– Ну, про то, что у нас на антресолях хранились какие-то вещества, какие-то сильнодействующие яды. Якобы остались от прадеда. – Нет, не помню, – помотала головой мама. – Не может быть! Ты об этом сто раз говорила. Это – одно из семейных преданий. И мне от этих твоих рассказов было немного не по себе. Ведь у нас в доме никогда не хранили оружия или еще чего-то… смертельно опасного. Кроме этого яда. – Нет, не помню… – Очень странно. Неужели не помнишь? – Лешенька, память… она такая… сложная вещь, что-то забываешь, что-то помнишь не совсем так, как это было, – примирительно сказала мама. – Может быть, ты что-то читал… и это у тебя как-то связалось… – Ладно, следствие зашло в тупик, – усмехнулся я. – Здесь я, как в кино, должен оставить тебе визитную карточку и попросить позвонить мне, если что-нибудь вспомнишь. – Непременно, детектив. Я вернулся в прихожую и стал одеваться. Катька вышла меня проводить. – Ну, как поговорили? – Поговорили. – Будешь писать? – Куда ж я денусь? С архивом, правда, заминка. Он, оказывается, на чердаке… – Да, мы его туда закинули. – Мама предлагает задействовать Витьку для его извлечения. Если ты не против… – Почему я должна быть против? – Ну, ты его всегда так опекаешь. Вдруг бедный мальчик упадет… – Не изображай меня сумасшедшей мамашей! – строго сказала Катерина. – Хорошо, не буду! Просто я помню, как однажды Витя вешал шторы у себя в комнате… – Так, ты что, издеваться надо мной пришел, да? – Я над тобой не издеваюсь, разве что подтруниваю слегка. – Подтрунивает он! На вот, возьми лучше котлеты, я тут жарила. И проваливай! И она сунула мне в руки пластиковый контейнер, от которого аппетитно пахло свежезажаренными котлетами. – Проваливаю! – я поцеловал Катю в щеку. – Витьке привет! Жду его с архивом. – Хорошо, я ему передам. Москва, наши дни На следующее утро мне позвонила Марина Любомирская. Вдова моего давнего приятеля и коллеги Славы Любомирского, погибшего за год до этого при не вполне ясных обстоятельствах. – Привет, – сказала она. – Привет, – ответил я. – Как ты? – Нормально… Как там у вас дела, в журнале? – Да ничего… Жить можно. – Понятно, – сказала Марина. – Я что звоню… тринадцатого числа Славина годовщина… Годовщина! Господи, как я мог забыть? – Да, я помню. Я вдруг понял, что не разговаривал с Мариной целый год, с того самого дня, когда похоронили Славу. И мне стало стыдно. Я ничего не знал о том, как она жила все это время. – Я хочу в пятницу… собрать наших, – продолжала Марина. – Народу будет не очень много, все свои. Придешь? Ах ты, господи! Пятница была в журнале подписным днем, и я обычно заканчивал работу поздно. Но отказываться было нельзя! «В случае чего попрошу кого-нибудь меня подменить», – подумал я. – Да, конечно, приду. – Спасибо, – тихо сказала Марина. – А где собираемся? У вас… у тебя? На Тверской-Ямской? – Да. – Я приду, – повторил я. Я знал Славу Любомирского с незапамятных времен. Мы познакомились в конце 80-х в отделе городских новостей «Вечерней столицы», куда я пришел после университета. Слава, который окончил журфак на несколько лет раньше, взял однокашника под крыло. Я поначалу фыркал и брыкался, стараясь всячески показать свою независимость, но потом мы как-то притерлись друг к другу и подружились. Когда в середине 90-х образовался «Перископ», Славка перешел туда на должность редактора отдела расследований и вскоре перетащил в журнал и меня. Несколько лет мы с ним и еще несколькими ребятами вели в «Перископе» хронику бандитских разборок и финансовых афер. Время было веселое, хотя и нервное. На нас постоянно наезжали разные темные личности, но мы по молодости и по глупости ничего не боялись. Почему-то были уверены, что с нами ничего не случится… Наши отношения со Славой не были ровными, но я уважал его и считал хорошим журналистом. Правильным. Он говорил: мы, СМИ, – цепные псы демократии, мы всегда против власти, и еще мы всегда за слабых против сильных. Поэтому, пока в стране правили олигархи, он разоблачал нечестные схемы залоговых аукционов и финансовые пирамиды, а потом, когда власть переменилась, стал рассказывать, как гэбисты крышуют контрабанду и обналичку. Жизнь это ему, понятное дело, не облегчало. В начале 2000-х в «Перископе», как и в стране, сменились владельцы. Прежние акционеры продали свои доли какой-то подставной компании с никому ничего не говорившим названием, а главред Сосновский, интеллигент старого советского засола и защитник Белого дома, ушел на пенсию. Новым начальником стал некто Гребешков, тихий, неприметный человек, до прихода к нам занимавший небольшую должность в Администрации Президента. Сутью новой редакционной политики он объявил «взвешенность», которая, как вскоре стало понятно, означала отказ от критики Кремля и его друзей. Любомирский и еще несколько «стариков» подали заявления об уходе. Он звал с собой и меня, но я остался… Спустя некоторое время Слава основал новое интернет-издание, которое, не мудрствуя лукаво, назвал «Проектом». Там он продолжал заниматься своим любимым делом – наступал на мозоли власть предержащим. Со временем стал известным человеком и даже баллотировался в Думу от одной из демократических партий, правда, неудачно. Мы редко виделись, а когда встречались, то обычно вспоминали старые времена и перебирали общих знакомых – кто, где и что делает. Последний раз я видел его незадолго до смерти, мы случайно столкнулись в сквере у высотного здания на Кудринской площади… – Слушай, Марина, а что слышно о Славином деле? Я имею в виду расследование… – Ничего не слышно. На полицейском жаргоне это, кажется, называется «висяк»… Я думаю, если бы они могли, то давно списали бы дело в архив. Славу нашли ночью во дворе дома на Ленинградском шоссе. Экспертиза выяснила, что смерть наступила в результате падения с высоты. Спустя несколько дней всплыли кое-какие подробности, но ясности они не добавили. Так, полиция установила, что Слава выпал из окна квартиры на восьмом этаже. Хозяева, жившие в соседнем доме, сдавали ее в аренду на сутки или на несколько часов. Чаще всего их клиентами бывали влюбленные парочки. В тот день Любомирский по телефону забронировал апартамент, приехал за десять минут до назначенного времени и взял ключ… И после этого живым его уже не видели. Узнав про квартиру, многие подумали, что у Славки было свидание, но никаких следов присутствия в квартире другого человека не обнаружилось. Шума или движения соседи не слышали. – Так и не выяснили, с кем он должен был встретиться в тот вечер? – Нет. – А у тебя никаких идей? – Никаких. – Прости… а может, все-таки там женщина была замешана? Марина фыркнула: – Нет. Про его женщину я все знала. Она в Теплом Стане жила. Профурсетка! Ее допросили… Я усмехнулся про себя. Значит, Славик все-таки погуливал… – И что? – Ничего. Похоже, она не причастна. – А чем Слава занимался… ну, перед тем, как это все случилось? – Да много чем занимался… Ты же сам знаешь, у них там все время была какая-то напряженка. То про Росгвардию что-то не так напишут, то про «Газпром»… Вечно на них кто-нибудь в суд подавал… Но этот все было как-то… штатно. – А «дело Манюченко»? – спросил я. Мне показалось, что на том конце возникла какая-то секундная, едва уловимая заминка. – А что «дело Манюченко»? – Ну, Слава вроде бы расследовал его… Даже, говорят, в Англию ездил. – Я не знаю, Леша. Он мне ничего про это не рассказывал… – То есть, ты считаешь, что Славу не любили многие, но никто настолько сильно, чтобы убить? – Можно и так сказать, – тихо проговорила Марина. – А самобийство? – осторожно спросил я. – Ты это исключаешь? – Самоубийство? С чего вдруг? Злая жена замучила? – презрительно фыркнула Марина. – Для самоубийства нужно хотя бы плохое настроение… А ничего такого не было, поверь! – Еще мог произойти несчастный случай…