В коридоре зазвонил телефон. Серафима Георгиевна встала и вышла из комнаты, чтобы ответить. – Борис, это вас! – крикнула она через секунду. Кончак вышел в коридор и взял трубку. – У аппарата! – Это Петухов, – послышался в трубке хрипловатый голос. – Приезжайте в лабораторию. – Прямо сейчас? – Прямо сейчас. – А в чем, собственно, дело? – Приехал Майоранский, и с ним люди из наркомата. Хотят видеть опыт. Майоранский был начальником токсикологической лаборатории, его приезд, да еще в такое позднее время, был событием экстраординарным. – Хорошо, выезжаю. – И поторопитесь. Возьмите таксомотор. Кончак положил трубку на рычаг и шагнул в ярко освещенную столовую. – Павел Алексеевич, Серафима Георгиевна, прошу меня извинить, но я вынужден вас покинуть… – Что такое? – удивленно взглянул на него Заблудовский. – Срочное дело. – Так поздно? – Увы! – Ой, как жалко, что вы уезжаете! – сказала Ариадна. – Мы же не доиграли… – Прошу записать точный счет, – сказал Кончак. – Мы обязательно завершим партию… Ариадна выскользнула вслед за Борисом в прихожую. – Ты вернешься? – Не знаю, милая, – ответил он. – Если смогу, обязательно вернусь… – Я сделала для тебя ключ от квартиры, – шепнула Ариадна. – На следующей неделе папа и мама уедут в Казань повидать тетю Аню, а оттуда на пароходе в Самару – к маминым родственникам. Мы сможем видеться каждый день… Девушка вложила в ладонь Борису новенький ключик с острыми колючими гранями. – Я люблю тебя, – сказал он. Примерно через сорок минут Борис был на Мещанской. В окнах лаборатории горел свет, чуть поодаль, на улице были припаркованы два черных легковых автомобиля. Войдя в помещение, Кончак нос к носу столкнулся с Петуховым, нагловатым молодым человеком в форме офицера ОГПУ. Положение, которое Петухов занимал в лаборатории, Кончак определял для себя как «комиссар-надсмотрщик». В отличие от начальника токсикологической лаборатории Майоранского, который был медиком, Петухов специального образования не имел. В его задачу, насколько мог судить Борис, входило наблюдение за всем, что происходило в лаборатории. – Кончак, где вас носит? – спросил Петухов, вплотную подойдя к Борису. – Я был на Новинском, – буркнул Кончак, отстраняясь. – Не ближний свет… – Ладно. Слушайте меня внимательно. Сейчас вам надо будет продемонстрировать возможности этого вашего препарата… Опыт будет проводиться в особых условиях. – Каких особых условиях? – Идемте, – сказал Петухов, увлекая Бориса за собой дальше по коридору. – В ваших интересах, Кончак, чтобы все прошло гладко. «Да это я и без тебя понимаю», – подумал Борис. Они вошли в комнату, где обычно производились опыты на собаках и других животных, и Кончак застыл на месте как вкопанный. Посреди комнаты на столе лежал мужчина, одетый в старую больничную пижаму. Руки и ноги его были привязаны ремнями к столу. На вид мужчине было лет сорок, но, присмотревшись, Кончак понял, что на самом деле он был моложе, но сильно изможден. Когда Борис и Петухов вошли в комнату, человек на столе повернул голову и молча посмотрел на них. В глазах его читались тоска и ужас. – Это кто такой? – тихо спросил Борис, не отводя взгляда от человека на столе. – Ваш клиент, – прошипел ему в ухо Петухов. – Вы что, хотите сказать, что опыт будет проводиться на живом человеке? – Именно так. – Но ведь он же… умрет. Внутри у Кончака все похолодело. – Скорее всего, – ответил Петухов. – Но ведь это незаконно! – Послушайте, Кончак, бросайте эти ваши буржуазные штучки! Законно – незаконно… Вам за это ничего не будет! – Но кто он? – Он? Враг народа, приговоренный за свою контрреволюционную деятельность советским судом к высшей мере наказания. Его… Петухов быстро взглянул на часы. – …Его должны были расстрелять почти сутки назад. Так что формально он уже мертв. Пусть напоследок послужит делу пролетарской диктатуры. – Нет, я не могу… – Прекратите, Кончак! – прошипел Петухов. – Вы меня что, не понимаете? Я же говорю: в ваших интересах… Знаете, меня тут некоторые товарищи в управлении спрашивали: а наш ли этот Кончак? А я им говорил: наш! Наш в доску! Ценный кадр! Так что давайте без фокусов и этих… интеллигентских всхлипов. Кончак молчал. – Я зову наших гостей, – прошептал Петухов и быстро вышел из комнаты. Кончак медленно повернулся и направился к вешалке. Надел халат и застегнул его на все пуговицы. Тут дверь в комнату открылась, и вошли трое – начальник токсикологической лаборатории Георгий Майоранский в штатском костюме и двое в форме. Их Кончак не знал. За гостями следовал Петухов. От его развязности не осталось и следа, он был воплощенная почтительность. – Товарищи! – обратился он к вновь прибывшим. – Это – наш главный специалист по вопросам особых органопрепаратов – товарищ Кончак. Он, значит, нам сейчас продемонстрирует… Кончак подошел к стоявшему у стены шкафу со стеклянной дверцей и достал оттуда шприц, флакон с препаратом, спирт и вату. На деревянных ногах подошел к столу и снова взглянул на обреченного мужчину. Больше всего на свете Борис боялся, что тот начнет кричать. Но мужчина молчал и только неотрывно смотрел на Кончака. – Как вас зовут? – вдруг спросил Борис. – Иван Арнольдович, – тихо ответил человек на столе. – Не волнуйтесь, Иван Арнольдович, – сказал Кончак. – Я сделаю вам укол, это не больно. Мужчина не ответил. Кончак закатал рукав его пижамы и протер предплечье ваткой, смоченной в спирте. «Хотя зачем? – подумал он. – Этот человек все равно сейчас умрет…» Укол он сделал быстро и легко. Начальник лаборатории Майоранский сделал шаг вперед и негромко спросил Кончака: – Сколько ему осталось? «Зачем он при нем?» – внутренне сжался Кончак. – Двадцать минут, не более. …К себе в Даев переулок Кончак добрался, когда была уже глубокая ночь. Он прошел через ворота во двор и остановился у входа в подъезд. Взялся за ручку и вдруг… захохотал. Он смеялся и не мог, не мог остановиться. – Что с вами, товарищ? – раздался у него за спиной голос. Кончак обернулся, продолжая смеяться. Перед ним стоял незнакомый мужик, по виду простой работяга – в кепке, пиджаке и косоворотке. – Извините! Извините, товарищ! – проговорил Кончак, давясь смехом. – Все в порядке! Просто… понимаете… Кроликов ей жалко! Москва, наши дни Спустя пару дней я сидел в кухне на Новинском и завтракал. Катька положила мне в тарелку яичницы с колбасой и сыром и села за стол, положив голову на сплетенные пальцы рук.