– Чего ты добиваешься? – спросил он. – Я хочу знать, что случилось со Славой, а заодно и что случилось с Манюченко. – И что ты будешь делать с этим знанием? Напечатаешь статью в журнале? – Может, размещу в интернете. – После того, что случилось с Любомирским? А не зассышь? Это был хороший вопрос, на который, если честно, у меня не было ответа. – Так ты все-таки имеешь отношение к делу Манюченко? Толубеев посмотрел на меня как на капризного ребенка: – Алексей Петрович, мил друг, ты, кажется, занимаешься изучением научного наследия своего уважаемого предка. Ну и занимайся! Зачем тебе дело Манюченко? Осведомленность Толубеева о моих делах тревожила, но в то же время обнадеживала – я был на верном пути. – Мне кажется, что эти два дела как-то связаны между собой… – Хм… Может быть, и правильно тебе кажется, но все же лучше держаться архивно-исторической части… Как там было у Толстого Алексея Константиновича? «Ходить бывает склизко по камушкам иным, и вот о том, что близко, мы лучше умолчим…» Тут мне пришла в голову интересная мысль. – Слушай, Игорь, а ты, часом, не знаешь человека по имени Борис Ростиславович Кончак? Игорь посмотрел на меня укоризненно. – Вот какой ты неугомонный! Я же тебе сказал про камушки, а ты опять за свое… Говорю тебе, меньше знаешь – крепче спишь. – Можно ли истолковать твой ответ так, что имя Кончака тебе известно? – Все, что связано с Кончаком, – большая и опасная тайна, – негромко произнес Игорь, слегка наклонившись ко мне. – Он такой страшноватый старичок… – А сейчас чем он занимается? – Все тем же. – «Мертвой» водой? – Слушай, давай не будем об этом, – поморщился Толубеев. – Я тебе уже сказал… Дальнейший ход событий я помню не совсем ясно. Мы посидели в «Буканире», выпили там две бутылки белого и заполировали это несколькими порциями текилы. От выпитого Толубеев пришел в настроение приподнято-деятельное, душа его требовала подвига. В таком состоянии мужчины бывают особенно опасны – они пристают к женщинам и ввязываются в драки. В десятом часу мы вышли на улицу, глянули на село и… вдруг оказались в баре «Аруба». Там Толубеев пытался склеить двух девушек – брюнетку и блондинку. Он угощал их шампанским и что-то шептал на ушко то одной, то другой. Девушки смеялись, но ехать с нами отказывались. Хотя мне показалось, что брюнетка поглядывала на меня с интересом. Потом девушки куда-то исчезли, а мы оказались в ресторане «Вуду Лаунж», где невыносимо громко гремела музыка. Там мы пили ром, и Толубеев рассказывал мне что-то, энергично жестикулируя. Я не мог расслышать ни единого слова и только кивал, как китайский болванчик. Толубеев кричал, а потом вдруг полез к себе под пиджак и извлек на свет божий пистолет. Не знаю, был ли это настоящий пистолет или травматика, но выглядел он как настоящий. Игорь стал размахивать пистолетом у меня перед носом, а я пытался поймать его руку и отобрать ствол. Но Толубеев не давался, а я уже был слишком пьян, чтобы с ним справиться. Удивительно, что мы никого не застрелили. – Тебя арестуют! – говорил я Игорю. – Ни хуя! Никто меня не арестует! – радостно отвечал Толубеев и трепал меня по затылку. И потом вдруг все кончилось. Точнее, закончилось одно, и началось совсем другое. Ведь говорят же философы, что конец – это всегда начало, и наоборот… Все куда-то пропало: ресторан, музыка, пьяная, обдолбанная публика. Мы сидели с Толубеевым на улице, прямо на бордюрном камне. Над нами развернулось черное ночное небо с редкими звездами, а мимо нас пролетали в обоих направлениях автомашины. Яркие желтые огни фар наплывали на нас, маленькие красные угольки габаритов и стоп-сигналов уносились от нас прочь. Некоторые водители сигналили нам – то ли приветствуя, то ли предупреждая, и мы махали им в ответ. Дул легкий ветерок, воздух был свеж и прохладен. Мне было нехорошо. «Господи! Почему надо было так сильно напиваться? – размышлял я. – Голова, наверное, завтра будет болеть, но это все ерунда…» – Скажи, Игорь, – предпринял я последнюю попытку узнать правду, – это ты рассказал Любомирскому, что Манюченко отравили? Это ты был его источником, да? Толубеев покосился на меня. – Интересно, зачем бы я это сделал? – поинтересовался он. Он вполне владел собой и теперь выжидающе смотрел на меня. Но я не намерен был так просто сдаваться. – Ну, мотивы могут быть разные, – задумчиво сказал я. – Деньги, например… – Я тебя умоляю! – замахал на меня руками Толубеев. – Ну, какие деньги может заплатить небольшое оппозиционное интернет-издание… Да за такие деньги я жопу от стула не оторву! – Ну, тогда придворные интриги, внутривидовая борьба, желание подставить конкурентов, подсидеть начальника… Чем плохо? Толубеев пожал плечами: – Замолчи, Кораблев! Ты пьян… – Возможно, но факт остается фактом – твоя фамилия в записях погибшего журналиста, и не просто так, а явно в связи с очень двусмыленной историей… – Все это не более чем твои фантазии, мой друг… – Нет, ну подожди… Хорошо, не будем переходить на личности… Не ты так не ты… – я уткнулся головой в Игорево плечо. – Я какую выстраиваю логическую цепочку… Надо сказать, что в моем состоянии выстраивать какую бы то ни было логическую цепочку было очень трудно. – Слава что-то раскопал! – палец мой указал в ночное небо. – Определенно что-то раскопал… Иначе его не уронили бы… не выбросили бы из окна. Значит, он откуда-то узнал, верно? А откуда он мог узнать? Только от кого-то из конторы… Логично? Толубеев не подтвердил и не опроверг сказанное мною. – И я вот думаю, а какой у этого человека… у этого информатора был мотив? – продолжал я, не встречая препятствий. – Ну, вряд ли деньги… Ты прав. Больших денег там было не заработать… Что тогда? Месть? Обида? Затирали, не давали расти по службе? Или действительно кого-то хотел подставить? А? Кстати, а кто такой Гиренко, не знаешь случайно? – Леша, дай мне свой мобильный, – сказал вдруг Толубеев совершенно трезвым голосом. Я удивленно посмотрел на него и увидел, что он и вправду абсолютно трезв. Все оказалось обманом. Наша чудесная пьянка была фейком. – Ты что, принял эти гэбэшные таблетки, чтобы не пьянеть? – с тоской спросил я. – На фига? Что за шпионские страсти? – Не обижайся, я действительно был рад видеть друга Славы Любомирского, – спокойно сказал Игорь. – Было приятно вновь погрузиться в чудесную атмосферу 80-х, когда мы были молоды и пили всякую дрянь, совершенно не думая о последствиях. Дай телефон. Я полез в карман и достал трубку. Толубеев взял ее и выключил, потом аккуратно открыл заднюю крышку, вынул аккумулятор и внимательно осмотрел его. Потом закрыл крышку и вернул мне обесточенный гаджет, а батарею сунул мне в карман пиджака. – Не потеряй. – Джеймс Бонд, – фыркнул я. – Береженого бог бережет, – сказал Игорь. – Меня что, прослушивают? – спросил я с кислой улыбкой. – Не исключено. – Зачем? Я представляю угрозу государственной безопасности? – Пока не представляешь, а как дальше будет, не знаю, – сказал Толубеев. – Ты у нас парень сообразительный и настырный. – Ладно, хватит языком трепать. В чем дело? – Ты в целом все правильно представляешь – Контора, Кончак, Манюченко, Любомирский, – коротко сказал Толубеев, – а детали не так уж существенны. И источник у Любомирского действительно был… Ты спрашиваешь про мотив… Но почему нельзя допустить, что этот человек действовал по идейным соображениям? – По идейным? – недоверчиво спросил я. – А мне казалось, что там давно уже все скурвились окончательно… И какие же это идейные соображения? – Ну, этот человек мог считать, что политические убийства, тайные лаборатории по изготовлению ядов – это… это неправильно. – Н-да… Тяжело ему было, наверное, ходить на работу… И он, значит, решил слить историю журналисту… А почему он сам не вышел на свет? Не разоблачил? Не дал пресс-конференцию? Не сбежал на Запад, наконец? Толубеев внимательно посмотрел на меня. – Почему? Не знаю… Может быть, испугался. Но мотив у него был благородный – дать «живой» воде шанс. – В каком смысле? – В самом широком смысле. – Я не пойму, Игорь, если ты считаешь, что этот человек… гипотетический… поступил правильно… Ты на чьей стороне, брат? Света или тьмы? Толубеев тихо рассмеялся и обнял меня за плечи. – Славный ты малый, Леша! Не выветрился из тебя окончательно юношеский идеализм… Но, к сожалению, вынужден тебя огорчить: нету ни света, ни тьмы. Все мы в серой сумеречной зоне. И послушай все-таки моего доброго совета. Как в старой английской сказке: дерзай, дерзай, но не очень дерзай! Не зарывайся! Помни о Любомирском. – То есть ты хочешь меня предупредить? – покосился я на него. – Какое благородство! – Скорее, сентиментальные воспоминания юности, – сказал Игорь. – Ты стал сентиментальным? – недоверчиво спросил я. – И если меня укокошат, ты будешь плакать? – Возможно. Вставай!