– Н-да… То, что ты рассказываешь, очень интересно, – задумчиво произнесла она. – И ведь все это было у нас под носом… Все эти книги стояли на полках, надо было только взять их и прочитать. – Ну, часть этих книг некоторые пытались запихнуть на чердак, – заметил я, накалывая на вилку кусочек колбасы, – но в целом ты права – надо было просто прочитать. – Так, значит, ты считаешь, что прадед изобрел что-то вроде технологии двойного назначения. Я прожевал кусок яичницы и глотнул кофе. – Возможно… – Что же, многое теперь становится понятным, например, почему после смерти прадеда мы не слышали о лизатотерапии. – И почему бабушка Ариадна Павловна ушла из науки. После такого реприманда заниматься лизатотерапией в СССР не могла даже дочь академика Заблудовского. Не исключено, кстати, что с этим связан и ее разрыв с загадочным Кончаком… – Слушай, а почему именно лизаты? Почему врачи на суде не признались, что отравили Менжинского ядом кураре? – Вот это – хороший вопрос. Не знаю. Возможно, просто случайность. А может быть… Нет, не знаю… Несколько секунд мы молчали. – Слышь, Кать, теперь, когда мы ответили на некоторые старые вопросы, у меня возник новый, – медленно проговорил я. – Какой же? – Почему нас не тронули? – Ты на что намекаешь? – Да ни на что… Но ведь всех, кто был к этому хоть как-то причастен, ликвидировали! Левина, Казакова, Ходоровского, Виноградова… – Может быть, мама права, когда говорит, что прадед просто вовремя умер? Нет человека – нет дела. – Может быть… Но, как думаешь, он знал? – Знал что? Мы ведь не уверены в том, что убийства были… Это ведь Вышинский так говорил! – М-да… ты права. Но в итоге выходит, что «мертвая вода» победила «живую»? – Выходит, что да. А ведь из этого могло получиться что-то интересное, правда? – Наверное. – Слушай, ну почему в нашей стране все всегда так криво, а? – Это риторический вопрос. – Ну и что ты теперь будешь со всем этим делать? – В смысле? – Ну, тебе же надо статью написать… Вот так все прямо и расскажешь? – Я об этом пока не думал… – Хочешь еще яичницы? – Нет, спасибо. Было очень вкусно. Москва, утро того же дня Расставшись с Катей, я спустился во двор. На улице было холодно. Я спал всего несколько часов и от этого чувствовал себя каким-то оглушенным. Что было делать? Поехать на работу и заснуть там, сидя в кресле? Или вернуться домой и вздремнуть пару часов? Я поежился, засунул руки поглубже в карманы куртки и огляделся. Во дворе было пусто, только вдоль выезда на Садовое кольцо по направлению к дому ковыляла какая-то старушка. В руках у нее было два пластиковых пакета. Видимо, с продуктами. Вглядевшись повнимательнее, я понял, что старушка – не кто иная, как Альбина Антоновна Беклемишева, мама моего друга Антона. Я не был уверен, что хочу с ней разговаривать. Не то чтобы я что-то имел против нее, нет. Просто не хотелось с ней разговаривать в это хмурое утро, и все. Сначала она меня не узнает, и я буду долго объяснять ей, кто я такой. Потом она меня вспомнит и начнет ахать и охать и задавать мне всякие глупые вопросы про мою жизнь и работу, а потом заведет какую-нибудь бесконечную историю про то, что кто-то хочет отобрать детскую площадку во дворе и построить там парковку. Или станет жаловаться на каких-нибудь зловредных соседей, которые недавно купили в доме квартиру и теперь каждый день долбят стены. Я буду слушать весь этот поток сознания и вежливо кивать, не смея прервать пожилую женщину. Очень пожилую. Сколько ей лет, кстати? Под девяносто, наверное. Зрение у нее уже ни к черту. И вряд ли она успела заметить меня, поэтому если я сейчас повернусь и пойду в противоположную сторону, в глубь двора, то смогу избежать встречи с ветераном труда и при этом никого не обидеть. И я уже собрался так и сделать, но тут случилась авария. Старушка Беклемишева, преодолевшая уже примерно половину расстояния от улицы до подъезда, вдруг как-то неловко запнулась и растянулась на земле. Пакеты выпали у нее из рук, и из них во все стороны покатились яблоки и творожки «Агуша». «Господи! Только бы она ничего себе не сломала», – взмолился я и ринулся на помощь старухе. – Альбина Антоновна! Альбина Антоновна! – заорал я, подбегая к ней. – С вами все в порядке? Кричал я не столько от того, что был взволнован, сколько из опасений, что она еще и глухая. – Ой… ой… – стонала Беклемишева. Я аккуратно взял женщину под мышки и поставил ее на ноги. – Альбина Антоновна, вы не ушиблись? – продолжал допытываться я. Но Беклемишева, видимо, не могла так быстро включиться в беседу и только без конца повторяла свое «ой». Я осторожно отпустил ее, желая убедиться, что она может стоять без посторонней помощи. Опыт дал удовлетворительные результаты. Беклемишева стояла, слегка скрючившись, но вполне устойчиво. Ноги вроде были целы. Я осторожно подергал ее за кисти рук. Вроде тоже ничего… Отряхнул испачканный в пыли плащ. – Вы целы? Старушка перестала ойкать и попытался сфокусировать взгляд на моем лице. Я понял, что пришло время представиться. – Альбина Антоновна, вы меня узнаете? – спросил я. Беклемишева прищурилась, пытаясь рассмотреть меня получше. Но я чувствовал, что идентификация пока не случилась. – Я – Леша! Леша Кораблев. Ваш сосед. Друг Антона. Я тут у сестры был… Нет, не надо про сестру. Слишком много информации сразу. Надо повторить свое имя. – Я – Леша Кораблев! Узнаете меня? Тиньк! Альбина Антоновна включилась. – Лешенька, здравствуй! – произнесла она и протянула ко мне сухонькую старческую ручку. – Как я рада тебя видеть! Спасибо тебе, родной! А я вот такая старуха неуклюжая, растянулась тут посреди дороги… Говорила она неплохо. И улыбалась так приятно. Я осторожно пожал ее руку. – Альбина Антоновна, вы постойте пока, не ходите никуда. А я ваши покупки соберу. Беклемишева оглянулась и увидела рассыпавшиеся по земле продукты. – Ой! – вскрикнула она. – Яйца! Яйца-то, наверное, побились! «Будет жить», – подумал я. Я быстро собрал разлетевшиеся во все стороны продукты питания и побросал их в пакеты. – Альбина Антоновна, я вас провожу. – Ой, да что ты, Лешенька! Не надо! Я сама справлюсь. – Надо! Мне это совсем нетрудно. – Ну спасибо тебе! Я галантно отставил левый локоть, Беклемишева оперлась на мою руку, и мы двинулись к дому. Благополучно добрались до подъезда и поднялись на лифте на второй этаж. Перед дверью вышла заминка, Беклемишева долго рылась в карманах в поисках ключей. Она даже высказала предположение, не выпали ли они, когда она шлепнулась. Но я со всей серьезностью заверил ее, что никаких ключей на месте происшествия не видел. Наконец ключи были найдены, и мы вошли. В беклемишевской квартире мало что изменилось с тех пор, как я был там в последний раз. Даже запах, казалось, остался прежним – запах старой мебели, книг с примесью какого-то старого, давно вышедшего из моды парфюма. Я помог Альбине Антоновне снять плащ и проводил ее в кухню. Потом принес из прихожей пакеты и стал выкладывать их содержимое на стол. Беклемишева снова было попыталась отказаться от моих услуг, но я заглянул в один из пакетов и обнаружил, что разбилась маленькая баночка с джемом и некоторое количество содержимого вытекло на помидоры и пачку сливочного масла. – Альбина Антоновна, давайте я тут все аккуратно выну, а то, не дай бог, порежетесь. Старушке мое предложение показалось разумным. И некоторое время она спокойно сидела, наблюдая, как я разгружаю пакеты, и лишь изредка давала указания, что и куда положить. Кроме банки с джемом разбилось еще только два яйца. Урон был определен как приемлемый, и Беклемишева сразу повеселела. – Лешенька, ведь все так дорого, так дорого! – начала жаловаться она. – Выйдешь в магазин, половины пенсии как не бывало. Спасибо, Сева с Антошей помогают, а так и не знаю, как жила бы. Сева, сын Альбины Антоновны от первого брака, был сильно старше нас с Антоном, и мы с ним почти не общались. Про его отца, первого мужа Беклемишевой, мне ничего не было известно. «А ведь Антон, получается, поздний ребенок, – подумал я. – Сколько ей было, когда она его родила? Под сорок?» Почему-то в детстве я над этим не задумывался, хотя разница в возрасте между моей мамой и Антошкиной была заметной. – Леша, давай я тебе чаю налью, – предложила Альбина Антоновна. «Это у них семейное – чаи гонять», – подумал я. Чаю мне не хотелось, но в память о старой дружбе… – Спасибо, не откажусь. Беклемишева встала и начала доставать из шкафов чашки, ложки и блюдца. Потом поставила на плиту чайник и зажгла газ. Двигалась она по кухне бодро и уверенно, только слегка припадала на левую ногу. – Альбина Антоновна, у вас ничего не болит? Я имею в виду, вы не сильно ударились? – спросил я.