел. Это было похоже на театр или университетскую аудиторию, но во сне я знал, что это – салон самолета. Вокруг было множество людей, но я никого не знал, и от этого мне было грустно. Самолет, очевидно, только что совершил посадку, и люди вокруг повставали со своих мест. Они переговаривались между собой и доставали с полок и из-под кресел свои вещи. Я тоже стал искать пальто, но никак не мог его найти. Вдруг мне показалось, что я увидел свою одежку на спинке кресла через несколько рядов от меня, но пока я пробирался туда через толпу, пальто исчезло. «Вот черт! – подумал я. – Кто-то, видимо, взял его по ошибке. Что же теперь делать?» Я двинулся обратно к своему месту и полез в ящик над креслом, куда авиапассажиры обычно кладут верхнюю одежду и ручную кладь. Но во сне я знал, что ящик – это еще и антресоли в родительской квартире, где хранился всякий старый хлам. Я потянулся и извлек из ящика старую коричневую кожаную куртку, которую носил много-много лет назад. «Надо же, – подумал я во сне, – вот уж не думал, что она вообще сохранилась». Я развернул куртку и увидел, что подкладка у нее совсем истлела. И вдруг из прорех на пол, как горох, посыпались маленькие черные пауки. «Фу, мерзость!» – подумал я и проснулся… – Леша, ты в порядке? – Марина легонько трясла меня за плечо. – С тобой все хорошо? – Да-да, все в порядке, – проговорил я. – Извини, пожалуйста… Задремал… Устал очень сегодня. «Господи, сколько я спал? Минуту? Тридцать секунд? А там во сне прошло, наверное, не меньше получаса. Как интересно устроен человеческий мозг… Кто там во сне совершал облет полуденных стран? Пророк Мухаммед? А за это время вода не успела вытечь из опрокинутого кувшина…» – Выпить хочешь что-нибудь? – спросила Марина. – Нет, ты знаешь, с меня хватит. Спасибо. – А я вот выпью. Марина достала из шкафа початую бутылку какого-то иностранного бухла и плеснула немного в стакан. – Что это? – поинтересовался я. – Не знаю, – ответила Марина и стала читать надписи на этикетке. – Арманьяк! Вот что это! – Арманьяк? А чем он отличается от коньяка? – Понятия не имею. Марина сделала глоток и сморщилась. – Крепкий, черт! – Слушай, может, не стоит. – Успокойся, я почти трезвая. Может, кофе хочешь? – Вот от кофе, пожалуй, не откажусь. – У меня капсульная машина, не против? – Не против. Марина вышла на кухню, и почти сразу же там громко зажужжала кофемашина. Через минуту на столике передо мной уже стояла чашка дымящегося черного кофе. – Сахар я положила. Ты же любишь сладкий, я помню. – Спасибо. Я с наслаждением сделал большой глоток. – Так о чем ты хотела со мной поговорить? Марина допила свой арманьяк и со стуком поставила стакан на столешницу. – Да, я хочу тебе кое-что показать. Я вопросительно посмотрел на нее. Марина вышла из комнаты и через минуту вернулась, держа в руках небольшую записную книжку в коричневом переплете. – Вот, – сказала она, протягивая книжку мне. – Я хочу, чтобы ты посмотрел. – Что это? – спросил я. – Это Славина. Он всегда носил ее с собой, а в тот день… почему-то не взял, оставил в ящике письменного стола. Это была старенькая записная книжка, довольно сильно потертая. Я повертел ее в руках. «Что же там такое? Открывай уже!» Сначала я вообще ничего не понял. Видимо, подсознательно ожидал увидеть какой-то текст. Ну, конечно, не «я родился в семье отставного полковника, и детские годы мои прошли…», но все-таки что-то связное. Ничего подобного там не было. Судя по всему, книжка эта первоначально вообще не предназначалась для серьезных записей, а была чем-то средним между простым ежедневником и телефонным справочником. «Получить вещи из химчистки…» «Собрание членов ЖСК “Купон”. 15 марта». «Петр. Сантехник. 89191456790». «Стекло в очки». «Уролог. Записаться на прием». «Положить деньги на счет Марине». «Носки». Некоторые дела были, видимо, сделаны, записи зачеркнуты. Некоторые пункты так и остались невыполненными. Или Слава просто забыл их вычеркнуть. Я испытывал что-то похожее на разочарование. «Лена. 89856704567». Интересно, что за Лена? По работе? Или пассия? Я уже хотел обратиться к Марине за разъяснениями, как вдруг, перевернув страничку, увидел надпись «Манюченко». Фамилия покойного финансиста была написана крупными печатными буквами и подчеркнута. «С этого места повнимательнее», – сказал я себе. Но от этого в целом верного соображения ясности, увы, не прибавилось. Почти все заметки, сделанные после надписи «Манюченко», были зашифрованы. Зашифрованы не в том смысле, что Славка начал изображать на страницах пляшущих человечков. Просто все люди и организации, если таковые там имелись, были обозначены инициалами или начальными буквами названий. Смысл некоторых записей я мог разгадать, но таких было немного. Например, 10 июля 2017 года. Это, кажется, дата смерти Манюченко. Можно проверить. Уэйбридж. Тоже понятно. SU2571. Это, похоже, номер рейса «Аэрофлота». Не удивлюсь, если самолет летел в Англию, но даты нет. Дальше опять инициалы. Ф. Т. Кто такой Ф. Т.? Или что такое? «Файненшл Таймс»? Я понимал, что никогда не смогу разгадать смысл большинства этих записей, и это меня удручало. «А чего ты, собственно, хотел? – попытался я урезонить себя. – Тебе и не положено понимать. Слава делал пометки для себя, не рассчитывая на то, что кто-то будет разбирать…» О, а вот название, написанное полностью! Danwell Overseas. Какое это имеет отношение к Манюченко? Ответ знает только ветер… Опять Ф. Т., а рядом А. К. Автомат Калашникова? Или… Алексей Кораблев? А-ха-ха! От Ф. Т. и А. К. стрелка вела к Д. Г. Это, видать, какой-то важный персонаж. Буквы Д и Г были обведены в кружок, рядом стоял восклицательный знак… Так, дальше… Коженков. Стоп! Эту фамилию я уже где-то слышал. Где? Господи, конечно! Антон Беклемишев хотел свести меня с этим самым Коженковым, поговорить о Павле Алексеевиче Заблудовском. Очень интересно! Какая связь? Или никакой связи, а просто случайное совпадение? И вообще, тот ли это Коженков? Может, однофамилец? Хотя… Кстати, надо будет позвонить Антону и напомнить… – А что вообще Славка говорил о деле Манюченко? – спросил я Марину. – Ну, мы с ним это так прямо не обсуждали… Но из каких-то его замечаний… В общем, Слава считал, что Манюченко убили. – Кто? – Наши. – Каким образом? – Они его как-то хитро отравили, – понизила голос Марина. Я попытался собраться с мыслями. «Допустим, Манюченко действительно был убит российскими спецслужбами. Могло такое быть? Вполне. Допустим также, что Любомирский раздобыл какие-то доказательства того, что ФСБ или ГРУ причастно к этой акции… Достаточный ли это повод для того, чтобы “его упали” с высоты? Хм, а почему нет?..» Я снова взял в руки книжку Любомирского и стал листать дальше. Несколько английских имен, которые мне ничего не говорили. Быть может, это были британцы, с которыми Слава обсуждал дело Манюченко. Ведь он, кажется, ездил в Лондон. Потом – что-то вроде схемы. Сверху – фамилия Манюченко в рамочке, к ней идет стрелочка от ДГ, к ДГ – стрелочка от ФТ и БК. Последний тоже был обведен в кружочек, а рядом три восклицательных знака. Видимо, БК был тоже важной фигурой, как и ДГ. Кто же это такой? Рядом с ФТ был номер телефона. Я взял в руки трубку и завел новый контакт. Ниже на странице было написано ГРУ, зачеркнуто, чуть ниже написано ФСБ, а еще ниже – полковник Гиренко. Интересно, почему Слава вдруг решил раскрыть «псевдоним» одного из участников драмы? И, главное – это положительный персонаж или отрицательный? Скорее, для очистки совести, а не надеясь что-то узнать, я быстро набрал фамилию Гиренко в браузере. Ответом мне были ссылки на сотни аккаунтов в Фейсбуке и ВКонтакте. Интересовавшего меня человека среди них наверняка не было. – Ты кому-нибудь показывала эту записную книжку? – Да, сразу после Славиной смерти я показала ее Буткевичу. Думала, они будут расследовать это дело… – А они?.. Марина покачала головой: – Ну, сначала хорохорились… Буткевич говорил, что так это не оставит… А потом как-то все быстро затихло… «Н-да, так оно всегда и бывает, – с горечью подумал я. – Сначала над могилой все клянутся продолжить дело павшего героя, а потом…» В то же время я мог понять и Буткевича. Копаться в деле, в котором ФСБ, возможно, расправилась с двумя людьми, было весьма рискованно… «Господи, чего же Слава там такого накопал?» – Что ты хочешь от меня? – прямо спросил я Марину. – Не знаю, – замялась она. – Мне хотелось бы узнать правду, но я не знаю как. «Бог ты мой! Она что, хочет, чтобы я сунул голову в эту петлю? – с тоской подумал я. – Да я просто боюсь…» – Ты сама видишь, что здесь многое не понятно, – начал я, чтобы выиграть время. – Что это за люди? Как их зовут? Ты не помнишь, был среди Славкиных знакомых кто-то с инициалами Ф. Т., Д. Г. или Б. К.? – Нет… Так с ходу не могу никого припомнить… – Слушай, мать, ты мне можешь рассказать, как все, собственно, произошло? – Подробностей, Леша, я не знаю. Ты же помнишь, как Слава работал? Никому ничего не рассказывал. «Полная тайна вкладов», – любил говорить. – Неужели он совсем-совсем ничего не говорил? – Немного. Месяца за два до… Она запнулась.