– Конечно, это был процесс, на котором осудили Бухарина и Рыкова… А заодно и бывшего главу НКВД Ягоду. – Совершенно верно. Это были главные действующие лица, но кроме них на скамье подсудимых было еще много народу… – Мне это известно… – Там были и врачи… – Да, Левин, Казаков и Плетнев. Кремлевские врачи… – Ну, они в разной степени были «кремлевскими»… – Мама говорила, что прадед всех их знал лично… – Не сомневаюсь. А что им инкриминировали, помните? – По-моему, неправильное лечение Горького… – В том числе. А еще сына Горького Максима Пешкова, Куйбышева и, что очень важно, бывшего шефа ОГПУ-НКВД Менжинского Вячеслава Рудольфовича… И в эту секунду на столе у Федора Ивановича громко зазвонил телефон. – Коженков слушает, – бодро сказал профессор в трубку. – Да, Афанасий Дмитриевич, я в курсе… Да… Думаю, результаты будут на следующей неделе. Да, я зайду. Федор Иванович положил трубку и задумчиво посмотрел на меня. – А как они их неправильно лечили, знаете? – спросил он, глядя мне прямо в глаза. – Нет, не знаю. А как? – Тогда я советую вам почитать материалы третьего московского процесса, особенно стенограмму допроса доктора Казакова. Многое вам станет понятно. Сделать то, что советовал мне Коженков, было совсем не сложно. Материалы процесса 1938 года и обвинительная речь прокурора Вышинского, изданная отдельной брошюрой, долгие годы стояли на полке в бывшем кабинете прадеда на Новинском. Я еще всегда думал, почему именно третьего? Почему в доме не было материалов первого процесса 1936 года? Или второго – 1937-го? А третий был… На столе у Коженкова снова зазвонил телефон. Федор Иванович снял трубку. – Да-да, Афанасий Дмитриевич. Иду! – сказал он. – Извините меня, Алексей Петрович, но вынужден прервать нашу в высшей степени интересную беседу. Начальство вызывает! Коженков поднялся и застегнул пиджак. – Федор Иванович, у меня к вам еще один короткий вопрос, – заторопился я. – Не касающийся профессора Заблудовского… – Да? Слушаю. – Вы были знакомы с журналистом Вячеславом Любомирским? Коженков замер. – Да… Нет… Мы виделись однажды, – медленно произнес он. – А почему вы интересуетесь? – С ним случилось несчастье… Год назад он погиб при не вполне ясных обстоятельствах. – Да, я слышал об этом… читал, – сказал Коженков каким-то безжизненным голосом. – О чем он вас спрашивал? Федор Иванович молчал. – В разговоре с вами он упоминал фамилию Манюченко? – Простите? – Манюченко. Это российский предприниматель, который умер в Англии… – Ах, ну да! Нет… Об этом мы не говорили. – А о чем вы говорили? – Господин Любомирский, как и вы, интересовался лизатами. – А зачем ему понадобились лизаты, он не сказал? Коженков явно колебался. – Он интересовался, действительно ли можно при помощи этих препаратов вызвать смерть человека. – Что?! А почему он этим интересовался? – Не знаю. – И что вы ему ответили? – Ответил, что не знаю… Алексей Петрович, если честно, мне не хотелось бы об этом говорить. – А почему, собственно? Коженков как-то испуганно оглянулся, а потом, понизив голос, произнес: – Вскоре после того, как у меня побывал Любомирский, ко мне пришел человек… – Какой человек? – Оттуда, с книжечкой, – многозначительно произнес профессор. – Он тоже интересовался моим разговором с Любомирским… Простите, но мне нужно идти. Москва, апрель 1932 года Числа пятого апреля Павлу Алексеевичу Заблудовскому позвонил доктор Лев Левин и предупредил, что в ближайшие дни его пригласят на Лубянку. – С какой целью? – поинтересовался профессор. – Будет устроен небольшой консилиум, – пояснил Левин. – Кто пациент? – Вацлав Рудольфович Менжинский. – Кто еще приглашен на осмотр? – Игнатий Николаевич Казаков, – ответил Левин. – Нас будет трое – вы, он и я. «Хм, занятная компания у нас подбирается», – усмехнулся про себя Заблудовский. А вслух сказал: – Я вас понял, Лев Григорьевич. Буду рад помочь. На том разговор и закончился. Положив трубку, Павел Алексеевич некоторое время сидел в кресле, размышляя о предстоящем визите. Тут была целая интрига. Могущественный шеф ОГПУ страдал одновременно грудной жабой и бронхиальной астмой. В 1926 году он перенес тяжелейший инфаркт миокарда, и с тех пор его здоровье только ухудшалось. Лечащим врачом Менжинского на протяжении многих лет был профессор Лев Григорьевич Левин. До переезда в Москву Заблудовский не был лично знаком с Левиным, но знал, что в медицинских кругах у него была репутация хорошего терапевта. Левин был родом из Одессы, учился в Новороссийском и Московском университетах, а потом стажировался в Германии. В Кремлевке Левин служил с 1920 года и пользовался там большим авторитетом. Когда в тридцать первом году Заблудовского пригласили консультировать в Лечсанупр, Левин встретил вновь прибывшего коллегу настороженно. Причина этого заключалась в том, что Лев Григорьевич был твердым сторонником традиционных методов лечения, он с недоверием и скепсисом относился к различным новациям, в числе которых была и лизатотерапия. Левин старался не допускать к своим высокопоставленным пациентам врачей, которые практиковали новые и, как он считал, недостаточно проверенные методы. До определенного момента ему удавалось сдерживать натиск своих научных противников, но в деле с Менжинским он потерпел чувствительное поражение. К середине 1931 года здоровье председателя ОГПУ ухудшилось настолько, что он почти не вставал с постели. Традиционное лечение не давало желаемых результатов, и тогда руководство Лечсанупра решилось применить новые средства. К Менжинскому пригласили доктора Игнатия Казакова, одного из ярых сторонников лизатотерапии. Насколько было известно Заблудовскому, Казаков применил комбинацию из нескольких лизатов – кардиолизата, лизата гипофиза и некоторых других препаратов. Результат превзошел все ожидания. Спустя несколько месяцев шеф ОГПУ встал со смертного одра и приступил к активной работе. Успех был полным, акции Казакова резко пошли вверх. Разумеется, Льву Григорьевичу это не могло понравиться, но поделать он ничего не мог. Менжинский совершенно уверовал в лизаты и стал самым горячим сторонником и пропагандистом нового метода лечения. При мысли о Казакове Заблудовский вздохнул. Поначалу он рассчитывал найти в его лице союзника, но вскоре понял, что тот не любит его еще сильнее, чем Левин. Казаков везде и всюду пытался выдать себя за основателя лизатотерапии, оспаривая приоритет Заблудовского. Павел Алексеевич неоднократно предлагал Игнатию Николаевичу сотрудничество, но всякий раз натыкался на отказ. Казаков держался обособленно, никого не пускал в свою лабораторию и утверждал, что готовит лизаты по «оригинальному» рецепту, суть которого никому не открывал. Павел Алексеевич не верил ни в какие особые казаковские рецепты, полагая, что тот пользовался его, Заблудовского, данными, которые были опубликованы в Казани в конце 20-х годов. Поведение коллеги крайне раздражало Павла Алексеевича, но его успеху в лечении Менжинского он искренне радовался, полагая, что это поможет общему делу. «Н-да, интересная компания у нас собирается», – вновь подумал Заблудовский… Утром 13 апреля на Новинский пришла машина, и Павла Алексеевича отвезли на Лубянскую площадь. Офицер на входе проверил у Заблудовского удостоверение личности и мельком заглянул в саквояж с инструментами – так, больше для проформы. Потом другой офицер в новеньких скрипящих сапогах провел профессора пустынными коридорами и распахнул перед ним одну из дверей. Заблудовский вошел и оказался в просторной комнате, служившей, видимо, для отдыха председателя или кого-то из высокопоставленных чинов ОГПУ. Письменного стола и шкафов в комнате не было, зато имелись большой удобный кожаный диван и два глубоких кресла. Рядом с диваном стоял невысокий столик, на нем хрустальный графин с водой, стаканы и большое стеклянное блюдо с фруктами. На паркетном полу лежал хорошего качества персидский ковер. В комнате уже ждали Левин и Казаков. Павел Алексеевич обратил внимание, что стояли они на некотором отдалении друг от друга и, видимо, не разговаривали. – Доброе утро, коллеги! – приветствовал докторов Павел Алексеевич. – Здравствуйте, Павел Алексеевич! – откликнулся доктор Левин. Лев Григорьевич сделал шаг навстречу Заблудовскому и пожал ему руку. Казаков не двинулся с места и только молча кивнул. «Кажется, Левин готов признать лизатотерапию при условии, что представлять ее будет не Казаков», – усмехнулся про себя Павел Алексеевич. – Как ваше здоровье? – поинтересовался Левин. – Благодарю вас, хорошо, – сказал Заблудовский. – Ну что же, тогда, пожалуй, начнем, коллеги, – сказал Левин, потирая руки. – Позвольте мне сделать небольшое введение… Как вам известно, в последние годы Вацлав Рудольфович испытывал… эээ… серьезные проблемы со здоровьем. И в прошлом было решено использовать новый метод лечения, автором и основоположником которого являетесь вы, уважаемый Павел Алексеевич…