– Где она была? – За Малой советской энциклопедией стояла. Ее обернули в бумагу такую коричневую, типа крафтовой, поэтому, может быть, ты и не заметил. – Наверное… А могу я ее у тебя забрать? – Что? Прямо сейчас? – удивилась Катя. – Рассиживаться нечего, фортуна переменчива… – Ладно, я через десять минут выйду за сигаретами в Новинский пассаж, захвачу твою книжень. – Спасибо. Бегу! Москва, 8 марта 1938 года …Вышинский вынул из кармана носовой платок и промокнул лоб. Шел уже седьмой день процесса, и государственный обвинитель устал. А ведь ему предстояло допрашивать врачей. Делать это было трудно из-за множества специальных медицинских терминов, в которых Андрей Януарьевич не очень хорошо разбирался. Но ошибиться было нельзя… Первым допрашивали доктора Льва Левина. … – Что же конкретно вам говорил Ягода о Менжинском? – задал вопрос Вышинский. – Несколько раз он просто спрашивал меня о состоянии здоровья Менжинского… Я сказал, что, по моим сведениям, очень плохо. – И что Ягода сказал на это? – Он сказал: «Зачем же тянуть, если он – обреченный человек…» – Не сказал ли он, что нужно это ускорить Менжинскому? – Да, сказал, – ответил Левин после некоторого колебания. – И тогда вы сказали, для этого нужно привлечь доктора Казакова? – Да. – Почему именно Казакова? – В то время Менжинский был большим поклонником Казакова… Он лечил Вацлава Рудольфовича лизатами, которые приготовлял у себя в лаборатории. – Значит, он мог приготовить все что угодно? – Что вы имеете в виду? – Я имею в виду, что Казаков мог приготовить такие лизаты, которые бы не помогали, а вредили, то есть были бы равносильны яду. – Совершенно верно… Есть две системы лизатов, одна так называемая симпатикотропная, которая сердечной деятельности Менжинского, безусловно, вредила, и другая система – ваготропные лизаты, которые успокаивали сердце и были для него полезны. Казаков стал давать ту группу лизатов, ту смесь, которая вредила сердцу Менжинского. Учитывалось и то, что комбинация лизатов с сердечными лекарствами могла привести к ускорению процесса, то есть к ухудшению… в состоянии здоровья… к новым припадкам грудной жабы. Смерть Вячеслава Рудольфовича, как известно, и произошла от нового припадка грудной жабы… – Подсудимый Казаков, вы подтверждаете сказанное Левиным? – обратился Вышинский к бывшему кремлевскому врачу. – Да, подтверждаю, – тихим, бесцветным голосом произнес Казаков. – Расскажите, в чем именно заключалось неправильное лечение Менжинского? Несколько секунд Казаков молчал, словно пытаясь собраться с мыслями. – Мое отношение к Менжинскому разделяется на два периода, – медленно начал говорить он. – Первый период – до ноября 1933 года, когда я правильно лечил его и добился определенных результатов. Второй период – когда я применял неправильный метод лечения, это было после встречи с Левиным и после встречи с Ягодой… – Когда именно состоялась ваше встреча с Левиным? – Я виделся с Львом Григорьевичем в конце ноября 1933 года. Вместе с ним был выработан метод, который заключался в следующем… Были использованы два основных свойства белка и белковых продуктов. Первое: продукты белкового распада… обладают свойством усиливать действие лекарственного вещества. Второе: лизаты подымают чувствительность организма… В-третьих, были использованы особенности организма Менжинского – комбинация… астмы с грудной жабой… – Назовите формулу, при помощи которой вы погубили Менжинского… Казаков поднял голову и посмотрел в глаза гособвинителю. – Я использовал лизат щитовидной железы… он необходим при астме, но противопоказан при грудной жабе. – И вы его применяли? – Да, применял… – Что еще? – Лизат гипофиза… противопоказан при грудной жабе. – А лизат мозгового надпочечника, который вы использовали, тоже противопоказан при болезнях, которыми страдал Менжинский? – Да, противопоказан. – В каких же целях вы вводили своему пациенту эти лизаты? – В преступных целях. – В целях убийства? – Да… Москва, наши дни Я отложил книгу в сторону. Мне требовалось какое-то время, чтобы осознать прочитанное. Теперь стало понятно, почему лизатотерапия была предана забвению. Обвинение скомпрометировало метод профессора Заблудовского. После того как Вышинский на всю страну объявил, что с помощью лизатов убивали людей, ни один советский врач не мог использовать их для лечения пациентов, тем более высокопоставленных. Оставался, правда, важный вопрос: лизатотерапия пострадала безвинно или все-таки нет? Менжинского действительно убили? Или это придумали в НКВД? Я вдруг вспомнил, как однажды в конце 80-х к нам в гости приехал младший брат отца, мой дядя, Глеб Иванович Кораблев. Жил он не в Москве, а в Волгограде, и навещал нас довольно редко. В честь дорогого гостя был дан большой семейный обед с обильной закуской и выпивкой. За столом, как водится, велись разговоры обо всем, в том числе и о политике. В стране вовсю шла перестройка, языки развязались, ругать советскую власть никто не боялся, и тема сталинских репрессий широко обсуждалась уже не только на кухнях, но и в газетах. Помню, как папа и дядя стали говорить о московских процессах и заспорили о том, почему подсудимые признавались в самых немыслимых злодеяниях. Отец мой Петр Иванович стоял на той точке зрения, что никаких преступлений и заговоров в реальности не было, что люди просто оговорили себя под пытками или поддавшись угрозам и шантажу. Дядя же Глеб считал, что совсем уж дыма без огня не бывает и что за обвинениями против оппозиционеров что-то, возможно, скрывалось. Просто в нужный момент это «что-то» вытащили и использовали для расправы с неугодными людьми. Папа сердился и говорил, что Глеб оправдывает репрессии. Дядя обижался и отвечал, что ничего он не оправдывает и что его позиция не апологетическая, а, скорее, агностическая: я точно знаю только то, что точно ничего не знаю… В этом месте папа начал смеяться, братья помирились и выпили водки… Я всегда рассуждал как отец. Все обвинения, включая медицинские убийства, – выдумка НКВД, Менжинский и другие умерли своей смертью, а подсудимые оговорили себя. Собственно, я и теперь продолжал так думать… И тогда рождалась красивая концепция будущей статьи. Лизатотерапия была «невидимым подсудимым» на третьем московском процессе. Открытие, которое помогло бы людям справиться с болезнями, продлить жизнь и даже вернуть молодость, стало одной из жертв террора. Тоталитарный режим искривил линию развития, лишив нас выдающегося достижения научной мысли… И все же я чувствовал, что червь сомнения поселился внутри меня. А что, если Левин и Казаков говорили правду? Что, если с помощью лизатов действительно можно было убить человека? И знал ли об этом Павел Алексеевич Заблудовский? И почему лизатами интересовался Любомирский? И не только он, а еще и человек по имени Стивен Лейн… Как во всем этом разобраться? Я закрыл книгу и взглянул на часы. Была уже глубокая ночь. Я встал, походил по кухне, чтобы немного размяться. Нет, хватит на сегодня вопросов! Москва, лето 1933 года Вечером 15 августа 1933 года Павел Алексеевич, Серафима Георгиевна, Ариадна и Борис Кончак сидели в столовой на Новинском и играли в кункен. Партия была «длинной» – до тысячи одного очка, а не до пятисот одного, как обычно. Игра продолжалась уже без малого час, но никто из участников этим нисколько не тяготился. Говорили обо всем, но так как трое из игроков были учеными, беседа неизменно возвращалась к работе. После окончания очередного тура был объявлен короткий перерыв. Борис вышел покурить на балкон, а когда вернулся в комнату, то увидел, что Павел Алексеевич стоит посреди комнаты, держа в руках журнал. – Вы видели? – спросил он Кончака. – Что это? – Свежий выпуск виэмовского бюллетеня, – сообщил Заблудовский, – а в нем… Он сделала паузу. – …Статья нашей дорогой Ариадны! «Дегенерация постганглионарных волокон и их окончаний в автономной нервной системе. А. П. Заблудовская», – прочитал вслух профессор. Было видно, что он очень гордился успехом дочери. – Ну что ты, папа! Борис уже читал, – смущенно сказала девушка. – Да, Ариадна Павловна показала мне текст до публикации, – подтвердил Кончак. – И Борис сделал целый ряд очень ценных замечаний… – Чисто стилистических. Эта статья, Ариадна, – целиком ваша заслуга. – Поздравляю с дебютом, Риночка, – сказала Серафима Георгиевна. – Честно говоря, я волновалась, – призналась Ариадна, – мне казалось, что тема очень узкая… – Мы все начинали с частных вопросов, – успокоил ее отец. – Только накопив определенный багаж в своей области, можно поднимать более общие вопросы. Ты – молодчина! – Да-да, хорошая работа, – подтвердил Кончак. – Знаю, вам пришлось повозиться с вашими кроликами… Тень пробежала по лицу Ариадны. – Знаете, Борис, это – пожалуй, единственная неприятная часть моей работы. Я имею в виду убийство подопытных животных. Хорошо вам с вашими лягушками! А кроликов жалко… Их надо было убивать на первый, третий или шестой день. – Ничего не поделаешь, – развел руками Павел Алексеевич, – без этого, к сожалению, нельзя обойтись.