– Опять эти старые клеветы? Больше Глостер не смог ни до чего додуматься, чтобы оправдать свои амбиции? Он знает так же хорошо, как я, что это ложь. – Ложь или нет, а я слышал, что ту же проповедь повторили во всех лондонских церквах. Милорд Глостер, кажется, так развратил проповедников Слова Божьего, что они, не краснея, заявляли людям без малейшего уважения к приличиям и религии, что король Эдуард должен быть низложен, так как он не имеет прав на трон. Мать вскочила на ноги: – Это возмутительно! – Согласен с вами. – На лице аббата было написано отвращение. – И очевидно, люди тоже так думают. Говорят, большинство из них сомневались, только некоторые одобрительно кивали. – Они не потерпят такой несправедливости. Герцогиня Йоркская, должно быть, ужаснулась. Ее публично обвинили в супружеской измене. Это нестерпимо для женщины ее статуса и благочестия! Глостер должен понимать, что на таком хилом коньке далеко не ускачешь. Никто не воспримет это всерьез. Аббат, видимо, сомневался в этом: – Мне не по себе, мадам. Что-то затевается. Пока мы здесь говорим, лорды собираются на заседание парламента. Завтра герцог Бекингем должен обратиться к ним и к палате общин в Гилдхолле. Горожан тоже созвали, и я сам пойду. А когда вернусь, все вам расскажу. Утро понедельника тянулось томительно долго. Никто не мог найти себе никакого занятия. Колокола монастырской церкви отбивали час за часом. Когда же вернется аббат? Что там происходит, бога ради? Наконец аббат Истни вошел в Иерусалимскую палату – вид у него был крайне утомленный – и с порога сказал: – Глостеру предложили корону. – Нет! – Мать покачнулась в кресле. – Нет! Он не имеет права! Елизавета и Сесилия поспешили поддержать ее. Это было ужасно, ужасно. Такого не может быть. Потрясенная королева сделала знак аббату, чтобы тот сел, и прошептала: – Расскажите же, что случилось. – Когда я прибыл, мадам, – начал Истни, – Гилдхолл был полон. Собрались лорды и епископы, лорд-мэр и жители Лондона. Затем появился милорд Глостер, и Бекингем прочел обращение, в котором утверждалось, что дети короля Эдуарда – бастарды, так как он был по закону обручен с другой женщиной во время брака с вашей милостью. Елизавета разинула рот, а мать выглядела изумленной. – С другой женщиной? Это абсурд. – Многие подумали так же, потому что в зале поднялся ропот, будто рой пчел загудел. Люди в ужасе переглядывались, едва смея в это поверить, и многие возмущенно переговаривались. Однако Бекингем поднял руку, чтобы восстановить тишину, и попросил Глостера, чтобы тот, как следующий в ряду наследников и единственный истинный наследник Ричарда, герцога Йоркского, принял корону. Тот сделал вид, что колеблется, но Бекингем настаивал и призвал людей приветствовать его как законного короля. В конце концов они это сделали, что неудивительно, так как Сити наводнен огромным количеством вооруженных людей Глостера и Бекингема, а трое других лордов позже сказали мне, что им было велено явиться в Лондон, взяв с собой лишь небольшой эскорт. – Значит, их запугали, чтобы они одобрили эту измену, – едко произнесла мать. – И похоже, все было спланировано заранее. Но это… эта клевета на покойного короля, что он был двоеженцем, – ее нельзя так оставить, нужно с нею разобраться, и как можно скорее, ведь эта подлая ложь придумана ради удовлетворения амбиций Глостера. Он принял корону? – Пока нет. Он попросил время, чтобы помолиться. Лорды и члены палаты общин должны ждать его завтра в замке Байнардс. – У него хватит духа явиться в дом матери, после того как он ее опозорил! О, какое ужасное злодеяние! Мои бедные мальчики! Что будет с ними? – Она разрыдалась. Елизавета тоже не смогла сдержать слез. Как мог дядя Глостер так поступить с ними? Так попрать все законы верности и приличия? – Ваши сыновья по-прежнему в Тауэре, мадам. Предполагаю, Глостер оставит их там. Они дети и не могут подняться против него. – Но другие могут от их имени! Когда мой сын Дорсет узнает… – Думаю, нет, – сурово произнес аббат. – Кто теперь осмелится противостоять объединенной мощи Глостера и Бекингема? И, честно говоря, некоторые могут считать, что лучше иметь на троне взрослого мужчину, доказавшего свою способность к управлению и силу на полях сражений, чем ребенка. Но все-таки, если Глостер примет корону, это будет узурпацией власти, и я готов открыто выступить против. – Нет, отец аббат. Я бы не хотела, чтобы вы подвергали себя опасности. – Мать встала и принялась расхаживать по комнате, шлейф шуршал по полу. – Но нужно воспротивиться тому, как это делается! Голословные утверждения, что мои дети незаконнорожденные, не имеют под собой оснований. Где доказательства? – Бекингем не представил никаких, мадам. Он просто заявил, что епископ Бата Стиллингтон сообщил ему о совершенном им обряде бракосочетания покойного короля и Элеоноры, леди Батлер, дочери старика Шрусбери, на котором никто не присутствовал, кроме него и самой пары. Епископ, очевидно, объяснил, что его благополучие зависело от милости короля, а потому он никогда не говорил об этом и убедил леди тоже хранить молчание, она так и поступила. Елизавету затошнило. Основания ее мира, казалось, рассыпались под ногами. Это не могло быть правдой! Каких-то несколько недель назад отец был жив, правил, а она считалась первейшей принцессой Англии и предвкушала славное будущее. Теперь, когда у нее отняли все, можно распрощаться и с правами по рождению, без которых она ничто. Лицо аббата выражало отвращение. – Любой епископ, который хоть чего-то стоит, должен знать, что церемония бракосочетания, проведенная без свидетелей, недействительна. – Странно, что Стиллингтон молчал двадцать лет и только теперь заговорил, особенно если знал, когда венчал нас, что король Эдуард был женат, – язвительным тоном произнесла мать. – И я вспоминаю, что лет десять назад епископ был среди тех, кто приносил присягу на верность моему сыну как безусловному наследнику своего отца. Зачем делать это, если ему было известно, что наследник незаконный? Но эта Элеонора Батлер… Я немного знала ее. Она стала женой старшего сына лорда Садли и умерла несколько лет назад в монастыре в Норвиче. Это была женщина с грубыми чертами лица, совсем не красавица и не во вкусе моего супруга, я бы сказала. Ни одной минуты не верю, что он сочетался с нею браком. И почему ни она, ни ее родные ни слова не сказали, когда король женился на мне? Многие возражали против этого брака, насколько я помню! Уорик с удовольствием поддержал бы ее, лишь бы избавиться от меня! И если эта женщина была такой благонравной, как мне помнится, она не подвергла бы опасности свою бессмертную душу, храня молчание. Нет, это нонсенс, и милорд Глостер дурак, если думает, что может заявить притязания на трон на таких основаниях! – Она набросилась на аббата. – Вы верите в это? – Нет, мадам, я не верю, – заявил он. – Кажется подозрительным, что вся эта история всплыла на свет только сейчас, уж очень удобно для Глостера, так как дает ему предлог для захвата власти. Я уверен, многие сомневаются и считают ваших детей законными наследниками дома Йорков. К тому же, разумеется, и король, и леди Элеонора мертвы, так что не могут ни подтвердить, ни опровергнуть обвинения. Больше Елизавета молчать не могла: – Значит, мы не бастарды? – Ни в коем случае, – заверил ее аббат. – Это дело должен разбирать церковный суд, которому потребуются доказательства существования тайного брака. А я подозреваю, что их нет. – Но Глостер должен дать ответ завтра. Как он может принять корону, когда его притязания не имеют под собой серьезных оснований? – Вот именно! Как? – отозвался аббат. – Могу побиться об заклад: до церковного суда это дело не дойдет. – Какая гнусная ложь! – воскликнула мать. – И если Глостер готов зайти так далеко, что помешает ему убить моих сыновей? Живые они всегда будут представлять для него угрозу. Вы говорите, что люди плакали при упоминании о принцах, и тем не менее они, кажется, готовы остаться в стороне и допустить их низложение – и даже хуже, боюсь! Я должна действовать, Мне нужно связаться с Дорсетом. Если он может пересечь море, пусть поднимет армию. – Мадам, как вы свяжетесь с ним? Вы знаете, где он? – Нет, не знаю. – Мать перестала ходить и села. – Боже правый, я совсем одна и так напугана. Стоит мне подумать об этих невинных детях в Тауэре… Они наверняка понимают, что дело плохо. Нэд, должно быть, удивляется, почему его не короновали. Он не сделал ничего, чтобы заслужить такое. Королей свергали, потому что они были плохи или не способны к правлению, но ему не дали шанса проявить себя. Ужасно, но все это происходило на самом деле. Елизавета поймала себя на том, что со страхом смотрит в будущее, где у нее нет статуса, и стены святилища словно смыкались вокруг и давили на нее все сильнее. На следующий после бессонной ночи день они с трепетом ждали новостей. Аббат отправился в замок Байнардс с лордами и главными представителями духовенства. Святилище заволокло пеленой уныния. Все случилось ровно так, как они и боялись. Лицо аббата сказало им об этом. – Милорд Глостер дал уговорить себя и покорно исполнил просьбу лордов. Он изобразил, что делает это против своей воли, но согласился и был немедленно провозглашен королем Ричардом Третьим. – А что с моим мальчиком, законным королем?! – вскричала мать. – Я не знаю, мадам. Ее сын лишен короны, ее брак назван незаконным, а дети объявлены бастардами, но от Ричарда не пришло ни слова, он даже не попытался сообщить королеве о случившемся. И теперь этот изверг – король, и они все в его власти. Аббатство, будто в насмешку, ожило. Королева и ее дочери с ужасом наблюдали за приготовлениями к коронации Ричарда, назначенной на 6 июля. Аббат теперь захаживал к ним реже, занятый многочисленными заботами, однако его доброта и сочувствие не уменьшились. Он сообщил им, что войска северян до сих пор находятся в Сити. – Подозреваю, что король опасается каких-либо выступлений или заговора против него. – Молюсь, чтобы так и было! – прошипела мать. Она не желала называть Ричарда королем. Для нее он был Узурпатор, что в ее глазах равносильно Антихристу. Елизавета часто искала убежища в тихом дворе, где ей не приходилось терпеть слезы и стенания королевы. Оттуда однажды утром она услышала, как монахи пели «Te Deum»[19], без сомнения готовясь к коронации. От этого у нее потекли слезы, но плач бедняжки был прерван появлением очень расстроенной Сесилии. – Бесси, идите скорее! Матушка в ужасном состоянии. Елизавета подобрала юбки и торопливо поднялась по ступенькам, слыша жалобные причитания королевы. – Боже! Боже! – восклицала она. С нею был аббат. Ему не полагалось предлагать утешение, как это делают мирские люди, но он поглаживал мать по плечу и уговаривал ее принять волю Божью. – Дитя мое, с прискорбием сообщаю вам, что милорд Риверс и сэр Ричард Грей мертвы. Я получил известие, что в конце прошлого месяца их обезглавили в Понтефракте по приказу короля, когда тот еще был лорд-протектором. Дядя Риверс, этот блестящий рыцарь, мертв? И ее брат Дикон? Гнев запылал в груди Елизаветы. И это приказал Глостер! Она больше не станет называть его дядей, он потерял всякое право на это. – Но почему? – с мукой в голосе спросила Елизавета. Аббат Истни растерянно покачал головой: – Ричард обвинил их в подготовке его убийства. Миледи, это было своеволие, а не правосудие, ведь им отрубили голову без суда. Это еще один акт тирании, кровь невинных вновь пролилась для удовлетворения амбиций Ричарда. Настанет ли конец его злодеяниям? Понимает ли он, что сотворил со всеми ними? Как можно быть таким жестоким? Елизавета опустилась на колени рядом с матерью, попыталась утешить ее в горе и разогнать страх за будущее. Но все было напрасно. Они услышали колокольный звон, возвещавший начало коронации. Елизавета осталась в доме. Она не пошла во двор, где могла бы услышать крики толпы, приветствующей Узурпатора. Ей этого было не вынести. Она тихо сидела с матерью и сестрами, понимая, что они страдают так же, как она, ведь в этот день триумф полагался Нэду. Колокола стали горьким напоминанием обо всем утраченном, еще одним испытанием вдобавок к тому, что уже выпало им на долю. Нэд в Тауэре наверняка слышит этот звон, раздающийся со множества колоколен Сити. Каково ему сейчас? Неделю спустя аббат принес им известие, что лорда Стэнли вернули в Совет, ему дарованы земли и должности. – Это ободряющая новость, – сказал Истни. – Значит, король решил договориться со своими противниками.