Несмотря на слабость после родов, Елизавета приподнялась в постели: – С ним все будет хорошо? – При тщательном уходе и молитвах он выправится. – Матушка Мэсси улыбнулась, но Елизавета подозревала, что акушерка храбрится напоказ. – Я советую вашей милости не перевозить его слишком часто из дома в дом. Устройте его двор в одном месте, пока он не окрепнет. Повитуха передала младенца Елизавете, и та взглянула на него – рыжие волосики, нежные черты, похож на своего отца. Это сходство натолкнуло ее на мысль, что этому крошечному малышу суждено взвалить на свои плечи тяжелую ношу ответственности – стать королем. Сердце у Елизаветы сжалось. Ее сыну предстоит стать провозвестником новой эры в Англии и оправдать ожидания подданных. Он пробудет с ней совсем недолго, а потом малыша заберут, чтобы вырастить из него великого короля, каким представлял своего наследника Генрих. Потому ли, что Елизавета знала это, она испытала тревожное чувство отчужденности? Она ожидала, что ее охватит безумная радость, переполнит любовь к ребенку, но ужаснулась, обнаружив в себе лишь какое-то странное душевное оцепенение. Вероятно, она слишком утомлена родами, чтобы что-то почувствовать. С такими противоречивыми мыслями только что ставшая матерью Елизавета отдалась во власть сна. Глава 14 1486–1487 годы Когда Елизавета проснулась, солнце сияло сквозь оконные стекла, слышался звон колоколов собора. Рядом с нею сидел Генрих. Он улыбнулся, сжал ее руку и сказал: – У нас прекрасный мальчик. Наследник, который объединит Ланкастеров и Йорков, Бесси. Я останусь в вечном долгу перед вами. Люди повсюду радуются! – С ним все в порядке? – спросила Елизавета, чувствуя, что голова у нее тяжелая и в нижней части тела все болит. – Да. Я поговорил с акушеркой, она сказала, что он очень маленький, и я велел своим врачам осмотреть его. Они говорят, мальчик здоров, чувствует себя хорошо и скоро окрепнет. Не беспокойтесь, Бесси. – О, хвала Богу, – пробормотала она. – Вам самой нужно набираться сил, сосредоточьтесь на этом, cariad. – Генрих погладил ее по руке. – Мне сказали, вы очень храбро переносили родовые муки. – В конце я уже не знала, что с собой делать. Но все было не напрасно. Генрих склонился над колыбелью и взял на руки сына, теперь уже сладко пахнущего и завернутого в бархатную мантию. Сверху торчала его крошечная головка в расшитом чепчике. – Он прекрасен, – благоговейно произнес король. – Я назову его Артуром в честь знаменитого предка. Надеюсь, вам нравится. Елизавета уже давно догадывалась, какое имя выберет Генрих. – Ему подходит. И мне очень нравится. – Англичане обрадуются этому имени, а иностранные принцы вздрогнут – оно звучит грозно для всех народов. Мы возвестим новую Артурианскую эру, Бесси. Англия станет великой. Она улыбнулась ему: – Господь действительно благосклонен к нам. – Елизавета ликовала, но любовь к ребенку еще не расцвела в ней, и об этом она не могла сказать Генриху. – Артур отныне будет известен как герцог Корнуолльский[28]. Когда он станет немного старше, я сделаю его принцем Уэльским[29]. – Великий и могущественный принц Артур, герцог Корнуолльский. Грандиозный титул для такого крошечного мальчика. – Елизавета заерзала на постели. – О Генрих, что-то мне нехорошо. Не пошлете ли вы за матушкой Мэсси? Генрих слегка встревожился и пощупал ее лоб. – Вы горите, – сказал он. – Я приведу ее. Король положил Артура в колыбель и торопливо ушел. Это была лихорадка, и у Елизаветы несколько дней держался жар. Матушка Мэсси постоянно обтирала ее и давала пить много кордиала. Генрих часто заходил к жене, приносил фрукты и конфеты, чтобы вызвать у нее аппетит. Воспользовавшись своей привилегией в качестве королевы, Елизавета отправила йоменов своих покоев разнести добрую весть о рождении наследника всем лордам королевства, а также по городам и весям. Она предвкушала, что будет делать это с восторгом и гордостью, но лихорадка лишила ее сил, и новорожденный сын по-прежнему не радовал молодую мать так, как должен был. Генрих повелел, чтобы по всей стране звонили колокола и в церквах пропели «Te Deum» в благодарение Господу за бесценный дар – наследника династии Тюдоров. – В Лондоне люди жгли костры, выражая тем свою радость, – сообщил он Елизавете. – Каждый истинный англичанин торжествует. Елизавете по-прежнему нездоровилось, когда в воскресенье, холодное и сырое, Артура, которому было всего три дня от роду, приготовили к крещению в Винчестерском соборе. Специально для этого из собора в Кентербери привезли серебряную купель. По традиции они с Генрихом не присутствовали на церемонии. Король остался с супругой, сидел у кровати под балдахином, на которой Елизавета возлежала в роскошном наряде. Главная роль во время крещения отводилась восприемникам. Генрих нервничал, потому что граф Оксфорд, один из крестных отцов, опаздывал, без сомнения задержавшись в пути из-за дурной погоды. По прошествии трех часов король распорядился, чтобы в главном покое королевы сформировали процессию. Принца, завернутого в отороченную горностаем мантию из алой златотканой парчи, несла на руках Сесилия, а его длинный шлейф поддерживал граф Линкольн. Глядя на него, Елизавета подумала: не испытывает ли тот недовольства, ведь сперва его вытеснил с первого места в ряду наследников Генрих, теперь – Артур, но, казалось, граф пребывал в прекрасном настроении, он оживленно переговаривался с Анной и Дорсетом, который, к радости матери, недавно вернулся в Англию, после того как Генрих уплатил долг французскому королю. Все еще ощущая озноб, Елизавета следила, как уносят Артура, перед ним шествовали две сотни эсквайров и йоменов с незажженными факелами, а позади следовала огромная толпа лордов и леди. Мать, которая выглядела до кончиков ногтей королевой, ушла вперед, чтобы встретить внука в соборе. Елизавету тронуло, что Генрих отвел заметные роли ее родным. Так выражалась мера его благодарности к ней, кроме того, он, без сомнения, хотел, чтобы его подданные видели: родственники со стороны Йорков публично принимают Артура в качестве наследника английского престола и таким образом демонстрируют лояльность по отношению к новой династии. А со своей стороны, Генрих показывал, что готов относиться к ним с почтением, которого они заслуживали по рождению. Отсутствовала на церемонии одна только леди Маргарет. Она сослалась на мигрень, но Елизавета подозревала, что ей не хотелось оставаться на вторых ролях и оказаться в тени другой бабушки принца, которая превосходила ее рангом. Но может быть, она ошибалась относительно Маргарет и той действительно нездоровилось. Елизавете хотелось бы присутствовать в соборе, смотреть, как крестят ее сына. Но у нее просто не хватило бы сил, даже если бы ей разрешили. Вместо этого они с Генрихом сидели и по-дружески распивали на двоих кувшин вина, обмениваясь поздравлениями. Рядом с постелью стояла церемониальная колыбель с парчовым балдахином и королевскими гербами. Она была огромная и великолепная, на дне лежал мягкий матрас из алой парчи, а постельные принадлежности были сшиты из алого и синего бархата с горностаевым мехом. – Я приказал установить две бочки вина у собора, чтобы каждый человек мог выпить за принца, – сказал Елизавете Генрих. – Пусть мои подданные разделят со мной эту радость. – Это придется им по душе, и они ответят вам любовью. – Елизавета улыбнулась. Вскоре снова зазвучали трубы, огромная процессия вернулась. Лорды несли многочисленные подарки. Менестрели заиграли, когда Сесилия передала Артура в руки Елизавете. Старинный обычай требовал, чтобы мать первой назвала ребенка его христианским именем. – Добро пожаловать, Артур, мой дорогой, – сказала Елизавета и поцеловала сына. – Да благословит Господь каждый день вашей жизни. Затем Генрих тоже дал сыну благословение, призвав на помощь всемогущего Господа, Деву Марию и святого Георгия. Артура положили в колыбель, где бедный малютка совсем потерялся, после чего его родителям стали показывать подарки, сделанные по поводу крещения принца, и они ими восхищались. Наконец настало время уносить мальчика в подготовленную для него детскую, а Елизавете отходить ко сну, в котором она так нуждалась. Наступили дни торжеств, Англия предавалась веселью. Рождение Артура превозносили как начало новой золотой эры. Генрих с гордостью показывал Елизавете баллады, написанные в честь принца на пергаментах, украшенных изображениями алой и белой роз, и ее сердце наполнялось тем же чувством. – Вы знали, cariad, что сам Мерлин[30] предсказал рождение нового Артура? – спросил Генрих, когда они вместе читали эти словесные приношения. Хотя Елизавета еще немного страдала от приступов лихорадки, она быстро оправлялась после родов, уже вставала с постели и сидела в кресле, но пока не настолько окрепла, чтобы вернуться к нормальной жизни, к ней даже прислали доктора Льюиса, который прописал какие-то лекарства. – Я предпочитаю, чтобы мои роженицы оставались в постели как можно дольше, – сказала Елизавете матушка Мэсси, однако она была так довольна тем, как идут дела у ее пациентки, что позволила ей вставать. Вскоре после этого акушерка объявила Елизавету совершенно здоровой, и после Михайлова дня та появилась у дверей часовни аббата, ее воцерковили и провели очистительные обряды, одев в новое платье из алого бархата и рыжего дамаста. Елизавета еще испытывала некоторые последствия лихорадки, и колени у нее дрожали, когда она преклоняла их перед алтарем. Она горячо возблагодарила Господа за ребенка, за благословение материнством и избавление от опасностей, грозящих женщине при родах. А еще Елизавета молилась о том, чтобы полюбить Артура, как он того заслуживал; она уже ощущала жаркое желание опекать его, так что любовь не преминет скоро последовать. По окончании церемонии Елизавета сидела в своем главном покое на троне под балдахином с гербами и раздавала милостыню бедным. Теперь она была готова возобновить повседневную жизнь, и Генрих вернулся к ней в постель. Это было радостное воссоединение, и муж был нежен с нею, но она молилась, чтобы Господь дал ей передышку, прежде чем она снова забеременеет. Мысль о том, что придется опять пережить родовые муки, страшила ее. Лихорадка продолжалась у Елизаветы до октября. Только тогда она снова ощутила в себе силы и, прежде чем двор покинул Виндзор, сделала крупное пожертвование собору в благодарность за вернувшееся к ней здоровье. Приор Хантон очень обрадовался: – Мадам, мы используем ваш щедрый дар, чтобы украсить церковь Девы Марии, где был крещен принц Артур. Я давно уже хотел устроить там окна размером побольше, с красивыми витражами, и надеюсь также заказать роспись стен на темы из жизни Пресвятой Девы. Гордостью этого места станут ваши гербы в благодарность за ваше пожертвование, сделанное обильно дающей рукой. – Это самое меньшее, что я могу сделать, отец приор, в ответ на вашу доброту ко мне и гостеприимство, – ответила Елизавета и встала на колени за благословением. Они отправились на восток, в замок Фарнхэм, где будет устроена детская Артура. Там находился дворец епископов Винчестера, и епископ Куртене сказал Генриху, что это прекрасная резиденция для принца – воздух здесь чистый и здоровый, а местоположение удобное для посещения королевских дворцов рядом с Лондоном. Генриху идея понравилась, а Куртене он доверял, так как тот оставил Узурпатора и присоединился к нему в Бретани. Елизавета тоже с радостью препоручила ему своего сына, она знала этого человека в детстве, когда тот служил ее отцу. Теперь Куртене был хранителем личной печати и пользовался высочайшим доверием. Он станет заботливым и усердным опекуном. Генрих установил правила, которые должны были соблюдаться в детской Артура, но именно Елизавета после обстоятельных бесед с кандидатами назначила главную воспитательницу, няню, ответственных за укачивание принца и прочих слуг. Главной наставницей она выбрала обходительную и умелую леди Дарси. Эта женщина отвечала за детскую Нэда, и можно было не сомневаться, что она обеспечит Артуру любовь и заботу, которой сама Елизавета пока еще не могла ему дать. Они обходили просторные покои в Фарнхэме, где размещалась детская, и леди Дарси восхищалась дорогими шторами и подушками из алого дамаста, коврами, красивой, но удобной жаровней и тазами для стирки из луженой меди. – Его милость все продумал, – одобрительно заметила она. – Наш сыночек слаб, и ему нужен заботливый уход, – сказала ей Елизавета, – но об этом никто не знает. Мы полагаемся на вашу сдержанность, леди Дарси. – Разумеется, мадам. – Мы беспокоимся, что он легко может подхватить какую-нибудь инфекцию. Милорд король хочет, чтобы мальчика кормили грудью до двух лет, и до тех пор он останется в Фарнхэме. Кроме того, его милость требует, чтобы еду и питье кормилицы ежедневно проверяли на наличие яда. Мы не можем рисковать нашим самым дорогим сокровищем. – Разумеется, мадам. Я прослежу за тем, чтобы указания его милости выполнялись в точности. Елизавета отправилась в Плацентию к Генриху, испытывая виноватое чувство облегчения. Она твердила себе, что никакой вины на ней нет, так как главная ее обязанность по отношению к Артуру исполнена – достойные доверия слуги, которые будут заботиться о нем, назначены. И никого лучше леди Дарси она не могла бы подобрать. Ни к чему ей, матери, оставаться с ним, к тому же это непрактично, ведь у королев есть масса обязанностей. Саму Елизавету и ее сестер растили воспитательницы – так устроен мир. Артура поселили в прекраснейшем месте. Она сделала для него все, что могла. И тем не менее совесть продолжала твердить Елизавете, что она должна чувствовать боль от разлуки с малышом. Артур был очень важен для нее, и тем не менее она по-прежнему не могла ощутить в себе той всепоглощающей любви к сыну, которую другие матери, очевидно, испытывали к своим детям. Она постоянно молилась о том, чтобы когда-нибудь эта любовь пришла к ней, и говорила себе, что хорошая мать, в конце концов, это та, которая переживает за своих детей, заботится об их благополучии, наблюдает за их развитием и образованием, позже обеспечивает им выгодный брак. Похвальное начало положено, но она и впредь будет блюсти интересы Артура. Лежа рядом с Генрихом ночью в день возвращения в Плацентию на смятых после любовных утех простынях, Елизавета думала, что сойдет с ума, если не избавится от этого чувства вины. Ей вдруг пришло в голову, что она, вероятно, заковывает свое сердце в броню на случай, если Артура отберут у нее. Ведь стоит тебе полюбить кого-то, и ты становишься открытым для утраты, а что может быть хуже потери ребенка? – Мы должны организовать вашу коронацию, Бесси, – сказал Генрих на следующее утро, поднимаясь с постели и потягиваясь. – Я не хотел утомлять вас во время беременности, но теперь распоряжусь о начале подготовки. – Это было бы замечательно, – отозвалась Елизавета, любуясь его стройным мускулистым телом и желая, чтобы он забрался обратно под одеяло и обнял ее. Однако ум Генриха уже был занят коронацией и другими государственными делами, и она пока потеряла его.