Холодным ноябрьским пятничным днем, облаченная в бархатную мантию, подбитую мехом горностая, она вместе с Маргарет покинула Гринвич, чтобы торжественно въехать в Лондон с многочисленным эскортом из лордов и леди. На причале Елизавета села в богато украшенную барку, которая доставит ее в Тауэр. Горожане подготовили впечатляющие живые картины на воде, вдоль берега реки скопился народ, пришедший поглазеть на свою королеву и полюбоваться чудесным зрелищем. Когда барка вышла на реку, толпа взревела, приветствуя Елизавету, и у нее навернулись слезы на глаза. – Они в самом деле любят вас, моя дорогая. – Маргарет улыбнулась, а Елизавета махала рукой из окна золоченной палубной надстройки. Гребцы набрали скорость, и вслед за баркой королевы потянулась целая флотилия разных судов и суденышек, которые вышли на воду, чтобы сопровождать свою правительницу в Тауэр. Среди них был мэр на своем катере в компании с шерифами и олдерменами, а также бесчисленное количество лодок, наполненных представителями лондонских гильдий. Каждый корабль был украшен флагами, шелковыми вымпелами, гербами и эмблемами. С баркой Елизаветы поравнялась лодка бакалавров из Линкольнс-Инн, которая напугала ее, потому что в ней стояла огромная фигура красного дракона Кадваладра, который благодаря какому-то хитроумному устройству пускал из пасти огненные струи в Темзу. Управляли этим чудищем самые красивые молодые законники, каких она когда-либо видела, они исполняли приятную музыку и восхваляли Елизавету, держась рядом с ее баркой и не отставая. Зевакам на берегу бакалавры тоже полюбились – их приветствовали свистом и криками. Дальше последовали другие суда, на которых тоже устроили живые картины для развлечения королевы, воздух наполнился звуками труб, горнов и прочих инструментов, на которых играли менестрели. Елизавета была зачарована зрелищем, ей хотелось, чтобы эта поездка никогда не кончалась. Однако вскоре они приблизились к Тауэру, и там, на пристани, ее ждал Генрих. Весь двор благосклонно взирал на то, как он любовно обнял и поцеловал супругу. – Вы выглядите великолепно, – сказал король и повел Елизавету через подъемный мост к королевским апартаментам в башне Ланторн. Вечером король возвел там в рыцари ордена Бани четырнадцать человек, и Елизавета вместе с ним участвовала в приеме, устроенном в их честь. На следующий день за обедом Елизавета от волнения не могла проглотить ни кусочка, потому что сразу после него ей предстояло торжественно въехать в Лондон. Оставив трапезу, она торопливо прошла в свои покои, где ее ждали сестры. Сесилии уже исполнилось восемнадцать, и ее красота расцвела пышным цветом. Она вся сияла, потому что вопреки ожиданиям обрела счастье с лордом Уэллесом. Анна и Екатерина присматривали за Бриджит, которую мать увещевала, чтобы та вела себя хорошо. Какие же они все милые – дочери Йорков, наконец собравшиеся вместе. Сестры надели на Елизавету киртл из белого златотканого дамаста в знак чистоты и такую же накидку, подбитую горностаем и украшенную шелковыми кисточками. Расчесали ей волосы до блеска, накрыли их головным убором из переплетенных золотых шнуров по последней французской моде. Сверху возложили изысканной работы золотой венец с драгоценными камнями. Это был подарок Генриха в честь коронации Елизаветы. Когда она показалась из Тауэра – Сесилия шла следом и несла шлейф, – то увидела огромную процессию, которая собралась снаружи и ожидала ее, а также море радостных лиц, приветствующих свою королеву. Елизавета забралась в открытые конные носилки, с которых свисали полотнища белого златотканого дамаста; мягкие подушки на сиденье были обтянуты такой же тканью. Вот бы мать видела ее сейчас! Четверо новых рыцарей ордена Бани несли над головой Елизаветы полог на золоченых шестах. Восемь белых лошадей тянули носилки вверх по Тауэрскому холму, впереди шествовал Джаспер Тюдор, а следом за ним – главный конюший королевы, который вел под уздцы ее коня, и несколько колесниц, в которых ехали главные леди королевства. Позади степенно вышагивали лорды. Завидев среди них могучую фигуру лорда Стэнли, Елизавета обрадовалась, ведь он оказал ей такую поддержку, когда она больше всего в этом нуждалась. Процессия, собранная, дабы произвести впечатление на народ, повысить репутацию династии Генриха и снискать всеобщее одобрение его королевы, смотрелась великолепно. В Сити Елизавету ошеломило зрелище несметных людских толп, которые стеклись со всего города приветствовать ее во время проезда по столице. Улицы украсили гобеленами и парчовыми занавесами. Дети, одетые ангелами, святыми и девами, нежными голосами пели песни в ее честь. Сердце Елизаветы преисполнилось чувств, когда носилки наконец под стук копыт въехали в пределы Вестминстера. Но самый главный триумф ждал ее впереди. В день святой Екатерины Елизавета, обряженная в багровый бархат и мех горностая, с подаренным Генрихом венцом на голове, отправилась на коронацию. Сесилия вновь несла ее шлейф, когда Елизавета под балдахином из багряного шелка, который несли бароны Пяти портов, вступила в Вестминстер-Холл. Сопровождали ее леди Маргарет, тетя Саффолк и Маргарет Кларенс. Между дворцом и аббатством расстелили полосатую дорожку, и Елизавета шла по ней во главе процессии, а позади нее люди кидались вперед, чтобы оторвать кусок ткани, которой касалась ее нога. Зрители вели себя весьма буйно, Елизавета то и дело оглядывалась через плечо и вскоре, к своему ужасу, поняла, что народ разошелся не на шутку и никто его не контролирует. На улицах лежали тела затоптанных толпой, ее дамы в страхе разбежались. Нет! Кто-то должен вмешаться! Этот день не омрачится кровопролитием, он слишком важен для нее. Стража запоздало взялась наводить порядок. Толпу оттеснили, раненых унесли; пара человек выглядели мертвыми. На дорожке виднелись пятна крови. Елизавете стоило огромных усилий собраться и подождать, пока дамы вновь построятся позади нее для входа в аббатство. Про себя она молилась, чтобы никто не пострадал слишком серьезно. Завтра нужно будет справиться об этом. В спокойном безмолвии церкви Елизавета медленно шла вдоль нефа, с обеих сторон ее поддерживали епископы Или и Винчестера. Дядя, герцог Саффолк, державший золоченый скипетр, вышагивал впереди с графом Арунделом, у которого в руках был жезл с голубем, и Джаспером Тюдором, несшим корону. Аббатство было забито до отказа английской знатью и князьями Церкви, все выгибали шею, чтобы увидеть Елизавету – живой символ единения Йорков и Ланкастеров. Генрих не показывался. – Пусть этот день принадлежит вам одной, – сказал он ей. Однако Елизавета знала, что король наблюдает за церемонией из-за ажурной перегородки, прикрытой гобеленом, которую установили между алтарем и кафедрой. Елизавету встречал Джон Мортон. После смерти кардинала Буршье его в награду за преданность Генриху сделали архиепископом Кентерберийским. Она простерлась перед ним ниц, а он молился над нею, призывая быть добродетельной. Затем Елизавета встала на колени, чтобы принять миропомазание: елей нанесли ей на лоб и на грудь; это был бесценный, возвышающий дух момент. Коронационный перстень, символизирующий ее верность долгу, благословили и надели ей на палец, после чего королеве вручили скипетр и жезл. Затем архиепископ с большой торжественностью поднял корону и почтительно возложил ее на голову Елизавете. Чувство ликования не покидало ее, пока она, не снимая короны, сидела во главе стола на коронационном банкете в Вестминстер-Холле. Генрих и его мать наблюдали за происходящим из-за другой ажурной решетки, перекрывавшей амбразуру окна слева от главного стола. Архиепископ Мортон, будучи почетным гостем, разместился справа от Елизаветы. Когда все собрались, зазвучали трубы, менестрели начали играть, и в зал вошла процессия рыцарей, они несли к столу блюда со всевозможными яствами, королева выбирала что хочет, после чего угощение предлагали остальным гостям. Королевские повара превзошли себя. Елизавета не была голодна – да и кто вспомнил бы о еде в такой волнующий день! – но в восторженном изумлении разглядывала две дюжины яств, которые составляли первую смену блюд. Она положила себе понемногу студня из свиной головы, оленины со специями и сухофруктами, пряного лебедя и заливного из окуней, однако к этой еде лишь слегка притронулась. А вот королевский крем и фруктовые конфеты, которые подали следом, пришлись ей больше по вкусу. Затем вновь зазвучали фанфары, и – вот чудо! – стали подавать новые угощения. На этот раз блюд на выбор было двадцать семь, из них Елизавета решила попробовать только кусочек жареного павлина и лангуста. Сидевший рядом с нею архиепископ налегал на оленину в тесте. У Елизаветы в животе осталось место только для запеченной айвы и ложки желе, которому придали форму замка. Она знала, что завтра снова проголодается и пожалеет, что у нее не было сил попробовать большинство этих восхитительных блюд. После пира Елизавета раздавала дары, и герольдмейстеры официально благодарили ее от лица счастливых получателей. Но вот снова затрубили фанфары, королеве были поданы фрукты и вафли, вперед вышел лорд-мэр и предложил ей традиционный золотой кубок гипокраса. Когда Елизавета уходила, гости посылали ей вслед благословения. – Сегодня вы заставили ликовать сердца многих истинных англичан, – сказал Генрих, заключая жену в объятия в Расписной палате, где поджидал ее. Разгоряченная вином и своим триумфом, Елизавета охотно отдалась его поцелуям, а руки Генриха тем временем ловко расправлялись со шнурками, и вот уже багровое платье соскользнуло с ее плеч и кипой опустилось на пол. На следующее утро король и королева отправились с леди Маргарет и принцессами слушать мессу в церкви Святого Стефана, их сопровождали восемьдесят леди и придворных дам. Затем Елизавета сидела на троне в зале парламента и принимала гостей. Справа от нее, выпрямив спину, восседала леди Маргарет, а слева разместились Сесилия и их тетка Кэтрин Вудвилл, вдовствующая герцогиня Бекингем, которая вышла за Джаспера Тюдора, теперь герцога Бедфорда. После торжественного обеда, состоявшегося вслед за церемонией приема гостей, Елизавета возглавила танцы вместе со своими дамами. Теперь она стала настоящей королевой. В марте 1488 года, хотя Артуру было всего только восемнадцать месяцев от роду, Генрих принялся подыскивать ему невесту. Его наследнику нужна только самая лучшая партия, однако, действуя на королевском брачном рынке, он проявлял большую осмотрительность из опасения, поделился он с Елизаветой, что другие европейские правящие дома видят в нем узурпатора. Опасения оказались напрасными, и Генрих пришел в неописуемый восторг, когда ему открылась возможность брачного союза с могущественной Испанией. Он быстрым шагом вошел в покои Елизаветы, чтобы сообщить ей добрую весть. – Испанские суверены готовы начать переговоры, – сказал он супруге, тепло обнимая ее. – Я даже не рассчитывал на такое. Они самые знаменитые и почитаемые монархи в христианском мире. – Какая прекрасная новость! – воскликнула Елизавета и поцеловала мужа. Она давно восхищалась королем Фердинандом Арагонским и королевой Изабеллой Кастильской, которые не только объединили Испанию, вступив в брак, но и выигрывали тянувшуюся столетиями войну за освобождение королевства от оккупировавших его мавров. Как могла она не аплодировать королеве, которая по-настоящему правила своей страной и даже водила в бой армии? – Альянс с Испанией наверняка укрепит позиции Англии и дома, и за рубежом, – сказал Генрих. – Это будет надежное подтверждение моих прав на корону. – У них ведь несколько дочерей. – Пять. Инфанта Каталина – младшая. Ей два года. Ее сестры уже сосватаны в великолепные браки, так что этот союз принесет нам ценные политические связи. Заботиться о том, чтобы ее дети удачно женились или выходили замуж, входило в обязанности Елизаветы как королевы и матери, и она присутствовала, когда Генрих принимал недавно прибывшего в Англию нового испанского посла доктора Родриго де Пуэблу – коренастого, смуглого суетливого человечка, который первым делом пожелал увидеть принца. Леди Дарси принесла Артура из детской и поставила его на пол, чтобы мальчик, пошатываясь, отвесил поклон родителям. Милый ребенок с рыжими волосами и очень светлой кожей выглядел очаровательно в костюмчике из золотой парчи. Малыш протопал к отцу и выставил вверх ручки. Генрих наклонился и поднял его, к очевидному удовольствию мальчика, который так и остался сидеть на коленях короля, воркуя сам с собой. – Прекрасный принц, ваше величество, – заулыбался Пуэбла. – Он высок для своего возраста. Генрих грациозно кивнул. – Осмелюсь спросить, – продолжил посол, – не позволит ли ваше величество посмотреть на него… э-э-э… раздетого. Просьба не безосновательная. Суверены должны увериться, что жених их дочери не обладает каким-нибудь уродством. Генрих улыбнулся, поставил Артура на пол и погладил его по головке. – Разумеется. Леди Дарси, прошу вас, разденьте его высочество. Наставница подвела своего воспитанника к камину и принялась снимать с него одежду. Когда мальчик остался голеньким, она покрутила его, как будто играя. Елизавета про себя возблагодарила Господа, что Артур набрал вес и выглядел здоровым. Доктор де Пуэбла кивнул: – У вашего величества есть основания гордиться. Принц – ребенок замечательной красоты и изящества. Я вижу в нем множество превосходных качеств. Внешностью он, конечно, напоминает свою прекрасную мать. – Посол отвесил поклон Елизавете. – Я передам все это своим суверенам. Генрих еще раз милостиво улыбнулся ему, затем подал знак леди Дарси одеть Артура и унести его в детскую. – Тогда давайте приступим к делу, – продолжил король. Елизавета восприняла это как намек, что ей нужно удалиться. Однако после обеда Генрих пришел в ее покои хмурый: – Доктор де Пуэбла явно питает сомнения насчет брака. Он имел наглость заявить, что, принимая во внимание происходящее каждый день с королями Англии, можно только удивляться намерению Фердинанда и Изабеллы отправить сюда свою дочь. И это после того, как я последние три года стремился установить мир в стране. Но, подозреваю, это личное мнение посла, а не его суверенов. Елизавета тоже почувствовала себя обиженной. Войны Ланкастеров с Йорками остались в прошлом, и в Артуре притязания обеих сторон объединились. Прошло несколько недель напряженного ожидания, а потом они с Генрихом вздохнули с облегчением – в апреле доктор де Пуэбла получил указания от Фердинанда и Изабеллы заключить соглашение о браке между инфантой и принцем Артуром. Пышное красное платье с отделкой из горностая едва налезло на Елизавету. Она смотрела на себя в зеркало, а горничные с трудом шнуровали его. Только бы ей не растолстеть, как отец, но ему было за тридцать, когда он начал набирать вес, к тому же Эдуард любил хорошо поесть. Нужно следить за диетой. Придворная дама надела через плечо королеве синюю ленту ордена Подвязки. Это был День святого Георгия в 1489 году. Елизавету ждал пир для кавалеров и дам ордена Подвязки. Она, леди Маргарет и Генрих должны присутствовать на ежегодных церемониях в церкви Святого Георгия – великолепной и еще не завершенной, основанной отцом Елизаветы в Виндзоре. У нее всегда щемило сердце, когда она молилась там, потому что в этой церкви находилась отцовская могила. Прошло уже шесть лет после его смерти, а Елизавета до сих пор тосковала по нему. Однако на этот раз имелись особые поводы для торжества. В прошлом месяце был подписан договор в Медина-дель-Кампо, которым завершились переговоры о помолвке Артура. Генрих едва ли не потирал руки от радости, так как инфанта должна была принести Англии приданое в двести тысяч крон. Это стало триумфом его международной политики. Признание Испанией поставило Тюдоров на один уровень с величайшими европейскими монархиями. Пройдет много лет, прежде чем этот брак будет заключен. Артуру еще не исполнилось и трех лет, а Каталина всего на девять месяцев старше его. Елизавета по собственному горькому опыту знала, что помолвки разрывают, и могла только молиться, чтобы этот великий брачный союз стал реальностью. После торжеств ордена Подвязки Генрих поехал на север, в Йорк. Граф Нортумберленд был убит во время бунта, возникшего в ответ на повышение налогов, король собирался возглавить судебное разбирательство и преподать урок мятежникам. Возвращение Генриха домой, в Виндзор, оказалось радостным, так как Елизавета могла обрадовать его известием, что снова ждет ребенка. – Это лучшая новость, какую вы только могли мне сообщить, Бесси, – сказал он, горячо целуя ее. – Теперь вам нужно беречь себя и вашу драгоценную ношу. Долгие месяцы беременности король суетился вокруг супруги, осыпал ее подарками: рулонами черного бархата, желтовато-коричневого сукна и мягкой льняной ткани, коврами, пуховыми перинами и постельным бельем из голландского полотна. Он установил новые правила уединения перед родами для королевы, следуя подробным советам своей матери, и часто говорил о сыне, который скоро присоединится к Артуру в детской. Ни один муж не мог быть более заботливым. Елизавете нравилось, что ее балуют, ласкают и потакают ей. Леди Маргарет неотступно была рядом и следила, чтобы невестка ни в чем не нуждалась. Матушку Мэсси пригласили снова, и она побуждала королеву делать дыхательные упражнения. Лето Елизавета провела приятно – много гуляла, загорала в саду, каталась на лодке по Темзе, сплетничала со своими дамами и посещала мать в Бермондси. Она даже съездила в Беркхэмстед и навестила бабушку Йорк. Та сильно постарела, но с удовольствием слушала рассказы внучки об Артуре и жизни при дворе, а при расставании от всего сердца благословила ее. Накануне Дня Всех Святых Елизавета удалилась в свои покои в Вестминстере. Прежде чем устраниться от публичной жизни, она прошла с процессией на мессу в церковь Святого Стефана, где свет факелов рассеивал осенний сумрак. Когда пропели «Agnus Dei»[31], Елизавету отвели в главную залу, где она стояла под балдахином с гербами и пила поднесенное ей вино с сахаром и пряностями. Затем прозвучал голос камергера: – Милорды и леди, от имени королевы прошу вас и всех собравшихся здесь молиться, чтобы Бог послал ей счастливый час. Это был сигнал для Елизаветы удалиться в опочивальню, потолок и стены которой затянули новой синей тканью с орнаментом из золотых лилий и завесили прекрасными гобеленами. Бо́льшую часть комнаты занимала роскошная кровать под балдахином, рядом с которой находилась постель меньшего размера, осененная бархатным пологом с вышитыми на нем ярко-красными розами и накрытая покрывалом с оторочкой из меха горностая. Кроме того, в спальне королевы имелись алтарь, на котором поставили несколько религиозных реликвий, и огромный буфет, полный съестных припасов. Елизавета повернулась к Маргарет: – Я вижу, вы приложили к этому руку, дорогая матушка, и не знаю, как отблагодарить вас. Гобелены великолепны. – Мы решили, что лучше повесить с цветочным орнаментом и пейзажами, чем с людьми, – объяснила Маргарет. – Вдруг младенец испугается темных, глядящих на него фигур. Елизавета подошла к входу в спальню и поблагодарила ожидавших снаружи лордов, после чего камергер задернул штору, прикрывавшую дверной проем, и затворил дверь. Отныне ни один мужчина, за исключением короля и духовника королевы, не войдет сюда. На время уединения перед родами обязанности служителей двора возьмут на себя дамы. После обеда Елизавета радостно встретилась с матерью, та приехала навестить ее и останется с нею до рождения ребенка. Еще больше обрадовалась она, когда Генрих, нарушая им же самим введенные правила, попросил их обеих принять нового французского посла, который приходился родственником вдовствующей королеве. Разумеется, леди Маргарет присутствовала на встрече, как всегда дружелюбная, как всегда внимательная. Очевидно, Генрих больше не видел угрозы в матери Елизаветы. И тем не менее – а Елизавета снова просила его об этом – он не позволил ей покинуть Бермондси. Последний месяц беременности тянулся медленно, развлечений было мало. Спальня производила на Елизавету гнетущее впечатление – все было затянуто тканями, кроме одного окна. Ей хотелось присутствовать на церемонии посвящения Артура в рыцари ордена Бани, для чего мальчика привезли в Вестминстер, однако, хотя протокол позволял это, она не могла никуда пойти, так как у нее в это время начались схватки. К счастью, роды на сей раз прошли быстрее. В девять часов вечера матушка Мэсси положила ей на руки новорожденную дочь – сердитую, пинающуюся малютку с облачком пушистых рыжих волос на голове. Елизавета ощутила в себе прилив любви. Генрих сразу пришел к ней: