Казаков бросил на Левина сердитый взгляд. «Зачем он его дразнит?» – подумал Заблудовский. – …Непосредственно лечением товарища Менжинского занимался Игнатий Николаевич, – продолжал Левин. – Результаты… ммм… весьма обнадеживающие. Сегодняшний осмотр, в известном смысле, – формальность. На прошлой неделе Вацлав Рудольфович прошел весьма тщательное обследование в Кремлевской больнице под присмотром начальника санчасти ОГПУ доктора Владимирова. С результатами вы можете ознакомиться… Лев Григорьевич прервал свою речь и подошел к одному из кресел. Тут только Заблудовский заметил на кресле небольшой кожаный портфель. Доктор Левин открыл его и вынул оттуда пачку бумаг. – Здесь результаты последних анализов, кардиограмма… – сказал Левин, кладя бумаги на столик. – Мы должны будем осмотреть Вацлава Рудольфовича и засвидетельствовать, что он готов вернуться к работе без каких-либо ограничений… Доктор Казаков не проявил никакого интереса к бумагам, предъявленным Левиным. «Наверное, все это ему и так хорошо известно, – подумал Заблудовский, – а вот мне любопытно будет взглянуть…» Павел Алексеевич сел на диван и погрузился в изучение медицинских документов. В комнате вновь воцарилось молчание. – Кардиограмма неплохая, – произнес спустя некоторое время Заблудовский. – И анализы в норме… – Да-да, как я уже говорил, состояние Вацлава Рудольфовича вполне удовлетворительное, – подтвердил Левин. – Ну что же, тогда нам… – начал Павел Алексеевич. Но в этот момент дверь распахнулась, и в комнату в сопровождении помощника вошел Вацлав Менжинский. Одет он был не в форму ОГПУ, а полувоенный френч защитного цвета с большими накладными карманами. Движения его были энергичными. Он быстрым шагом обошел комнату и пожал руку каждому из профессоров. – Ну-с, готов отдать себя в руки светил медицины, – с улыбкой произнес Менжинский. Павел Алексеевич отметил про себя поразительный контраст между нынешним состоянием шефа ОГПУ и тем, в котором он пребывал год назад во время консилиума на даче в «Горках-6». Тогда руководитель тайной полиции почти не вставал, большую часть дня проводил, лежа в кресле. – Я попрошу вас раздеться до пояса, Вацлав Рудольфович, – произнес доктор Левин. – Извольте! Осмотр занял не более двадцати минут и подтвердил то, о чем говорил Левин: Менжинский был практически здоров. – Осталось выполнить кое-какие формальности, товарищи, – произнес Вацлав Рудольфович, застегивая пуговицы френча. – Вам надо будет подписать заключение… Он махнул рукой, и помощник вынул из папки лист бумаги и протянул его начальнику. – В ЦК партии хотят знать, в порядке ли я и могу ли работать? – пояснил шеф ОГПУ. – Не будем скрывать от них эту медицинскую тайну. Заключение было подписано, и Менжинский стал прощаться. Возле профессора Заблудовского он задержался. – Мы не имели возможности познакомиться с вами близко, Павел Алексеевич, – сказал председатель ОГПУ, – но поверьте, я ваш большой поклонник. Ваш метод… эээ… произвел на меня большое впечатление… Менжинский слегка хлопнул себя ладонью по левой стороне груди. – Уверен, это дело надо развивать! Думаю, было бы полезным, если бы вы выступили с сообщением о вашем открытии перед членами правительства. Надеюсь, вы не против? «Казаков меня теперь окончательно возненавидит, да и Левин не будет счастлив, – подумал Заблудовский. – Но какое это имеет значение? Такой шанс рассказать о лизатотерапии самым высоким инстанциям нельзя упустить!» – Разумеется, я не против, – сказал профессор. – Вот и отлично! – с улыбкой произнес Менжинский. – Значит, еще увидимся. Благодарю вас, товарищи! Москва, наши дни После разговора с Коженковым в голове у меня все как-то двоилось и путалось. Зачем Слава Любомирский интересовался лизатами? И не просто интересовался, а хотел знать, можно ли с помощью этих препаратов кого-то убить? И что имел в виду Коженков, когда говорил о каких-то политических обстоятельствах, вмешавшихся в научные исследования прадеда? Я чувствовал, что здесь была какая-то связь, но картинка не складывалась. Спасибо Федору Ивановичу, он дал путеводную нить – совет покопаться в материалах третьего московского процесса. На следующее утро я позвонил в редакцию и сказал, что задержусь. – Что с тобой случилось? – заволновалась секретарь Маша Филимонова. – Да мне в налоговую надо, – соврал я. – Как-то налог на имущество мне странно насчитали… Если кто-то меня спросит, буду к обеду. На самом деле я отправился прямиком на Новинский. «Только бы мама не выкинула эти книжки, а то где их теперь искать? – думал я, медленно двигаясь с потоком машин в сторону Садового кольца. – Хотя нет, книги она никогда не выбрасывает, но может запихнуть куда-нибудь…» Когда-то давно, еще студентом, я нашел в семейной библиотеке старый толстый том. На пожелтевшей от времени обложке было напечатано: «Судебный отчет по делу антисоветского «Право-троцкистского блока», Москва, 1938». Помню, я полистал эту книгу, потом положил ее на место и больше никогда не брал в руки. Да и что там было читать? Все это я уже знал из институтского курса истории КПСС – «левые», «правые», «лево-правые», Каменев, Зиновьев, Пятаков, Рыков, Бухарин… …Дверь открыла Катя. На ней были плащ и туфли, в руках – сумка. – А, это ты? – сказала она рассеянно. – Какими судьбами? И, не дождавшись ответа, развернулась и быстро пошла прочь по коридору. – Паспорт забыла, – сообщила она то ли мне, то ли самой себе. – Ты уходишь? – Да, у меня интервью. А тебе что-нибудь нужно? – Нет-нет… Я хотел книжку одну взять из библиотеки. Можно? – Конечно, можно. – А где все? – Витька – в институте, мама поехала в гости к Эмилии Павловне. Помнишь, они вместе работали? – А-а-а… Катька остановилась в прихожей возле зеркала и стала нервно копаться в сумке. – Мать, ты какая-то неспокойная, – сказал я с тревогой. – У тебя все в порядке? – Будешь тут неспокойной! Сестра достала из сумки тюбик с помадой и начала торопливо мазать губы. – Гога объявился. – Ну и что? С ним и раньше это случалось. – Опять с какими-то завиральными идеями. – Продать квартиру, а на вырученные деньги начать бизнес по производству чурчхелы? – Тебе смешно! – Ну слушай… Как появился, так и исчезнет. Ты же его знаешь. Что ему от тебя надо? Если денег – не давай! – Самое удивительное, что нет. Наоборот… – Наоборот – это как? – Говорит, что скоро все отдаст… – Что-о-о?? – Провернет какое-то дело, заработает бабла и вернет все, что раньше брал. – Врун! – Знаешь, Лешка, я раньше тоже к этому так относилась… С юмором! А потом… – Что потом? – Мне однажды пришлось разруливать историю с его карточными долгами… – Вот как? Я об этом не знал… – И никто не знал. И мама не знала. И ты ей, пожалуйста, не говори! Так вот с тех пор я с опаской отношусь к его прожектам. А главное – я боюсь, что он Витьку втянет в какую-нибудь авантюру. – Ну ладно тебе! Витька – взрослый, серьезный парень… – Да, но он очень любит отца и… если тот попросит, не сможет ему отказать. – Ну, не волнуйся, мать! – я обнял сестру. – Хочешь я с Витькой поговорю? Объясню ему, что нельзя принимать на хранение оружие и пакеты с белым порошком от незнакомых отцов. – Тебе все пи…дихаханьки! – оттолкнула меня Катька. – Я с тобой серьезно… Все! Побежала! Если захочешь есть, в холодильнике – борщ. – Отлично! Катька чмокнула меня в щеку. Дверь хлопнула, и стало тихо.