— Ах да! Мистер Элтон — конечно… Бал? О бальных залах Бата миссис Коул мне говорила… Миссис Коул любезно навестила нас и едва успела войти, справилась о Джейн. Нашу Джейн все так любят! Когда бы она к нам ни приехала, миссис Коул и так, и этак выказывает свою к ней доброту. А Джейн, осмелюсь сказать, заслуживает доброго отношения… Миссис Коул, стало быть, спросила: «О Джейн, верно, покамест ничего не слышно? Насколько я знаю, ей не пришел еще срок писать?» А я и говорю: «Как же? Не далее как этим утром мы получили от нее письмо». Уж и не знаю, доводилось ли мне видеть, чтобы кто-нибудь удивился сильней, чем миссис Коул в ту минуту. «Неужто в самом деле этим утром? Какая, право, неожиданность! Сделайте одолжение, прочитайте!» Не замедлив пустить в ход свою учтивость, Эмма сказала с изумленной улыбкой: — Так вы только что получили письмо от мисс Фэрфакс? Ах как я рада! Надеюсь, она здорова? — Благодарю! Вы так добры! — ответствовала счастливо обманутая мисс Бейтс, нетерпеливо шаря по столу. — Да вот же оно! Я же знала, что где-то здесь. И надо же мне было нечаянно поставить на него шкатулку для рукоделия! Оттого-то я и не могла его найти: совсем недавно в руках держала, а потом положила, должно быть, на стол… Я читала его миссис Коул, а когда та ушла, еще раз матушке. Это ведь такая радость для нее! Письмецо от Джейн — вот что ей никогда не наскучит слушать. А я знала: оно где-то тут, и если б не шкатулка… Как славно, что вы тоже желаете послушать! Только в первую голову мне следует от лица Джейн извиниться за то, что письмо так коротко — всего, видите ли, две странички, и то неполных. Такая уж у нее привычка: листик испишет и половину повычеркнет. Матушка моя всякий раз удивляется, что я так хорошо разбираю слова. Как распечатаем мы конверт, она и говорит: «Ну, Хетти, опять тебе распутывать эту сетку». Верно, мэм? А я отвечаю, что, если б больше некому было прочесть, она бы и сама попыталась. Мало-помалу и разобралась бы… Глаза у матушки стали, понятное дело, не так зорки, как прежде, зато через очки она, благодарение господу, видит превосходно. До чего дивная вещь — окуляры! Матушкины, во всяком случае, очень хороши. Джейн, когда бывает здесь, часто говорит: «У вас, бабушка, верно, отличное было зрение в молодые годы, раз вы за свою жизнь столько переделали тонкой работы, да и теперь неплохо видите. Хотела б я, чтобы и мои глаза так долго мне служили». Выпалив все это скороговоркой, мисс Бейтс принуждена была остановиться перевести дух. Тогда Эмма сказала какую-то любезность относительно почерка мисс Фэрфакс. — Как вы добры! — ответствовала мисс Бейтс, глубоко польщенная. — В этом деле вы первый судья, потому что сами чудесно пишете. Ничья похвала не может нас так осчастливить, как ваша. Матушка моя вас не слышит: стала, знаете, туговата на ухо. Мисс Бейтс повернулась к матери и, повысив голос едва не до крика, спросила: — Вы слыхали, что мисс Вудхаус любезно сказала о почерке Джейн? Эмма имела удовольствие дважды выслушать повторение глупого своего комплимента, прежде чем добрая старушка его поняла. Сама она тем временем думала, нельзя ли как-нибудь так, чтобы не показаться очень неучтивой, избежать чтения письма. Она уж собралась было ретироваться под любым незначительным предлогом, когда мисс Бейтс снова к ней обернулась и завладела ее вниманием: — Матушка моя, видите ли, совсем даже не глуха. Просто недослышит самую малость. Стоит только возвысить голос да повторить слово раза два-три — она уж и разобрала его. К моему голосу она привыкла, но Джейн всегда слышит лучше, нежели меня, — примечательно, не правда ли? Джейн говорит на удивление четко! Как бы то ни было, приехав, она найдет старушку не более тугоухой, чем два года назад, а это очень хорошо для возраста моей матушки. Два полных года, знаете ли, Джейн у нас не была. Уж так мы ее заждались, говорю я миссис Коул, что теперь-то прямо не нарадуемся. — Так вы вскорости ждете мисс Фэрфакс к себе? — О да! На будущей неделе! — Ах! Поистине прекрасное известие! — Спасибо вам, вы очень добры. Да, уже на будущей неделе. Все удивляются этому, и все говорят нам приятные вещи. Джейн, конечно, рада будет повидать своих хайберийских друзей не меньше, чем они ее. Да, в пятницу или субботу она уж будет здесь — когда именно, покамест сказать не может. В один из этих дней полковнику Кэмпбеллу самому будет нужен экипаж. Как это чудесно, что ей дадут карету и довезут прямо до места! Впрочем, Кэмпбеллы всегда оказывают ей такую любезность. Стало быть, в пятницу или субботу. Так говорится в ее письме. Потому-то она и написала нам прежде условленного времени. Если б не особая оказия, мы бы не получили от нее весточки ранее вторника или среды. — Вот и я так полагала: боялась, что сегодня едва ли услышу новости о мисс Фэрфакс. — Как вы любезны! Это верно: мы бы и сами не имели сегодня никаких новостей, если б не такой особенный случай. До чего матушка обрадовалась! Джейн прогостит у нас по меньшей мере три месяца. Три месяца — это она положительно обещает. Сейчас я буду иметь удовольствие вам прочесть. Кэмпбеллы, видите ли, отправляются в Ирландию. Миссис Диксон убедила отца и матушку ее навестить. Ранее лета они ехать не хотели, но ей очень уж не терпелось снова их увидеть. До замужества (свадьба сыграна была в октябре) она ни разу не разлучалась с родителями дольше чем на неделю, и теперь ей, верно, очень непривычно жить с ними в разных королевствах… вернее, в разных странах. Так вот она и написала к маменьке или к папеньке (к кому из них, сказать не берусь — мы это узнаем наверняка из письма Джейн), просила их, от собственного лица и от лица мужа, незамедлительно приехать. Они сперва прибудут в Дублин, где дочь и зять их встретят, а уж оттуда отправятся все вместе в поместье Бейли-Крег — очень живописное, должно быть, место. Джейн много наслышана про его красоту — от мистера Диксона, разумеется. Не думаю, чтоб от кого-то еще. А что мистер Диксон в пору жениховства говорил о родном гнезде, так это понятно. Джейн хаживала с ними на прогулки по настоянию полковника и миссис Кэмпбелл, которые не хотели, чтобы дочка слишком часто гуляла с мистером Диксоном наедине (за это я их вовсе не виню). Само собой, Джейн слышала все, что мистер Диксон говорил о своем ирландском имении. Помнится, она даже писала нам, будто он показывал собственноручно сделанные рисунки. Он, должно быть, очень славный молодой человек. Его рассказы об Ирландии до того увлекли нашу Джейн, что ей ужасно захотелось там побывать. В эту минуту ум Эммы озарила весьма любопытная догадка касательно милейшего мистера Диксона, мисс Фэрфакс и ее желания посетить Ирландию. — Вы, верно, почитаете это за большую удачу, что племяннице вашей позволили навестить вас в такое время, — молвила Эмма с хитроумным намерением выведать побольше. — Это даже удивительно, что ей не пришлось сопровождать полковника и миссис Кэмпбелл в имение зятя, ежели принять во внимание, как дружна она была с миссис Диксон. — Верно вы говорите. Мы в самом деле боялись, что Джейн не отпустят. Мы несказанно огорчились бы, если б она на несколько месяцев отправилась в этакую даль, да еще и без возможности возвратиться при необходимости. Но, видите ли, все обернулось к лучшему. Они, мистер и миссис Диксон, очень хотят, чтобы Джейн приехала вместе с полковником и миссис Кэмпбелл. Даже положительно рассчитывают на это. Джейн пишет (сейчас вы сами услышите), что они приглашали ее сердечно и настоятельно, причем мистер Диксон был не менее любезен, чем его жена. А Джейн к тому же его должница с самого Уэймута: во время морской прогулки какая-то часть паруса внезапно развернулась и едва не сшибла бедняжку в воду (тогда она тотчас утонула бы), но мистер Диксон, не растерявшись, успел ухватить край ее платья… Даже и теперь не могу думать об этом без дрожи! С тех пор я несказанно признательна мистеру Диксону! — Стало быть, вопреки настоятельным просьбам друзей и своему желанию увидеть Ирландию, мисс Фэрфакс все же предпочла посвятить свободные месяцы вам и миссис Бейтс? — Да, таков ее выбор. Полковник и миссис Кэмпбелл находят, что она правильно рассудила и что родной воздух должен пойти ей на пользу, а то ведь в последнее время она была не совсем здорова. — Мне жаль это слышать. Надеюсь, здесь она и вправду поправится. Однако миссис Диксон, надо думать, очень разочарована. Эта дама, сколько я понимаю, не то чтобы очень хороша собой? С мисс Фэрфакс она, уж конечно, не сравнится. — Как это мило с вашей стороны, что вы так говорите! Но между ними в самом деле не может быть никакого сравнения. Мисс Кэмпбелл очень проста лицом, хотя необычайно мила и имеет изысканные манеры. — Это само собой разумеется. — Джейн, бедняжка, сильно простудилась — давным-давно, в феврале, седьмого числа, — и до сих пор не вполне еще здорова. Два месяца — это очень долго для простуды, вы не находите? Прежде Джейн не писала нам, что нездорова, боялась беспокоить. Как это на нее похоже! Она всегда очень внимательна к нам. Так вот. Она все хворает, но Кэмпбеллы, добрые ее друзья, уверены, что три-четыре месяца, проведенных дома, на воздухе, который всегда был для нее целителен, вернут ей прежнее здоровье. Потому пускай лучше к нам едет, нежели в Ирландию. Так, как мы, никто о ней не позаботится. — На мой взгляд, это в высшей степени разумно. — Итак, на той неделе, в пятницу или в субботу, Джейн будет здесь, а Кэмпбеллы выедут из города в следующий понедельник и направятся в Холихед. До чего внезапно! Представьте себе, мисс Вудхаус, мое радостное волнение! Кабы только не ее болезнь… Боюсь, мы увидим ее похудевшей и побледневшей. Позвольте вам рассказать, какая неприятность со мной приключилось. Когда приходит письмо от Джейн, я обыкновенно сперва читаю его про себя и лишь потом вслух для матушки. Боюсь, как бы что-нибудь ее не огорчило. Джейн сама просила меня об этой предосторожности. Вот и сегодня я, как всегда, принялась читать письмецо молча, но стоило дойти до того места, где говорилось о простуде, — я, не совладав с испугом, вскричала: «Ах боже мой! Бедняжка Джейн больна!» — как матушка отчетливо меня услыхала и огорчилась. Однако, дочитав до конца, я поняла, что положение не очень серьезное. Матушке же я вовсе сказала, будто простуда пустячная, потому-то теперь она не слишком тревожится. Ума не приложу, как я могла допустить такую неосторожность! Если Джейн не поправится в скором времени, мы позовем мистера Перри. Денег не пожалеем. Правда, мистер Перри так великодушен и так любит Джейн, что, полагаю, ничего не захочет брать с нас за визит, однако мы не согласимся принять его помощь даром. Он ведь содержит семейство и не должен расточать свое время. Ну вот. Я вкратце рассказала вам, о чем Джейн пишет, а теперь прочитаю само письмо. Увидите: она излагает все гораздо лучше меня. — Боюсь, мы должны спешить, — сказала Эмма и, взглянув на Харриет, привстала. — Папенька, верно, уж заждался нас. Ведь я-то поначалу думала зайти к вам не более чем минут на пять. Просто не хотела пройти мимо, не справившись о здоровье миссис Бейтс, однако увлеклась приятной беседой и засиделась. Теперь мы должны откланяться, пожелав вам и вашей матушке доброго дня. Все попытки удержать мисс Вудхаус оказались напрасны. Она вырвалась на улицу, радуясь тому, что все же избежала чтения письма, хотя и узнала, против собственной воли, почти все, о чем в нем говорилось. Глава 2 Джейн Фэрфакс, единственное дитя младшей дочери миссис Бейтс, была сирота. Лейтенант Фэрфакс, служивший в N-ском пехотном полку, и супруга его, в девичестве мисс Джейн Бейтс, знали дни славы, радости и надежд. Но муж вскоре пал в бою на чужой земле, а немного спустя за ним последовала и жена, погубленная чахоткой и горем. Кроме маленькой девочки, на земле не осталось более ничего, что напоминало бы о том союзе. При рождении приписанная к хайберийскому приходу, трех лет от роду она лишилась матери, вследствие чего сделалась для бабушки с тетушкой и собственностью, и бременем, и утешением. Казалось, ей суждено было остаться при них навсегда, ибо воспитывалась она на самые скромные средства, не имея связей, обещавших дополнить то, что уже получила от природы и судьбы: приятную наружность, острый ум и добрых родственниц. Однако жизнь девушки переменилась благодаря состраданию полковника Кэмпбелла, некогда дружного с ее отцом, которого он не только ценил как отличного офицера и весьма достойного молодого человека, но даже почитал своим спасителем (тот ухаживал за ним, лежавшим в тифу, и выходил). Не привыкший забывать о таких долгах, полковник отыскал дочь погибшего товарища сразу же, как только возвратился в Англию (что, однако, произошло лишь через много лет после смерти несчастного Фэрфакса). Он был женат и имел единственного выжившего ребенка — девочку примерно одного возраста с Джейн. Маленькая мисс Фэрфакс стала подолгу гостить у Кэмпбеллов и очень им полюбилась. Джейн не исполнилось еще и девяти лет, когда полковник, зная о сильной привязанности к ней своей дочки и искренне желая отплатить погибшему другу добром за добро, выразил готовность взять на себя все расходы по воспитанию девочки. Предложение его было принято, и с тех пор мисс Фэрфакс, ставшая членом семейства Кэмпбелл, жила у них постоянно, а бабушку навещала лишь время от времени. Поскольку более чем скромное состояние, унаследованное Джейн от отца, не позволяло рассчитывать на самостоятельность, ее учили тому, что требуется для обучения других. Обеспечить ее иначе полковник Кэмпбелл не мог. На местах, которые он занимал, платили изрядное жалованье, но капитал его был невелик и целиком предназначался дочери. Воспитаннице же он не дал ничего, кроме образования, при помощи которого она в дальнейшем сама могла добыть себе средства для достойного существования. Такова была вся история Джейн Фэрфакс. Она попала в руки тех, от кого видела только добро, и получила отличное воспитание. Жизнь подле людей добронравных и просвещенных облагородила ум и сердце девочки. Ее способностями к изящным искусствам также не пренебрегали: живя в Лондоне, полковник Кэмпбелл приглашал к ней лучших учителей. Богато одаренная природой, Джейн заслуживала всего того, что могли дать ей ее друзья. Если девушке восемнадцати-девятнадцати лет вообще можно доверить заботу о детях, то Джейн в этом юном возрасте была уже вполне готовой гувернанткой, однако Кэмпбеллы слишком полюбили ее, чтобы с нею расстаться. Ни мать, ни отец не решались заговорить о разлуке, которой их дочь не могла бы вынести. Тягостный момент бесконечно откладывали, пользуясь тем легким оправданием, что Джейн еще очень молода, и она оставалась в доме, чтобы на правах второй дочери наслаждаться разумными радостями изысканного общества, домашним уютом и умеренными развлечениями, которые омрачала единственная отрезвляющая мысль: всему этому вскорости мог прийти конец. То, как любили Джейн полковник и его супруга, и в особенности то, какую теплую привязанность питала к ней их дочь, еще и оттого делало им большую честь, что и наружностью, и успехами мисс Кэмпбелл много уступала названой сестре. Красота Джейн не могла укрыться от глаз девушки, а ее родители не могли не видеть умственного превосходства приемного чада над кровным. Но это не омрачало дружбы между барышнями, продолжавшейся до самого замужества мисс Кэмпбелл. В силу того обстоятельства, что любовь часто бывает непредсказуема и отдает обыкновенному предпочтение перед исключительным, полковничья дочка почти с первой же встречи пленила сердце мистера Диксона — молодого, приятного и состоятельного джентльмена. Теперь ее будущее уж было счастливо устроено, меж тем как Джейн Фэрфакс предстояло самой зарабатывать свой хлеб. Со дня свадьбы прошло слишком мало времени, чтобы менее удачливая из двух подруг успела что-либо предпринять для вступления на предназначенный ей путь, хотя была уже в том возрасте, в котором сама себе положила совершить эту перемену. Она давно решила, что покинет своих друзей и благодетелей, когда ей исполнится двадцать один год. С твердостью истой послушницы она вознамерилась принести себя в жертву: променять радости жизни, общество разумных и образованных людей, покой и надежду на епитимью бесконечных страданий. Здравый смысл подсказывал полковнику и миссис Кэмпбелл не противиться такому решению воспитанницы, но чувства их не ладили с рассудком. До тех пор, пока они были живы, Джейн могла оставаться в их доме, не заботясь о хлебе насущном, и ради собственного своего спокойствия они предпочли бы с нею не разлучаться, но в таком случае они поступили бы эгоистично. Совершение того, что совершить должно, откладывать не следовало. Пожалуй, было бы даже мудрее и милосерднее, если бы они, напротив, избавили Джейн от искушения новых отсрочек и лишили бы сладостной свободы, с которой у нее не хватало духу расстаться по собственной воле. Кэмпбеллы, возможно, понимали это, но хватались за любой мало-мальски разумный предлог, позволявший помедлить. С самой свадьбы Джейн нездоровилось, и они должны были запретить ей приниматься за труды, пока силы ее не восстановятся в полной мере, ибо даже при самых благоприятных обстоятельствах этот шаг мог оказаться не слишком тягостным лишь для того, кто являл собой пример поистине сверхчеловеческого совершенства тела и ума. Ослабленная же плоть и колеблющийся дух вовсе не способны были к такой перемене. Касательно того, почему она не едет в Ирландию, Джейн не сказала тетке ничего, кроме правды, хотя существовали, вероятно, и другие правды, о которых она предпочла умолчать. Решение поехать в Хайбери на время отсутствия Кэмпбеллов было ее собственным. Она сама пожелала провести месяцы полной свободы — возможно, последние — рядом с обожающими ее добрейшими родственницами, а полковник и его жена, какова бы ни была руководившая ими причина (и была ли эта причина единственной), одобрили намерение Джейн, сказав, будто ничто не принесет ее здоровью такой пользы, как воздух родных мест. Итак, в предстоящем приезде мисс Фэрфакс сомневаться не приходилось. Отсутствовавшая всего два года, она обещала явиться для Хайбери заменой Фрэнку Черчиллу — человеку совершенно новому и так давно ожидаемому. Эмма была огорчена. В продолжение долгих трех месяцев оказывать любезности особе, к которой она никогда не питала симпатии! Все это время делать больше, чем хочешь, но меньше, чем должно. Отчего она невзлюбила мисс Фэрфакс? На этот вопрос ей нелегко было ответить. Мистер Найтли однажды сказал, будто в лице Джейн Фэрфакс она имеет неудовольствие видеть подлинно образованную молодую леди, каковой хочет слыть сама. Это предположение было с негодованием отвергнуто Эммой, однако в минуты беспристрастности к себе она не решалась назвать его совершенно ошибочным. Так или иначе, сделать мисс Фэрфакс своею приятельницей Эмма не могла. Не в силах объяснить почему, она находила, что эта девица ужасно холодна, чопорна и слишком явно пренебрегает мнением других о своей персоне. А до чего болтлива ее тетка — ни на миг не умолкает! И как с ней все носились — с этой Джейн Фэрфакс! Между тем хайберийское общество пребывало в уверенности, что они должны быть ближайшими подругами, раз уж родились в один год. Вот что говорила себе Эмма за неимением лучших доводов. В своей неприязни к Джейн Фэрфакс Эмма была так предвзята, так преувеличивала силой воображения каждый приписанный ей недостаток, что всякий раз, впервые видя ее после сколько-нибудь продолжительного отсутствия, невольно ловила себя на несправедливости. Вот и теперь, нанеся прибывшей мисс Фэрфакс требуемый учтивостью визит, Эмма поражена была наружностью и манерами, которые на протяжении последних двух лет рисовала себе в искаженном свете. Джейн Фэрфакс держалась очень изящно, чрезвычайно изящно, а именно изящество Эмма почитала одной из высших добродетелей. Росту мисс Фэрфакс была самого хорошего (многие назвали бы ее высокой, но долговязой не назвал бы никто) и сложена грациозно, являя собой приятную середину между тучностью и худобой, — хотя легкая болезненность указывала, пожалуй, на несколько большую склонность ко второму из зол. Лицо Джейн Фэрфакс оказалось красивее, чем тот образ, который запечатлелся в памяти мисс Вудхаус. Оно было не вполне правильно, но очень приятно. Прелесть ее темно-серых глаз, черных ресниц и бровей была неоспорима, но и кожа — по мнению Эммы, тусклая, сияла такой нежной белизной, что отнюдь не нуждалась в ярком румянце. Джейн Фэрфакс служила образчиком такой красоты, какая порождается изысканностью, и Эмме, по чести, стоило бы восхищаться ею, ведь изысканность (ни ума, ни наружности) отнюдь не была отличительной чертой большинства хайберийцев. Нет, если судить справедливо, то и внешний облик, и манеры Джейн Фэрфакс, чуждые всякой вульгарности, выделяли ее и заслуживали похвалы. Ежели говорить вкратце, Эмма, сидя в гостиной миссис и мисс Бейтс, была довольна вдвойне: во-первых, приятностью своих открытий, во-вторых, своей новообретенной правдивостью. Теперь она решила, что не испытывает более неприязни к Джейн Фэрфакс. Не только увидав красоту этой молодой леди, но и приняв во внимание ее историю, вникнув в ее обстоятельства, узнав, для какой цели воспитывалась в ней эта изысканность, как жила она до сих пор и какая жизнь ждет ее в будущем, Эмма не могла не проникнуться к ней сочувствием и уважением, причем отнюдь не последнюю роль в пробуждении этой симпатии сыграла большая вероятность ее романтической привязанности к мистеру Диксону. Если догадка была верна, то ничто не могло внушить Эмме большего сострадания и восхищения, чем те жертвы, которые мисс Фэрфакс решилась принести. Отбросив свои первоначальные фантазии, Эмма уже не подозревала ее ни в намеренном соперничестве с миссис Диксон, ни в других коварных замыслах. Если Джейн и любила мужа своей подруги, то бесхитростной несчастливой любовью, не встречавшей взаимности. Вероятно, она, сама того не ведая, выпила этот яд, потому что принуждена была сопровождать подругу во время прогулок с женихом, а теперь она из лучших, из самых чистых побуждений отказала себе в посещении Ирландии и, дабы бесповоротно порвать всякую связь с ним и с Кэмпбеллами, решила начать новую жизнь, полную трудов. Эмма покинула жилище миссис и мисс Бейтс, будучи в мягкосердечном и благожелательном расположении духа. Шагая по улице, она оглядывалась по сторонам и вздыхала о том, что в Хайбери не нашлось достойного молодого человека, способного обеспечить Джейн Фэрфакс независимое положение. Ни одного джентльмена, в отношении которого можно было бы строить замыслы. Прекрасные эти чувства оказались недолговечны. Быть может, по прошествии некоторого времени Эмма во всеуслышание объявила бы Джейн Фэрфакс своей подругой на веки вечные и загладила прежние ошибки чем-либо еще, кроме обращенного к мистеру Найтли восклицания: «Она определенно хороша! Даже более чем хороша!» Однако прежде, чем это могло произойти, Джейн Фэрфакс с бабушкой и тетушкой провела вечер в Хартфилде, и все стало возвращаться на круги своя. К Эмме вернулось прежнее раздражение. Тетка стала еще докучливее прежнего, потому что к ее восхищению талантами племянницы прибавилась тревога о здоровье оной, и всей компании пришлось выслушивать подробнейший отчет в том, какой маленький кусочек хлебца с маслом скушала Джейн за завтраком и какой тоненький ломтик баранины — за обедом, а также лицезреть выставку новых чепчиков и мешочков для рукоделия, подаренных самой мисс Бейтс и ее матушке. Достоинства Джейн вновь померкли в глазах Эммы. В гостиной лежали ноты, и мисс Вудхаус непременно должна была сыграть. В последовавших благодарностях и похвалах Эмма услыхала снисходительную фальшь. Джейн Фэрфакс словно хотела подчеркнуть, что сама она музицирует гораздо искуснее. Особенно же неприятной оказалась та холодность и осторожность, с какой она держалась. Ни о чем нельзя было узнать ее подлинного мнения. Такая скрытность внушала подозрения и даже отвращала. Ежели нечто уже доведенное до высшего предела может иметь над собой превосходную степень, то осмотрительность Джейн Фэрфакс достигала таковой, когда речь заходила об Уэймуте и Диксонах. Казалось, она решительно вознамерилась не раскрывать ни подлинного характера мистера Диксона, ни истории своего знакомства с ним, ни собственного мнения о его союзе с мисс Кэмпбелл. Эмма слышала одни лишь общие слова да гладкие похвалы — ничего, что несло бы в себе смысл или чувство. Эта осторожность, однако, оказалась напрасной. Видя притворство мисс Фэрфакс, Эмма вернулась к первоначальному своему мнению о ней. Быть может, эта молодая леди скрывала нечто большее, нежели собственное безответное чувство к мистеру Диксону. Вероятно, он близок был к тому, чтобы променять одну из двух подруг на другую или же остановил выбор на мисс Кэмпбелл только ради будущих двенадцати тысяч фунтов. О других предметах Джейн Фэрфакс тоже поведала не много. Они с мистером Фрэнком Черчиллом находились в Уэймуте в одно и то же время. Всем было известно, что они немного знакомы, но Эмма не услышала ни единого словечка, которое помогло бы ей понять, кто он таков. Хорош ли он собой? Да, о его наружности обыкновенно отзываются с похвалой. Приятен ли в общении? По всеобщему убеждению, весьма. Рассудителен ли он, образован ли? Мимолетно встречаясь с человеком на водах или в Лондоне, нелегко судить о его уме и образованности. Разве что о манерах можно говорить определенно, однако и здесь предпочтительно более долгое знакомство. Манеры мистера Черчилла все как будто бы находят приятными. Таких ответов Эмма простить не могла. Глава 3 Эмма не могла простить Джейн Фэрфакс, но ни причина ее недовольства, ни само недовольство не были замечены мистером Найтли, тоже приглашенным в тот вечер и видевшим лишь приличествующее случаю внимание и взаимную любезность обеих девиц. Следующим утром, приехав к мистеру Вудхаусу по делу, он с похвалой отозвался о том, что было явлено ему накануне. Не будь в комнате старика, он выразился бы прямее, однако и без этого Эмма прекрасно его поняла. Он всегда считал ее несправедливой к Джейн и был теперь очень рад произошедшей в ней перемене. — Приятный выдался вечер, — молвил мистер Найтли, когда мистер Вудхаус постиг наконец то, что он ему втолковывал, и бумаги были убраны. — Замечательно приятный. Вы и мисс Фэрфакс поистине услаждали наш слух. По моему мнению, сэр, нет ничего лучше, чем непринужденно сидеть в обществе двух молодых леди, которые занимают тебя то музыкой, то беседой. Уверен, Эмма: мисс Фэрфакс тоже осталась весьма довольна вчерашним визитом к вам. Вы все делали для удовольствия гостей. Не раз просили барышню сыграть — это, верно, было для нее наслаждением, ведь в доме ее бабушки нет инструмента. — Благодарю вас за похвалу, — улыбнулась Эмма, — но, смею надеяться, я не пренебрегаю своими обязанностями хозяйки. — Как можно, душенька! — не замедлил воскликнуть мистер Вудхаус. — Я не видал никого, кто был бы вполовину столь внимателен и учтив с гостями, как ты. Быть может, ты даже слишком усердно их потчуешь. Вот, к слову, вчерашний кекс. Полагаю, не следовало обносить им гостей во второй раз. — Нет, — сказал почти в то же время мистер Найтли, — вы не пренебрегаете своими обязанностями. И не часто от вас ускользает смысл моих слов. Посему, полагаю, вы и теперь меня поняли, Эмма. Хитрый взор ответил: «О да, я превосходно вас поняла», — но уста промолвили другое: — Мисс Фэрфакс сдержанна. — Да, до некоторой степени. Я всегда говорил вам об этом. Но эта ее сдержанность основана отчасти на робости и вскоре будет преодолена. То же, что продиктовано осмотрительностью, заслуживает уважения. — Полагаете, она робка? Я не нахожу в ней этого. — Моя дорогая Эмма, — произнес мистер Найтли, подсаживаясь к ней поближе, — уж не хотите ли вы сказать, что вчерашний вечер не доставил вам удовольствия? — Ах, что вы! Мне очень приятно было задавать вопросы, и меня немало позабавило, как мало я услышала в ответ. — Я разочарован, — только и сказал мистер Найтли. — Мне думается, — молвил мистер Вудхаус всегдашним своим тихим голоском, — что все вчера славно провели время. Я, во всяком случае, остался очень доволен. Правда, сперва мне показалось, будто камин растоплен слишком жарко, но потом я немножко, самую малость, отодвинул кресло, и жар перестал меня беспокоить. Мисс Бейтс была, по обыкновению очень разговорчива и добросердечна. Разве только говорит она чуточку быстро. Но все-таки она очень приятная леди, и миссис Бейтс тоже, хотя и на иной манер. Мне нравится, когда нас посещают старые друзья. А мисс Джейн Фэрфакс — обворожительная молодая особа превосходного воспитания. Полагаю, мистер Найтли, ей очень приятно было провести вечер в обществе нашей Эммы. — Верно, сэр. Столь же приятно, как и Эмме — в ее обществе. Желая хотя бы на время умиротворить свойственника, Эмма ответила с искренностью, в которой никто бы не усомнился: — Джейн Фэрфакс — изысканнейшее создание, глаз не отвести! Я все глядела и любовалась. И мне жаль ее всем сердцем.