– Черный, пожалуйста. Профессор достал из ящика стола пару чайных пакетиков, бросил их в чашки и залил кипятком. – Сахар берите. – Спасибо. Коженков пододвинул ко мне блюдце, на котором лежали пакетики с сахаром. – Н-да… Так вот, ВИЭМ. Это, знаете ли, было очень любопытное заведение. Сейчас о нем пишут редко, а если и пишут, то в несколько пренебрежительном тоне. Считают чуть ли не шарлатанской конторой. Я с этим не согласен. Коженков произнес это с вызовом, так, словно я был тем, кто утверждал, что с ВИЭМом было что-то не так. – Да-да, некоторые полагают, что ВИЭМ был большой аферой, в которую почему-то верило руководство страны. Один очень уважаемый мною писатель дал этому институту определение «лысенкоподобный»… – Хлестко, – заметил я. – Но не совсем верно. Коженков легко встал с кресла и подошел к стоявшему в комнате книжному шкафу. – У меня тут, знаете ли, книжки всякие имеются интересные, – произнес он и провел пальцем по книжным корешкам. – Вот, например! И он вытащил из книжного ряда небольшой коричневый том. – «Сборник материалов к 5-летию Всесоюзного института экспериментальной медицины», – провозгласил он, усаживаясь обратно в кресло. – Любопытнейшее чтение! Заметьте, пятилетие ВИЭМ наступило аккурат в 1937 году. К моменту выхода сборника некоторые авторы были уже репрессированы, так что хранить такую книжку было небезопасно. Но мои родители сохранили… Сейчас вам прочту кусочек… Коженков нацепил на нос очки в тонкой металлической оправе и несколько секунд искал нужное место. – Вот! «Советское правительство в декрете 15 октября 1932 года по поводу организации Всесоюзного института экспериментальной медицины четко и ясно поставило перед советской медициной проблему изучения человека и изыскания новых, активных методов лечения, профилактики и исследования. Эта задача, указанная Совнаркомом, ярко подчеркивает различие в путях развития советской и буржуазной медицины. В самом деле, разве можно прийти к новым способам исследования, лечения и профилактики, если взять за принцип пресловутый “нигилизм в медицине”, проповедуемый Гольдшейдером и Зауэрбрухом…» – Кем-кем, простите? – Это так… цепные псы буржуазной физиологии, – вдруг подмигнул мне Коженков. – Не обращайте внимания! Он опустил глаза и продолжал читать: – «…И не менее пресловутый лозунг “назад к Гиппократу” с его принципом “Природа лечит, врач наблюдает”. Часть советских врачей, чувствуя фальшь этого лозунга, но не умея найти правильное направление, призывает идти не “назад к Гиппократу”, а “вперед с Гиппократом”. Но ни то, ни другое не решает вопроса. Гиппократ достоин памяти и уважения, но нельзя при современном развитии науки делать из него знамя. Надо уметь взять то полезное, что дал нам основоположник научной медицины, но идти вперед не с Гиппократом, а с тем лозунгом, который дают нам партия и рабочий класс». – А? Каково? – воскликнул Коженков и захлопнул книжку. – Как вам это нравится? – Идти вперед не с Гиппократом, а с лозунгом? Честно говоря, мне это совсем не нравится! Слушайте, а я ведь стал все это уже забывать, а тут вдруг чем-то таким повеяло. Партия… Рабочий класс… «Нам нет преград…» – Вот именно! – подхватил Коженков. – Именно! «Нам нет преград!» Вы уловили самую суть… – А вы не думаете, что это просто ритуальные заклинания? – спросил я. – Нет, друг мой, думаю, тут дело сложнее. В заклинания все это превратилось потом, а тогда еще был… порыв! – Думаете, был? – Да. Это было такое время – революционное. Казалось, что все возможно. Что вот сейчас рабочий класс напряжется еще немного и перевернет землю, и раздвинет горизонты, познает все неизвестное и подчинит все неуправляемое… И старость победит, а там, глядишь, и саму смерть! Так вот, еще будучи студентом, я заинтересовался и институтом, и учеными, которые там работали. Тогда-то я впервые и натолкнулся на труды вашего уважаемого родственника… Идеи Павла Алексеевича Заблудовского были очень созвучны времени… Активно вмешиваться в процессы, которые идут в организме, и направлять их в нужное русло. Понимаете? – «Искусство – это не зеркало, которое мы ставим перед действительностью, а молот, которым мы ее куем». – Недурно! А кто это сказал? – Кажется, Карл Маркс. – Ну что же, наука – тоже в некотором смысле молот. И вот на этой приливной волне поднялся и ВИЭМ, и профессор Заблудовский… Конечно, к любому большому делу всегда примазывается некоторое число жуликов и проходимцев, но это не основание записывать в обманщики и всех остальных. Мне показалось, что Федор Иванович вел спор с кем-то невидимым. – Впрочем, я, кажется, немного отвлекся, – спохватился вдруг Коженков. – Давайте, Алексей, попробуем придать нашей беседе более ясное направление. Какие у вас есть ко мне вопросы? – У меня их, по большому счету, два. Коженкову, похоже, понравилась моя четкость. Впервые за все время нашего разговора на лице его мелькнуло что-то похожее на улыбку. – Выкладывайте. – Была ли лизатотерапия эффективной и, следовательно, можно ли ее считать ценным вкладом в медицинскую науку? Коженков хмыкнул. – Отвечая на этот вопрос, я вынужден буду обложиться оговорками, как подушками, – проговорил он. – Я сам опытами по изготовлению и применению лизатов не занимался и в рассуждениях своих могу опираться лишь на литературу. Поэтому все, что я вам скажу, будет не фактом, а мнением… Так к этому и прошу относиться. Я молча кивнул. – Идеи Заблудовского довольно интересны, хотя и не бесспорны. Я слегка наклонил голову, что должно было означать, что я принял это сообщение к сведению. – Вы в общих чертах представляете себе теорию лизатов? – В общих чертах да. – С исторической точки зрения учение о натуральных клеточных ядах, которое развивал ваш прадед, является продолжением идей Парацельса и всей так называемой изопатической школы врачей. Они еще в конце XV века утверждали, что всякая ткань, всякий орган способен оказывать продуктами своей жизнедеятельности полезное действие на организм. Именно изопаты придумали лечить больные органы одноименными органами здоровых животных. В аптеках XVII–XVIII веков предлагались препараты головного мозга, печени, крови и других органов животных и человека… – Человека? – Ну да, человека. – А как можно получить препарат из сердца человека, например? – Из трупа, – пояснил Коженков, – из свежего трупа. На моем лице, видимо, что-то такое отразилось, потому что Коженков вдруг замолк и с усмешкой посмотрел на меня. – Вам неприятно? – спросил он. – Но без этого медицина не могла бы двигаться вперед… Впрочем, насколько я знаю, профессор Заблудовский пользовал пациентов препаратами, приготовленными из органов животных. Он же начинал как ветеринар и академиком был избран в Академии сельскохозяйственных наук… Коженков снова откинулся на спинку кресла и в задумчивости пожевал губами. – Так вот… Теория, выдвинутая профессором Заблудовским, представляла несомненный интерес. Однако при жизни автора она так и не нашла своего, если можно так выразиться, логического завершения. То есть не была ни окончательно подтверждена, ни окончательно опровергнута. Сам академик Заблудовский в одной из поздних статей признавал, что существенным недостатком лизатотерапии являлось то, что из нее так и не был изъят… да-да, он так и писал… не был изъят элемент случайности. Понимаете? В одних случаях получался исключительно благоприятный результат, а в других – нет. – То есть он что-то нашел, но не мог точно сказать, как это работает? – Именно! Он так и писал: мы эмпирически нашли лизаты – химически неопределенные смеси, которые имеют определенное физиологическое действие на объект. Но для того, чтобы утвердить лизатотерапию как научное явление, необходимо было ответить на вопрос: а какие химические вещества, входившие в состав лизатов, являлись активным началом? – Можно сказать, что у прадеда в руках была «живая вода», но он не знал ее формулы? – Я возражаю против термина «живая вода», потому что под ним обычно понимается некое волшебное средство от всех болезней и даже от смерти, в существование которого я не верю, – сказал Коженков. – Но суть проблемы вы уловили верно: средство есть, формулы нет. – А почему нельзя было взять лизат, доказавший свою эффективность, отнести его в химическую лабораторию и… – …Там разложить на элементы и узнать, из чего он состоит? – закончил за меня Коженков. – Вы угадали мою мысль. Коженков усмехнулся: – Пойдите в магазин, купите бутылку кока-колы, отнесите ее в лабораторию, и «Кока-Коле» крышка! Ах, если бы все было так просто… Ваш вопрос немного дилетантский, но по сути правильный. Между химиками и биологами есть существенная разница в их отношении к исследуемым объектам. Химик привык иметь дело с точно определенными веществами, укладывающимися в рамки химических формул, и считает, что только выделенное в химически чистом виде вещество подлежит дальнейшему исследованию. Биолог, наоборот, сплошь и рядом не имеет перед собой химически выделенного объекта и только фиксирует способность тех или иных препаратов вызывать определенную реакцию в живом организме. Заблудовский считал «химический» путь разложения лизатов на составные части если и не бесплодным, то чрезвычайно длительным и полным случайностей из-за великого множества возможных комбинаций. Кроме того, он указывал, что нередко комплексное действие различных веществ не похоже на действие ведущего химически чистого элемента. И, тем не менее, отсутствие формулы его, видимо, беспокоило. Мне кажется, он видел в этом слабость, уязвимость своей теории, повод для упреков в ненаучности. Ведь даже «родные», как теперь принято говорить, лизаты, приготовленные по методике Заблудовского, не давали стабильных результатов. Что же говорить о множестве других препаратов, которые делались в различных лабораториях по всей стране. В то время за изготовление лизатов брались все кому не лень. Сам Заблудовский в одной из своих статей в 1933 году писал об этом с некоторым раздражением. Но так как не было формулы, не было «стандарта», то и отличить «правильный» лизат от «неправильного» не представлялось возможным. Контролировать и проверять работу всех энтузиастов лизатотерапии Заблудовский не мог. Последние годы его жизни, видимо, прошли в напряженных поисках ответа на вопрос, как же работает механизм, который он открыл. Особенно после 1932 года, когда он работал уже в ВИЭМе… Одним словом, ваш уважаемый предок выдвинул весьма интересную теорию. Следовало ее развивать, накапливать статистику, продолжать проверять экспериментально, но смерть академика Заблудовского прервала эту работу, и здание лизатотерапии осталось незавершенным. – Тогда второй вопрос. Если, как вы говорите, идея была популярной и ею занимались многие, почему не нашлось никого, кто смог бы продолжить работу? Почему вдруг все кончилось и лизатотерапия оказалась так прочно забыта? Лизаты изготавливали и применяли – на минуточку! – в Лечебно-санитарном управлении Кремля. Съезды… кого там?.. эндокринологов?.. признавали ее новым перспективным методом. И вдруг тишина! Куда девались все эти энтузиасты? Объясните! Коженков побарабанил пальцами по столу. – Я думаю, тут в дело вмешался политический фактор, – медленно произнес он. – Политический фактор? Что вы имеете в виду? Репрессии? Коженков внимательно посмотрел на меня. – Н-да, репрессии, можно и так сказать. Вы… В вашей семье никогда не обсуждали… эээ… ход и результаты третьего московского процесса 1938 года? – Ммм… Не припоминаю такого семейного обсуждения. – А вы вообще что-то об этом читали?