О том, как прошел визит, Харриет смогла рассказать не сразу: ее переполняли чувства, — однако по прошествии некоторого времени Эмма все же смогла выведать у ней вполне достаточно, чтобы понять, какого рода боль она испытала. Посетительницу приняли обе девицы и их мать. Держались они смущенно, если не сказать холодно. Разговор сперва касался лишь самых обыкновенных вещей, и только когда миссис Мартин вдруг заметила, что мисс Смит подросла, беседа сделалась менее принужденной. В сентябре месяце в этой самой гостиной девушки мерились ростом. На обшивке окна остались карандашные заметки и надписи. Их сделал он. Вспомнив тот день и тот час, хозяйки и гостья, казалось, подумали об одном и том же, об одном и том же пожалели. Между ними почти уж восстановилось прежнее согласие, и сами они сделались почти прежними (Эмма подозревала, что Харриет была бы рада первой вернуться к сердечной веселости), когда подъехал экипаж и все разрушилось. Краткость визита, нанесенного при случае, определила истинное положение вещей: четырнадцать минут уделила мисс Смит тем, в чьем доме менее полугода назад прожила шесть счастливейших недель! Эмма не могла не рисовать этой сцены в своем воображении, не представлять себе справедливого негодования хозяек и того мучительного смущения, которое пришлось испытать Харриет. Да, дело оказалось не из приятных. Эмма многое отдала бы и многое вытерпела, чтобы Мартины не были простыми фермерами. Окажись они хоть немного выше по положению, она сочла бы это достаточным, принимая во внимание то, какие они достойные люди. Но при нынешнем их звании могла ли она поступить иначе? Разумеется, нет! Ей не в чем было раскаиваться. Харриет и Мартинов надлежало разделить, но каким болезненным оказалось это разделение — в том числе и для самой Эммы! Чтобы хоть немного себя утешить, она решила оправиться домой через Рэндалс. Мистер Элтон и Мартины до того утомили ее, что отдых в компании любимой подруги сделался ей совершенно необходим. План был хорош, но, подъехав к дому, Эмма и Харриет услыхали: «Ни хозяина, ни хозяйки дома нету». Оба уехали некоторое время назад — в Хартфилд, как полагал слуга. — Ах, до чего досадно! — воскликнула Эмма, возвращаясь в экипаж. — Теперь мы с ними разминемся. Вот так неудача! Никогда еще мне не было так обидно! И она удобно откинулась спиной в угол кареты, чтобы всласть излить свое разочарование или, напротив, урезонить и успокоить себя, а быть может, и для того, чтобы совместить одно с другим — умение, присущее душам, не расположенным слишком унывать. Вдруг экипаж остановился. Эмма подняла голову: перед ней стояли мистер и миссис Уэстон. При виде добрых своих друзей мисс Вудхаус испытала мгновенную радость. Удовольствие, данное зрением, в ту же минуту умножил слух, ибо мистер Уэстон не замедлил сказать: — Как поживаете? Мы навещали вашего папеньку и рады были видеть его в добром здравии. Завтра к нам приезжает Фрэнк! Нынче утром мы получили письмо: к обеду непременно будет здесь, он уже в Оксфорде, и прогостит у нас целых две недели! Я знал! Если б он приехал после Рождества, то не пробыл бы и трех дней, а сейчас и погода установилась самая подходящая: сухая, не слишком холодная. Теперь уж он никуда от нас не денется. Все сложилось так, что лучше и не пожелаешь! Невозможно было не заразиться той радостью, которую излучало лицо мистера Уэстона. Жена его улыбалась спокойнее и говорила меньше, однако вполне достаточно для того, чтобы бывшая ее воспитанница поняла: на сей раз миссис Уэстон разделяет с мужем счастливое предвкушение. Видя, что она более не сомневается в приезде Фрэнка, Эмма тоже предпочла не сомневаться и искренне поздравила друзей. Их счастье приободрило ее поникший дух, истертое прошлое отступило перед свежестью будущего, с быстротой молнии вспыхнула надежда на то, что о мистере Элтоне теперь говорить перестанут. Мистер Уэстон подробно изложил Эмме все те обстоятельства энскомской жизни, благодаря которым Фрэнк получил в свое распоряжение целых две недели, и также все подробности путешествия. Мисс Вудхаус слушала, отвечая улыбками и возгласами одобрения. — Очень скоро я привезу его к вам, в Хартфилд, — молвил счастливый отец в заключение своего повествования, и Эмме показалось, будто жена тронула его за рукав и тихо произнесла: — Поедем-ка дальше, мистер Уэстон. Не будем задерживать барышень. — Да-да, я готов, — согласился тот и, повернувшись к Эмме, прибавил: — Вы, однако, не ожидайте очень уж многого: ведь Фрэнк знаком вам только с моих слов, — он вполне обыкновенный молодой человек, смею вас заверить. Глаза мистера Уэстона блеснули, словно хотели сказать обратное, и, отвечая ему, Эмма сумела сохранить такой невинный тон и невозмутимый вид, будто никакая догадка ее не посетила. — Думайте обо мне завтра, часов около четырех! — сказала миссис Уэстон на прощание, и слова эти, произнесенные с некоторой тревогой, предназначались одной лишь Эмме. — Около четырех? Бьюсь об заклад, что он будет у нас к трем! — тут же поправил жену мистер Уэстон, таким образом завершив приятнейшую встречу. Эмма воспрянула духом и была счастлива. Все вокруг нее преобразилось: лошади, понукаемые Джеймсом, стали как будто бы вдвое резвее, — а взглянув на живые изгороди, Эмма подумала, что скоро, пожалуй, зазеленеет бузина, и даже на личике Харриет увидела нежную улыбку весны. Однако вопрос, заданный подругой, не предрекал благотворных перемен: — Интересно бы знать, куда мистер Фрэнк Черчилл направится из Оксфорда? Не через Бат ли поедет? В теперешнем расположении духа Эмма предпочла думать, что спокойствие души, как и знание географии, не приходит мгновенно, и все же придет — нужно лишь дать срок. Настало утро заветного дня, и ни в десять, ни в одиннадцать, ни в двенадцать часов верная ученица миссис Уэстон не забывала о том, что обещала думать о ней в четыре. «Мой дорогой друг! Как вы склонны тревожиться! — мысленно восклицала Эмма, покидая свою комнату и спускаясь по ступеням. — Вечно излишне заботитесь об удобстве всех, кто вокруг вас, но не о собственном своем комфорте! Вижу, как вы вновь и вновь входите в приготовленную для него спальню, проверяя, все ли хорошо. — Пересекая зал, Эмма услыхала бой часов: — Двенадцать! В четыре я непременно вспомню о вас, а завтра в это же время или, может, чуть позднее, вероятно, уже буду ждать вашего визита. Уверена: вы не замедлите привезти к нам вашего пасынка». Подумав так, Эмма отворила дверь гостиной и увидала подле своего отца двух джентльменов — мистера Уэстона и его сына. Они явились буквально несколько минут назад, и мистер Уэстон едва успел объяснить хозяину, отчего Фрэнк прибыл на целые сутки ранее, а мистер Вудхаус не произнес еще и половины своих самых учтивых приветствий и поздравлений. Эмма, вошедшая в этот момент, незамедлительно получила свою долю удивления, любезностей и удовольствия. Тот самый Фрэнк Черчилл, о котором говорили так много и с таким интересом, стоял теперь перед ней. Их представили друг другу. Казалось, молва отнюдь не преувеличивала его достоинств: молодой человек был очень хорош собой, высок, держался безукоризненно. В лице ощущалась одухотворенная живость, унаследованная от отца, быстрые глаза смотрели умно, умеренная развязность свидетельствовала о хорошем воспитании, а расположенность к беседе убедила Эмму в том, что приехал он именно для знакомства с ней и что скоро они в самом деле станут приятелями. В Рэндалс мистер Фрэнк Черчилл прибыл накануне вечером. Эмма нашла похвальным то нетерпение перед встречей с отцом, которое заставило сына изменить первоначальный план: отправиться в путь раньше, ехать быстрее и допоздна, чтобы выиграть полсуток. — Я говорил вам вчера! — торжествующе вскричал мистер Уэстон. — Я говорил, что он будет здесь раньше названного срока! Помню себя в его годы: разве достанет молодому человеку терпения тащиться потихоньку? Разве устоит он против того, чтобы удивить друзей, приехав пораньше, когда его еще не ждут? Усилий нужно всего-то чуть-чуть, зато как велика радость! — Да, иногда приятно сделать хозяевам такой сюрприз, — сказал Фрэнк Черчилл. — Не много найдется мест, куда я решился бы так запросто явиться раньше назначенного, однако мне подумалось, что я еду домой и потому моя поспешность будет извинительна. Отец просиял, услыхав из уст сына слово «домой». Молодой человек, бесспорно, умел быть приятным — дальнейшее течение беседы позволило Эмме еще больше в этом удостовериться: Рэндалс очень ему понравился, расположение и убранство комнат он находил восхитительным (теснота совсем не ощущалась), пейзаж — великолепным. Дорога в Хайбери также пришлась по душе Фрэнку Черчиллу, как и само селение, а Хартфилд — еще больше. Он признался в том, что всегда чувствовал к родным местам ни с чем не сравнимый интерес и нетерпеливое желание их посетить. «До сих пор вы отчего-то противились этому вашему желанию», — мелькнуло у Эммы в мозгу, но, даже если он и лгал, ложь его была приятна сама по себе и не менее приятно поднесена. В ней не ощущалось ни искусственности, ни преувеличения. Мистер Фрэнк Черчилл говорил и выглядел так, будто действительно был необычайно счастлив. Что же до предметов разговора, то речь шла о том, о чем обыкновенно говорят при знакомстве. Молодой джентльмен осведомился, ездит ли мисс Вудхаус верхом, любит ли пешие прогулки, многолюдна ли здешняя округа и что представляет собой хайберийское общество. В Хайбери и окрестностях он приметил несколько очень неплохих домов. А устраиваются ли здесь балы? Бывают ли музыкальные вечера? Получив ответы на все эти вопросы и решив, что знакомство в достаточной степени состоялось, Фрэнк воспользовался тем, что отец занят беседой с мистером Вудхаусом, чтобы заговорить с Эммой о своей мачехе — конечно же, с изысканной похвалой, пылким восхищением и благодарностью за отцовское счастье, а также за теплый прием, оказанный ему самому. Мисс Вудхаус получила новое доказательство тому, что Фрэнк Черчилл умеет быть приятным вообще и, безусловно, считает нелишним понравиться ей. Молодой человек не сказал ни слова сверх того, чего миссис Уэстон в действительности заслуживала, однако сам знал свою мачеху слишком мало. Он лишь понимал, что Эмма будет рада слышать, а более ни в чем не мог быть уверен. Женитьба его отца, сказал Фрэнк Черчилл, замечательно мудрый шаг, которому не могут не радоваться все друзья семьи. Те же, из чьего дома явилось к батюшке такое благословение, оказали и самому Фрэнку поистине неоценимую услугу. Он настолько приблизился к тому, чтобы хвалить Эмму за добродетели мисс Тейлор, насколько это было возможно, не заслужив упрека в том, что он совершенно позабыл, которая из дам наставница, а которая — ученица. Наконец, мистер Фрэнк Черчилл довершил портрет мачехи, восхитившись ее молодостью и красотой: — Приятные изящные манеры — этого я ждал, но касательно всего прочего, признаюсь, на многое не надеялся: предполагал, что в лучшем случае увижу более-менее недурную матрону преклонных лет. И вот передо мной миловидная молодая миссис Уэстон! — На мой взгляд, никакая похвала миссис Уэстон не может быть излишней. Если б вы даже предположили, будто ей восемнадцать лет, я была бы рада это слышать, а вот она сама побранилась бы с вами. Она не должна догадаться о том, что вы видите в ней миловидную молодую женщину. — Разумеется, вы можете на меня положиться, — ответствовал Фрэнк Черчилл с изящным поклоном. — Говоря с миссис Уэстон, я никогда не забуду о том, кого мне дозволительно хвалить без боязни показаться дерзким. Эмма спросила себя, не посетило ли Фрэнка Черчилла то же подозрение, которое давно укоренилось в собственном ее уме, касательно того, с какими ожиданиями, вероятно, связывают их знакомство друзья и родные, и следует ли понимать его комплименты как знак согласия или несогласия. Ей нужно было лучше узнать этого молодого человека, чтобы понять, что скрывают под собою его слова и манеры, пока же она видела только одно: они очень приятны. Мысли мистера Уэстона были ей, как она полагала, вполне ясны: снова и снова он бросал быстрый взгляд на нее и на сына, и лицо его выражало удовольствие. Даже если он нарочно не смотрел, то почти всегда слушал — в этом Эмма нисколько не сомневалась. К счастью, собственный ее папенька был совершенно чужд всяких предположений, подозрений и ожиданий подобного свойства, не только не одобряя заключения брачных союзов, но и не умея их предвидеть. Огорчаясь всякий раз, когда кто-либо женился, мистер Вудхаус никогда не страдал от предчувствия такого огорчения. Казалось, он, покуда не увидит доказательств обратного, слишком лестно думал об уме всякого мужчины и всякой женщины, чтобы заподозрить в них сумасбродное желание пожениться. Эмма благословляла отцовскую слепоту. Не смущая дочь никакими неприятными ей намеками и не допуская мысли о вероломных намерениях гостя, старик с присущей ему от природы добросердечной любезностью расспрашивал мистера Фрэнка Черчилла о совершенном путешествии, сокрушался о том, как тяжко спать две ночи кряду на постоялых дворах, и с искренним беспокойством спрашивал, удалось ли молодому человеку избежать простуды — в последнем, однако, он не вполне полагался на мнение самого путешественника: болезнь могла заявить о себе лишь по прошествии нескольких дней. Пробыв в гостях столько, сколько требовала учтивость, мистер Уэстон поднялся. Ему следовало поспешить: сперва в «Корону», где он условился встретиться с покупателем сена, затем к Форду с многочисленными поручениями от миссис Уэстон. Но, собираясь уходить, он никого больше не торопил. Сын его был, однако, слишком благовоспитан, чтобы не воспользоваться этим намеком, поэтому тоже поднялся: — Если вы, сэр, отправляетесь по своим делам, я воспользуюсь случаем и навещу кое-кого, кому рано или поздно придется нанести визит, а значит, откладывать ни к чему. Я имею честь быть знакомым с вашей соседкой, — пояснил Фрэнк Черчилл, обращаясь к Эмме, — леди, проживающей то ли в Хайбери, то ли близ Хайбери. Семейство Фэрфакс. Полагаю, не трудно будет выяснить, где они живут. Хотя нет, фамилия их, должно быть, не Фэрфакс, а кажется, Барнз или Бейтс. Может, вы знаете таких? — Как же не знать? — воскликнул мистер Уэстон. — Миссис Бейтс! Мы давеча проходили мимо ее дома, я даже видел мисс Бейтс в окошке. А ты, верно, знаком с мисс Фэрфакс. Помню, ты писал, что вы как-то повстречались с ней в Уэймуте. Славная девушка. Непременно ее навести. — Мне не к спеху, — произнес молодой человек, — можно пойти и в другой день… Однако наше уэймутское знакомство… — О нет, иди сегодня! Не откладывай! Если что-то должно сделать, надо это сделать поскорее, и к тому же я хочу кое о чем тебя попросить: не следует допускать, чтобы здесь, в Хайбери, ей было одиноко. Ты видел ее в обществе Кэмпбеллов: с ними она могла держаться как с равными, — а теперь она вынуждена сидеть при своей бедной старой бабушке, которая едва сводит концы с концами. Если ты не поторопишься с визитом, это будет даже неучтиво. Доводы отца, казалось, убедили сына. — Мисс Фэрфакс говорила, что вы знакомы, — заметила Эмма. — Она очень изысканная молодая леди. Мистер Фрэнк Черчилл согласился, но его «да» прозвучало так невнятно, что можно было усомниться в искренности этого утверждения. В высшем свете бытовало, очевидно, весьма своеобразное представление об изяществе, если Джейн Фэрфакс считалась одаренной им посредственно. — Если вы до сих пор не замечали изысканности ее манер, — сказала мисс Вудхаус, — то непременно заметите сегодня. Вы увидите ее в лучшем свете. Увидите и услышите. Ах нет, последнее вам вряд ли удастся, потому что у ее тетушки никогда не закрывается рот. — Так вы, сэр, знакомы с Джейн Фэрфакс? — осведомился мистер Вудхаус, всегда последним подбиравший нить разговора. — Тогда позвольте вас заверить: это приятнейшая молодая леди. Она гостит здесь у бабушки и тетушки, очень почтенных дам. Я знаю их всю мою жизнь. Не сомневаюсь, они чрезвычайно рады будут вашему визиту. Кто-нибудь из моих слуг проводит вас к их дому. — Сэр, ни в коем случае! Отец покажет мне дорогу. — Но вашему отцу не по пути — он ведь направляется в «Корону», в другой конец улицы. А домов на ней немало, так что вам нелегко будет найти тот, который нужен. Кроме того, вы перепачкаетесь, ежели сойдете с тротуара. Пускай лучше мой кучер покажет вам, где лучше пересечь улицу. Мистер Фрэнк Черчилл все же отказался, сохранив, насколько смог, серьезное выражение лица. Отец с жаром поддержал его: — Мой дорогой друг, в этом нет ни малейшей необходимости! Фрэнк сумеет обойти лужу, если увидит. А от «Короны» до дома миссис Бейтс всего ничего: прыг да скок, и он уж на месте. В конце концов гостям позволили идти одним. Старший из двух джентльменов простился с хозяевами приветливым кивком, младший — грациозным поклоном, и оба удалились. Эмма осталась весьма довольна таким началом знакомства. Теперь она могла думать об Уэстонах и их госте в любой час, не сомневаясь в том, что всем троим хорошо и спокойно. Глава 6 Следующим утром мистер Черчилл явился снова — на сей раз в обществе миссис Уэстон. Казалось, он уже проникся сердечной симпатией и к мачехе, и к Хайбери. До наступления обыкновенного часа ее моциона он по-дружески беседовал с ней дома, а когда она предложила ему избрать маршрут прогулки, незамедлительно избрал Хайбери. Нет, он не сомневался в том, что и в любую другую сторону можно прогуляться с приятностью, но эта деревенька со своими широкими улицами и весело глядевшими домишками неизменно будет привлекать его к себе. Ну а миссис Уэстон, направляясь в Хайбери, не могла не заглянуть и в Хартфилд и надеялась, что Фрэнк ничего не имеет против, поэтому они прямиком направились туда. Эмма их не ждала: мистер Уэстон, зашедший на полминутки лишь затем, чтобы выслушать похвалы в адрес своего сына, не знал об их предстоящей прогулке, а потому, когда мачеха и пасынок рука об руку приблизились к дому, это стало для мисс Вудхаус сюрпризом. Она рада была снова увидеть Фрэнка Черчилла, особенно в компании своей подруги, ибо от того, как будет он держаться с миссис Уэстон, во многом зависело ее мнение о нем. Окажись мистер Фрэнк Черчилл холоден с новой родственницей, ничто уж не загладило бы его вины в глазах мисс Вудхаус. Но она была довольна тем, что видела. Не одними высокопарными словами и преувеличенными комплиментами платил он дань уважения мачехе. Его обращение с женой отца было как нельзя более приятно и естественно, как нельзя красноречивее свидетельствовало о его желании полюбиться ей, сделать ее своим другом. Их визит продолжался до конца утра, и у Эммы было достаточно времени, чтобы составить разумное суждение о новом знакомце. Втроем они вышли погулять часок-другой: сперва по кустарниковым аллеям возле дома, а затем и в Хайбери. Мистера Фрэнка Черчилла все кругом восхищало: его похвалы Хартфилду наверняка порадовали бы слух мистера Вудхауса, а когда они вышли за пределы имения, он признался в своем желании осмотреть всю деревню. Дорогой молодой человек чаще, нежели Эмма могла ожидать, находил предметы для любопытных вопросов и одобрительных замечаний, причем обнаруживал при этом самые похвальные чувства. Так, он с жаром просил показать ему дом, где долгие годы жил отец, а прежде — дед. Вспомнив, что еще жива его старая нянька, он долго бродил по окраинам селения в поисках ее пристанища. Иные предметы, привлекавшие мистера Фрэнка Черчилла, были вовсе ничем не примечательны, однако его к ним внимание свидетельствовало о таком благорасположении к Хайбери, которое помогло ему подняться еще выше во мнении обеих дам. Наблюдая за ним, Эмма рассудила, что о человеке, столь любящем родные края, несправедливо говорить, будто до сих пор он не приезжал сюда по собственному нежеланию. Нет, он не лицедействует, не выставляет напоказ наигранные чувства, и мистер Найтли, безусловно, ошибся, давая ему оценку. Первая их остановка была у постоялого двора «Корона». Это заведение, само по себе довольно захудалое, считалось здесь лучшим в своем роде. При нем содержались две пары почтовых лошадей — скорее для удобства местных жителей, нежели для дальних путешествий. Не предполагая, что это место вызовет у их спутника интерес, дамы мимоходом поведали ему историю большого зала, некогда пристроенного к гостинице для проведения балов: прежде, когда в округе было больше молодежи из хороших семей, ее время от времени использовали по первоначальному назначению, однако те золотые дни давно миновали, и теперь зал не находил себе более благородного применения, нежели для заседаний карточного клуба, учрежденного местными джентльменами и полуджентльменами для игры в вист. Услыхав, что пристройка сделана для проведения балов, мистер Фрэнк Черчилл заинтересовался ею и, вместо того чтобы пройти мимо, задержался на несколько минут под двумя большими подъемными окнами, которые оказались открыты. Заглянув внутрь, он выразил сожаление, что в таком вместительном зале более не танцуют. Он нашел его превосходным, и на какие бы изъяны ни указывали ему его спутницы, не желал с ними соглашаться. Нет, зал ничуть не мал (ни длиной, ни шириной) и ничуть не безобразен. В нем с удобством поместится все здешнее общество. Зимой они непременно должны устраивать балы по меньшей мере раз в две недели. Отчего мисс Вудхаус не возродит славный старый обычай? Ведь здесь, в Хайбери, ей подвластно все! Мистеру Фрэнку Черчиллу возразили на это, что в Хайбери и ближайших окрестностях мало благородных семей, а издалека к ним на бал никто не поедет, но он все настаивал на своем. Неужели в этих прелестных домишках, которые он видел вокруг, не нашлось бы девушек и молодых людей, способных танцевать? И пускай бы это было смешение сословий — какое в том неудобство? Да, а назавтра каждый с легкостью возвратился бы на прежнее свое место. Такая горячность в споре о балах выдавала в мистере Фрэнке Черчилле страстного любителя танцев. Эмму несколько удивило, что кровь Уэстонов столь явно взяла в нем верх над традициями Черчиллов. Казалось, он в полной мере унаследовал живость, веселость и общительный нрав отца, будучи совершенно чужд черчилловского высокомерия. Пожалуй, ему бы даже не повредило чуточку больше гордиться своим происхождением, ведь его желание быть на дружеской ноге со всеми подряд, не разбирая званий, очень уж тесно граничило с грубостью. Но, вероятно, ему попросту никогда не приходилось иметь дела с низшими сословиями, а посему не следовало строго судить его за то, что было всего лишь следствием веселости и широты натуры. Наконец дамы убедили своего спутника идти дальше. Проходя мимо дома, где жили миссис и мисс Бейтс, Эмма вспомнила, что накануне он собирался у них побывать, и спросила его об этом. — Ах да! Я как раз хотел рассказать вам. Визит был удачный. Я застал всех трех дам. Кстати, благодарю вас за предупредительный намек: я бы, верно, не выдержал тетушкиной говорливости, будь она для меня неожиданностью. А так я остался жив, хотя и просидел у них гораздо дольше, чем было бы разумно. Десять минут — этого вполне могло хватить, к тому же я обещал отцу, что буду дома раньше его. Но нет, я решительно не знал, как спастись от этой дамы. Ни на секунду она не умолкала. Когда вошел мой родитель (он уж меня обыскался), я, к чрезвычайному своему удивлению, обнаружил, что просидел почти три четверти часа. Раньше этого срока добрая леди никак не хотела меня отпускать. — Какова показалась вам мисс Фэрфакс? — Болезненна, очень болезненна. Хотя, полагаю, о молодых дамах не следует так говорить. Верно, миссис Уэстон? Дама не может выглядеть дурно. А ежели серьезно, то мисс Фэрфакс всегда так бледна, что можно заподозрить в ней нездоровье. Ее коже, увы, очень недостает краски. Эмма не могла согласиться с такой оценкой и принялась с жаром защищать цвет лица мисс Фэрфакс: быть может, она и не могла похвастаться румянцем, но и болезненной ее называть не следовало. Такая нежная бледность придавала чертам своеобразную изысканность. Почтительно выслушав свою спутницу, мистер Фрэнк Черчилл ответил, что прежде ему уже говорили подобное, однако сам он превыше всякой изысканности ценит здоровье: румянец преображает даже посредственные черты, а ежели лицо красиво и притом имеет здоровый цвет… Ах, к счастью, ему нет нужды описывать словами, каково это. — Что ж, — молвила Эмма, — о вкусах не спорят. Но, полагаю, ежели оставить цвет лица в стороне, то вы не можете не восхищаться мисс Фэрфакс. Фрэнк Черчилл, смеясь, покачал головой: — Для меня мисс Фэрфакс и цвет ее лица неразделимы. — Часто ли вы встречались с ней в Уэймуте? Часто ли бывали в одной компании? В эту минуту они приблизились к лавке Форда, и мистер Фрэнк Черчилл поспешил воскликнуть: — О! Это, должно быть, тот самый магазин, который, как говорил отец, все здешние жители посещают каждый божий день! Он сам, по его собственным словам, бывает в Хайбери по шесть раз на неделе и всегда имеет поручение к Форду. Ежели это не доставит вам неудобства, прошу вас, войдемте: я тоже должен что-нибудь здесь купить, чтобы сделаться истинным гражданином Хайбери. Перчатки здесь, конечно, продаются? — Да! И перчатки, и все прочее. Ваш патриотизм меня восхищает. Еще до того, как вы приехали, вас здесь любили как сына мистера Уэстона. Но выложите полгинеи у Форда, и можно считать, что популярность сполна вами заслужена. Они вошли. Пока продавец раскладывал перед ними цилиндры из бобрового фетра и аккуратные свертки йоркских перчаток, мистер Фрэнк Черчилл сказал: