– Осторожнее! – предупредил он ее, улыбаясь. Потом его лицо посерьезнело. – Ваша милость, мне нужно поговорить с вами. – Сесилия, уведите детей наверх, – приказала мать. – В чем дело, отец аббат? – Нелегко сказать вам об этом, мадам, но лорд Гастингс казнен. Елизавета ахнула. Мать прикрыла рот ладонью и прошептала: – Что? – Милорд Глостер вызвал Гастингса и других лордов в Совет, который собирался сегодня утром в Тауэре. Там он обвинил его в измене и без долгих рассуждений отправил на плаху. Это было сделано без решения суда. Пэры не разбирали дело, как полагалось бы. – Но почему? – Голос матери звучал сдавленно. Аббат сел на пустой стул Сесилии. – Никто точно не знает. При дворе говорят, что Глостер обвинил Гастингса в измене и подготовке заговора против него. – В измене? Нельзя совершить измену против лорд-протектора, только против короля! Теперь вы видите, что я была права? Этот человек – тиран и не остановится ни перед чем, лишь бы получить желаемое, а хочет он, отец аббат, корону моего сына! Одного за другим он устраняет или нейтрализует всех, кто стоит у него на пути. Меня, моего брата Риверса, моего сына Грея, а теперь вот Гастингса, доброго, верного Гастингса! – (Елизавета хоть и была в шоке, но удивилась. Неделю назад мать называла его совершенно иначе.) – И кто будет следующим? Мой бедный мальчик, который заперт в Тауэре по милости Глостера? Аббат Истни был мрачен. Он даже потянулся и положил ладонь на руку королевы: – Мадам, лорд Стэнли, архиепископ Ротерхэм и Джон Мортон, епископ Или, тоже были арестованы на заседании Совета, но избежали казни. Их отправили в Уэльс, где, как я думаю, они будут посажены в тюрьму. Мать побледнела: – Без суда? – Да, без суда. Мадам, я боюсь, что вы были правы. Это акты тирании, которым нет оправдания. – Он заставит умолкнуть нас всех, – прошептала королева. Елизавета заплакала. О лорде Гастингсе, которого всегда любила. Об отце, который, глядя на все это с небес, ужаснулся бы жестокой судьбе, которая постигла его друга. О добром лорде Стэнли, епископе Мортоне и архиепископе Ротерхэме, которых ждала бог весть какая участь. Но больше всего она плакала о себе и своей семье, понимая, что те, кто встал бы на их защиту и позаботился о них, теперь не смогут подать голос. Она чувствовала себя уязвимой и впервые по-настоящему испугалась. Самые сильные сторонники короля были устранены, и никто не протестовал. А виноват в этом дядя Глостер. Неужели Гастингс и остальные представляли для него такую угрозу, что он посчитал необходимым так жестоко наказать их? Но ведь Гастингс действительно плел заговор. Она слышала это из его собственных уст. Елизавета была уверена, что дядя Глостер благородный и честный человек, верность которого отцу всегда была искренней, к тому же он питал особую привязанность к своей племяннице и никогда не причинил бы ей зла. Она пыталась примириться с тем фактом, что дядя Глостер поступил жестоко, презрел закон и поставил в ужасное положение любимых ею людей. И тем не менее в глубине души она продолжала верить, что эта трагическая ситуация возникла из-за необоснованных подозрений со всех сторон. Ей хотелось в это верить, она просто не могла иначе, ведь если дядя Глостер и правда был намерен отобрать корону у Нэда, что тогда будет со всеми ними? – Глостер и Бекингем теперь будут делать что хотят, и никто их не остановит, – с горечью говорила мать. – Как только войска с севера придут сюда, преград к этому больше не будет. Гастингс предупреждал нас. Отец аббат, что нам делать? И как я могу защитить своего сына и брата и уберечь их от этого тирана? – Она заплакала, лицо ее исказилось страданием. – Мы должны молиться, дочь моя, – мягко проговорил Истни. – Нужно полагаться на Господа, Он позаботится о них и защитит от всякого зла. – Где был Господь сегодня утром, когда в Тауэре творилась такая несправедливость?! – вскричала королева. Аббат весь внутренне сжался – это было заметно, – сказал: – Я буду молиться за всех вас, – и ушел. Беглянки пришли в смятение, узнав, что войска с севера прибыли в Лондон в устрашающем и доселе невиданном количестве, они остановились лагерем на поле Финсбери, к северу от Сити. – Мои братья-миряне считают всех северян хвостатыми дикарями, – мрачно улыбаясь, сказал аббат. – Лондонцы издавна ненавидят и боятся их, – заметила мать, поднимая взгляд от вышивки. – Помните, как они однажды заперли ворота, чтобы не пустить в город Маргариту Анжуйскую и ее северную армию? – Королеву передернуло. – Страшно подумать, для чего явились сюда эти люди. Неужто Глостер решил силой выставить нас из святилища или захватить трон путем запугивания? – Может быть, он боится, что кто-нибудь еще строит заговор против него, – предположил аббат. – Но он послал за этими солдатами еще до того, как рассорился с лордом Гастингсом. Нет, отец аббат, он с самого начала метил на трон. И получит его грязными методами, если честные не сработают. – Молюсь, чтобы до этого не дошло. – Бросьте, отец, вы так же хорошо, как я, знаете, что в былые времена войны одерживали победу над правом. Ужасные дела творились. Разве Глостер усовестится, если речь идет о том, чтобы лишить власти мальчика и самому сделаться королем вместо него? Сидя за столом и делая вид, что играет в шахматы с Сесилией, Елизавета поморщилась от резких слов матери. Это пугало ее, ей по-прежнему было неприятно слышать отзывы матери о дяде Глостере, говорившей так, будто он какое-то чудовище. Ох, если бы только она сама могла поговорить с ним, всего немного, тогда все их сомнения и страхи сразу разрешились бы. На следующий день они сидели за трапезой, когда услышали отдаленный топот марширующих ног. Все тревожно переглянулись, а звуки становились все громче, и вскоре уже казалось, что они доносятся со всех сторон. – Что это за шум? – спросил Йорк. – Я не знаю. – Мать запнулась, руки у нее дрожали, и она отложила нож. С несвойственной ему торопливостью вошел аббат. Елизавета никогда не видела его таким взволнованным. – Ваша милость, аббатство окружено солдатами милорда Глостера. Они вооружены мечами и кольями. Только что прибыл кардинал Буршье, он хочет вас видеть. – Зачем? – Королева встала, лицо ее выглядело очень белым на фоне вдовьего траура. – Он пришел силой выгнать нас из святилища? – Он не сказал, мадам. Вы встретитесь с ним? Это было бы разумно. – Я встречусь. Прошу вас, пришлите его сюда. – Мать села в кресло с высокой спинкой и приняла вид истинной королевы. – Вы четверо, идите во двор и поиграйте, – велела она младшим детям. – Бесси, Сис, подойдите и встаньте рядом со мною. Кардинал Буршье вошел, шурша красной сутаной, и поклонился матери, протягивая руку с перстнем для поцелуя. – Благословение Господне вам, дочь моя, – приветствовал он ее. Елизавета хорошо знала его, так как была в родстве с этим старым аристократом, который завоевал и сохранял расположение обеих сторон в конфликте Ланкастеров и Йорков просто потому, что всегда искал мира. – Прошу, садитесь, ваше высокопреосвященство, – сказала королева – Выпьете вина? – Благодарю вас. – Аббат Истни налил ему. Кардинал отпил немного и откашлялся. – Мадам, меня прислал сюда лорд-протектор. Он выразил Совету соображение, что королю не подобает получать корону в отсутствие своего брата, который должен играть важную роль в церемонии. Но, мадам, боюсь, он полагает, что вы удерживаете милорда Йорка здесь, в святилище, против его воли. Мать возмутилась и открыла было рот, чтобы протестовать, однако кардинал поднял руку: – Прошу вас, выслушайте меня. Лорд-протектор хочет, чтобы герцог был освобожден, так как святилище было создано его предками в качестве убежища, а не места пленения, и он уверен, что мальчик хочет быть со своим братом. Элизабет знала, что это правда. Йорк прямо заявлял об этом. И вполне понятно, что живого девятилетнего мальчика раздражали ограничения, связанные с пребыванием в святилище. Он часто жаловался, что его держат взаперти при дворе женщин, и постоянно твердил о своем желании быть с Нэдом. Дядя Глостер, сам отец сына, не ошибался. Это было неправильно – держать мальчика в святилище. – Мадам, – продолжил кардинал, – я здесь для того, чтобы просить вас отпустить Йорка со мной, дабы он мог занять подобающее ему место в обществе. Обещаю вам, с ним не случится ничего плохого. Мать разогревалась для битвы, можно было представить, как у нее на загривке вставала дыбом невидимая шерсть. – Ваше высокопреосвященство, вы слишком хороший человек, чтобы видеть зло в других, но уверяю вас, я нахожусь в святилище по весьма основательной причине, и недавние события показали, что, придя сюда, я была права. Милорд Глостер заставил умолкнуть моих друзей. Он держит в заключении моего брата и сына. Но ему недостаточно иметь в своей власти короля. Он предвидит, что герцог Йорк станет законным наследником престола, если его брата… устранят. Говорю вам, милорд, я подвергну своего сына опасности, если позволю ему покинуть это место. Кардинал развел руками: – Мадам, мадам, вы преувеличиваете! Милорд Глостер относится к королю и его брату с родственной нежностью, как дядя к племянникам; он хочет, чтобы они были вместе в это время. У Йорка нет причин укрываться в святилище, слышал ли кто когда-нибудь о ребенке, который просил бы убежища в святом месте? Вам с дочерьми тоже незачем находиться здесь, но я понимаю ваши опасения, даже если они безосновательны. Нет, погодите, мадам, я еще не закончил. Милорд Йорк вернется к вам после коронации. Лорд-протектор хочет, чтобы он присутствовал на церемонии во избежание дальнейших кривотолков. Голос матери был ледяным: – И что же, для того чтобы отвести моего сына в Тауэр, нужен такой эскорт? Целый отряд вооруженных солдат? Ваше высокопреосвященство, мне это кажется попыткой устрашения. Вы же не станете отрицать, что аббатство окружено? Мы слышали, как пришли войска. Кардинал смутился и понизил голос: – Мадам, поверьте, если вы не отпустите мальчика, его заберут силой. Королева вцепилась в подлокотники кресла, костяшки ее пальцев стали такими же белыми, как лицо. – Он не посмеет! Наступила тишина. Елизавета чувствовала, как мучается мать. Она и сама испугалась, поняв с тяжестью на сердце, что все время ошибалась в отношении дяди Глостера. Неужели он действительно применит вооруженную силу, чтобы мальчик смог присутствовать на коронации? – Прошу вас, мадам, – не отступался кардинал, – милорд Глостер сердится, что вы сидите здесь, и решил, что мальчик должен покинуть это место. Я пытаюсь смягчить его горячность. Вы должны понять: если не согласитесь, последствия могут быть… неблагоприятными. Аббатство в осаде. Не хочу пугать вас, но может произойти насилие. Пусть лучше герцог пойдет со мной, чем святилище подвергнется вторжению. Елизавета так сильно дрожала, что боялась, как бы ей не упасть в обморок. По лицу Сесилии струились слезы. – Как вы можете в таком случае убеждать меня, что мой сын будет в безопасности? – Голос матери дрожал. – Вы должны поверить мне, мадам, вот и все. Я не считаю, что ему грозит беда, и обещаю, что он вернется к вам после коронации. – Хорошо, – сдалась мать, – я отдам его вам, полагаясь на слово вашего высокопреосвященства. Елизавета, приведите вашего брата. Сесилия, помогите собрать его вещи. Возьмите небольшой сундук. – Она повернулась к аббату, который наблюдал за ними с мрачной сосредоточенностью. – Отец, не попросите ли вы двоих братьев-мирян отнести поклажу вниз? – Конечно, – ответил тот и покинул комнату. – Я и мои дочери останемся в святилище, – услышала Елизавета слова матери, когда они с Сесилией уходили. – Я знаю, мы не будем в безопасности, если покинем его. Могу молиться лишь о том, чтобы вера вашего высокопреосвященства в добрые намерения Глостера оправдалась.