– Я думаю, это здорово. – Я буду ждать тебя на улице… или в зале для степа. Горка снова улыбнулся и направился в душ, где сделал то, что сделал бы любой парень его возраста, чтобы избежать новых ошибок: занялся мастурбацией. Это не было сексуальным актом – ничего подобного! – но он подумал, что если собирается сейчас находиться рядом с Паулой, то надо избавиться от желания наброситься на нее, которое возникло, едва он ее увидел. * * * Мелену тошнило в ванной комнате незнакомого дома, в котором она почему-то оказалась. Она умылась и предпочла не смотреть в зеркало, поскольку знала, что выглядит ужасно, и хотя ей было все равно, девушка предпочитала не видеть свое отражение. Она лизнула мет и приняла четверть таблетки, на которой был изображен шлем Дарта Вейдера. У нее осталось немного розового кокаина, и с помощью маминой кредитки она сделала полоску на верхней части сливного бачка унитаза. О гигиене и речи не шло, но принимать наркотики вообще губительно для здоровья, поэтому она предпочла ни о чем не думать. Мелена вытерла остатки пальцем и провела им по зубам и деснам, она никогда не понимала, зачем это делается, но сделала, и ее рот онемел. Мелена выползла в коридор. В доме устроили вечеринку. Приглашенных оказалось мало, да и ровесников не было, но никто не спрашивал о ее возрасте. Все оконные жалюзи были опущены. Она добралась до гостиной, где время не имело значения ни для кого. Девушка в лифчике была за диджея, и в комнате грохотала музыка – хаус или техно (Мелена не могла сказать точно, она не разбиралась в стилях). Немного потоптавшись на месте, Мелена вышла на невидимый танцпол и начала танцевать в полном одиночестве. Никто не смотрел на нее, все были под кайфом и на своей волне. Она заметила двух парней, которые слишком страстно целовались на диване. Неподалеку от них несколько чернокожих девушек с разноцветными косичками смеялись, глядя в мобильный телефон. Еще здесь была девчонка, похожая на Жанин, в розовом парике, как у Натали Портман в «Близости»[43], и какие-то пожилые мужчины, которые пили и нюхали порошок или что-то еще (кто их знает), их носы елозили по компакт-диску «Моседадес»[44]. Это было мрачное место, совсем не такое, где мать хотела бы увидеть шестнадцатилетнюю дочь. Но Мелена ни о чем не думала, в голове царила абсолютная пустота. Ей было плевать, что она лысеет, ей было все равно, что она не ела пару дней, а от нее пахнет, как от дальнобойщика, проехавшего за рулем всю жаркую летнюю ночь. Один из мужиков, который нюхал, решил потрепаться с ней и назвал Лолой. Мелена сомневалась, что представлялась ему, но помнила, что на стадии прошлого падения использовала это имя, дабы не выдавать свое собственное. Ей не хотелось, чтобы люди, которых она встречала в такие моменты, знали о ней хоть что-то. – Классно танцуешь, Лола. Она промолчала, но улыбнулась с иронией или презрением. Было очень трудно прочитать что-либо на ее лице, когда она утопала по самые брови в наркотиках. Мужчина без предупреждения начал целовать ее шею, и она позволила ему, продолжая танцевать. Мелена собиралась предупредить его, что она несовершеннолетняя, хотела напомнить, что от нее воняет, но ничего не сказала. Она просто позволила делать с собой все что угодно, и в одно мгновение оказалась лежащей на полу или на кровати. Он был сверху. Вес мужчины доставлял неудобства, и ей не нравилось, что он пытался засунуть руку в ее штаны, поэтому она несколько раз его отталкивала. Мир кружился, и Мелене почудилось, что она мягкая как масло, а чужие руки впивались в ее тело, деформируя его. Она чувствовала себя воздушным шаром, наполненным мукой или мячом для снятия стресса. Мужчина сдавливал ее, но она не чувствовала боли. Мелена редко размышляла об отце, у нее не было никаких конкретных сведений, и в итоге в ее голове начинали крутиться стопроцентные фантазии. Он мог быть космонавтом, известным актером, политиком правого толка. Последнее приводило ее в ужас, но в те минуты, ощущая на своем лице дыхание незнакомого человека, она вдруг подумала об отце. Мелена представила, как он появляется словно некое светлое существо и забирает ее отсюда, а затем мысль сменилась более жестокой: что, если мужчина, который лапает ее без любви и нежности, является ее отцом? По возрасту он мог им быть… Ей стало очень неуютно, и ее охватила ярость. А потом Мелену затошнило. Она пыталась отстраниться от мужчины, но не могла, она извивалась, била его и, наконец, с удивительной силой сумела оттолкнуть. – Отвали! И ее вырвало прямо на ковер из зебры. Кстати, это был не полосатый принт, а шкура настоящей зебры, превращенная в ковер. Мелена повернулась к мужчине и с невинным видом сказала: – Это зебра. – Да, гребаная зебра, и ты только что заблевала ее, сука. Мой ковер, твою мать! Человек, которого, конечно, нельзя было назвать сеньором, а только ублюдком, схватил Мелену за руку и начал сильно трясти, выкрикивая, что она вылижет ковер языком, но девушка сопротивлялась и тоже принялась орать во всю глотку. Она была хорошо натренирована, громкие выяснения отношений были ее специалитетом. Она заявила мужику, что он свинья, а она несовершеннолетняя, поэтому собирается подать на него заявление за жестокое обращение с детьми, так что он обделается от страха. Мужчина замолчал и внезапно побледнел. – Быстро гони сюда все, что у тебя есть в бумажнике, и скажи, как убраться из этого чертова дома! Мужик повиновался безропотно. Он дал Мелене семьдесят евро, которые она взяла не пересчитывая и молча направилась к выходу. Она шла спокойно, ровно, пересекла гостиную, в которой гремела музыка, но никто не танцевал, взяла полупустую бутылку виски и покинула притон не оглядываясь. * * * Жанин и Марио сидели за столиком в «ВИПС». Она заказала коктейль «Орео», настаивая на том, чтобы поделиться, но он предпочел «Кока-колу Зеро». Никто не упоминал о шантаже, все казалось почти обычным свиданием, за исключением того, что парень почти не смотрел на девушку и время от времени пытался «укрыться» в мобильном. Марио делал это настолько часто, что Жанин насупила брови, попросила его прекратить и быть рядом с ней. Это оказалось не самое приятное свидание. В их общении не чувствовалось непринужденности. Она призналась, что хочет стать художником, рисовать в стиле японских комиксов и аниме, но знает, что в Испании это очень сложно, и рассказала Марио о своей поездке в Японию, на что он ответил: – Классно. Жанин также говорила о сериалах, которые смотрит, и стеснительно добавила, что запала на «H2O»[45], потому что считает его очень милым. – Круто. Жанин изо всех сил старалась, чтобы между ними не возникало пауз, но Марио отмалчивался, и это было непростой задачей, кроме того, она не хотела показаться болтушкой. Марио, который видел ее усилия, пробормотал: – Слушай, ты мне не нравишься. Серьезно, прекрати. Ты не можешь мне понравиться и не можешь настоять на своем. Ты просто не способна меня заставить. А если ты хотела, чтобы я увидел в тебе нечто большее, чем просто толстую девчонку в школе, то тебе это уже удалось. – Правда? – Да. Я обнаружил, что ты фрик и не затыкаешься! Черт, ты не заткнулась ни на минуту с тех пор, как мы сели. Ты даже не попробовала молочный коктейль, от которого ты, кстати, еще сильнее потолстеешь. Не благодари за совет. Мы можем идти? – Что? Вовсе нет… – Жанин не собиралась отступать из-за легких оскорблений, нет, она была настроена решительно. – Расскажите о себе. – Нет. – Да. – Хватит. – Давай. – Ну… Немного неохотно Марио начал рассказывать ей кучу банальностей: что он не очень любит сериалы, зато играет во множество игр… Он говорил о местах, где побывал, и о музыке, которую предпочитает. Жанин хотелось знать эти музыкальные группы, чтобы иметь возможность связать одну тему с другой, но она никогда в жизни не слышала их и пребывала в недоумении. Молодые люди оказались антиподами друг друга. Но она намазала волосы оливковым маслом не для того, чтобы молчать. – А почему ты такой? – вежливо спросила она. – Смотри, подбородок – моего отца, глаза – бабушки по материнской линии… Она не спрашивала парня о его внешности. Жанин собиралась выяснить, почему Марио такой черствый и обижает слабых, но внезапно поняла, что какие-то двери резко распахнулись. – А она жива? – быстро спросила она, чтобы ухватить момент. – Бабушка? Я бы не хотел об этом говорить. Дело в том, что в таком случае Марио бы пришлось пуститься во всякие рассуждения, мол, у него нет чувств, он не плакал на похоронах и так далее. – Я видела, как умерла мать моего отца. Другая бабушка жива, и она более занудная. – Что? – Это случилось в прошлом году. Мне было четырнадцать, а может, только что исполнилось пятнадцать, не помню. Бабушка серьезно болела, поскольку в молодости много работала в компании, которая производила пластик или что-то подобное, и там возились с большим количеством химикатов, разрушивших ее легкие. Ее состояние оказалось совсем плохим, но мы не знали: ведь она никогда не жаловалась. Она долго лежала в больнице, папа и мои дяди по очереди дежурили в палате по ночам. Им было непросто, они работали и сильно уставали. Поэтому однажды, чтобы почувствовать себя старше, я сказала отцу, что тоже могу побыть с ней, но всего одну ночь, чтобы они отдохнули. Не пойму, понравилась ли им моя идея или они слишком вымотались, чтобы думать о чем-то еще, но мне позволили остаться. Это было несложно – бабушка спала. Правда, иногда она выла, издавая пугающие звуки, как животное, которое сбили на дороге и бросили умирать в агонии. Ночь проходила более-менее хорошо, я взяла с собой несколько журналов и всякую всячину, чтобы отвлечься, а потом вдруг бабушка начала биться в судорогах, задыхаться. Я смотрела на нее и не представляла, что делать, выскочила из палаты, хотела закричать, но не могла… я была растеряна и сперва не догадалась попросить о помощи. Вдалеке, в конце коридора, я заметила медсестру и позвала ее, объяснив, что бабушке плохо. Но когда мы вошли в палату, бабушка застыла, выпустила весь воздух и умерла прямо у нас на глазах. Возможно, если бы я сразу закричала или выбежала в коридор, ее бы спасли. Жанин всхлипнула. Она не рассказывала эту историю в эмоциональной манере, но по ее щекам текли слезы. – И вот еще… Ты подумаешь, что это ужасно. Я не плакала. То есть сейчас я плачу, но тогда – нет. Ни когда приехали родители, ни когда я увидела, как опечалены все родные, ни на мессе, ни на кремации… я не проронила ни слезинки. Марио с интересом слушал ее, а когда она замолчала, его глаза широко раскрылись. – Ты не хотела принуждать себя и притворяться, – сказал он. – Именно. Слез не было, но я не напрягалась, не засовывала пинцет в карман, чтобы выщипать брови, как делал один персонаж из «Друзей»[46], чтобы пореветь, когда были на то причины… – Тебе нравятся «Друзья»?