— Заметила бы, непременно заметила бы. Если человек сделал нечто недостойное своего положения в обществе, он бывает суетлив и выглядит сконфуженным. Вы, однако, полагаете, будто держитесь молодцом, но ваша бравада, подчеркнутое безразличие с тем же успехом выдают вас, когда мы встречаемся при таких обстоятельствах. Теперь же вам нет нужды стараться. Вы не боитесь, что в вас заподозрят смущение, и потому не пытаетесь казаться выше всех. Я с радостью войду в зал вместе с вами. — Какие нелепости вы говорите! — добродушно возразил мистер Найтли. Хозяева и прочие гости угодили мисс Вудхаус в неменьшей мере, чем мистер Найтли. Ее встретили с сердечностью, которая не могла не тронуть, и таким почтением, какого только можно было желать. Вскоре приехали Уэстоны: оба супруга смотрели на Эмму с любовью и пылким восхищением, а сын, приблизившись к ней, выказал веселое воодушевление, свидетельствовавшее о том, что она предмет его особого внимания. За ужином он оказался рядом, для чего, как она полагала, ему пришлось проявить некоторую ловкость. Общество собралось довольно многолюдное. Кроме Уэстонов и мистера Найтли была еще одна семья, вполне приличная, — помещики, знакомые Коулов. Приехали также мужчины из семейства мистера Кокса, хайберийского адвоката. Позднее ожидали дам, занимавших менее видное положение, в частности мисс Бейтс, мисс Фэрфакс и мисс Смит. Но уже и теперь, за ужином, гостей было слишком много для того, чтобы все они могли участвовать в общей беседе, посему, пока речь шла о политике и о мистере Элтоне, Эмме ничто не мешало сосредоточить все внимание на своем приятном соседе. Лишь когда за столом отдаленно прозвучало имя мисс Фэрфакс, она сочла необходимым прислушаться: хозяйка дома, по-видимому, рассказывала о Джейн нечто интересное. И действительно, лелеемая Эммой часть собственного существа — фантазия — получила обильную пищу: миссис Коул пришла проведать мисс Бейтс, и первым, что бросилось в глаза, едва вошла, было фортепиано, очень красивое — не рояль, но большое пианино. Удивленная миссис Коул поздравила мисс Бейтс и спросила, откуда такой прекрасный инструмент, а та ответила, что его доставили накануне от Бродвуда. Это явилось совершенной неожиданностью как для тетки, так и для племянницы. Сперва, по словам мисс Бейтс, сама Джейн растерялась, не догадываясь, кто бы мог прислать такой подарок, но затем они обе вполне уверились: это, конечно же, не кто иной, как полковник Кэмпбелл. — Больше-то и подумать не о ком, — прибавила миссис Коул. — Я даже удивилась, что они могли сомневаться. Но Джейн, кажется, совсем незадолго до того получила от Кэмпбеллов письмо, в котором о пианино ничего не говорилось. Она, конечно, лучше их знает, но я бы не сделала вывода, что раз они не предупредили, то и подарок не от них. Вероятно, они хотели сделать сюрприз. Многие из гостей согласились с миссис Коул. Все, кто пожелал высказать свое суждение об этом предмете, были равно уверены в том, кем инструмент прислан, и равно рады за мисс Фэрфакс. Говоривших оказалось вполне достаточно, чтобы Эмма могла хранить молчание: думать по-своему, продолжая, однако, прислушиваться к словам хозяйки: — Уверяю вас, господа: никогда еще я не слыхала известия, которое было бы для меня более приятно. Меня всегда огорчало, что Джейн Фэрфакс, такая искусная музыкантша, не имеет собственного пианино, когда во многих домах прекрасные инструменты простаивают без дела. Это было до крайности обидно. Не далее как вчера я сказала мистеру Коулу: мне, мол, больно смотреть на наш новый рояль в гостиной, ведь я сама одной ноты от другой не отличу, а девочки наши только еще начинают учиться. Может статься, у них ничего путного и не выйдет. А у бедняжки Джейн Фэрфакс, которая так бесподобно играет, нет совсем никакого инструмента — даже завалящего старенького спинета, чтобы побренчать по клавишам забавы ради. Мистер Коул со мной согласился, но поскольку он очень уж любит музыку, не смог отказать себе в удовольствии сделать такую покупку. Он надеется, что кто-нибудь из наших добрых соседей будет время от времени любезно заглядывать к нам, чтобы использовать рояль с большей пользой, чем удается нам самим. Для того-то мы и купили инструмент — иначе я бы стыдилась такого приобретения. Быть может, мисс Вудхаус окажет нам честь, согласившись опробовать его нынче вечером? Эмма пообещала исполнить просьбу хозяйки и, решив, что более ничего интересного от нее не услышит, обратилась к Фрэнку Черчиллу: — Отчего вы улыбаетесь? — А вы отчего? — Я? Полагаю, оттого, что полковник так богат и щедр. Пианино — великолепный подарок. — Вы правы. — Мне даже странно, почему Кэмпбеллы прислали его именно теперь, а не прежде. — Вероятно, прежде мисс Фэрфакс никогда надолго здесь не задерживалась. — Странно и то, что они купили ей новый инструмент, хотя могли одолжить свой, который, верно, стоит теперь в лондонском доме, закрытый и никому не нужный. — То рояль. Он, пожалуй, великоват для жилища мисс Бейтс. — Вы вольны говорить что пожелаете, но по вашему лицу я вижу: ваши мысли очень схожи с моими. — Каковы ваши мысли, я не знаю, но скорее всего вы приписываете мне проницательность, которой я не обладаю. Улыбаюсь я всего лишь потому, что улыбаетесь вы. Ежели вас осенила догадка, то я, вероятно, охотно с вами соглашусь, но сейчас я, право, не знаю, с чем должен соглашаться. Если даритель не мистер Кэмпбелл, тогда кто же? — Не допускаете ли вы, чтобы это могла быть миссис Диксон? — Миссис Диксон? И правда! О ней я не подумал. А ей не хуже, чем ее отцу, известно, как приятен был бы мисс Фэрфакс такой подарок. Потом, эта таинственность… Делать сюрпризы более свойственно молодым дамам, нежели пожилым мужчинам. Да, теперь я не сомневаюсь: пианино прислано миссис Диксон. Говорил же я вам, что любые ваши подозрения вмиг станут моими. — Тогда вам следует заподозрить еще и мистера Диксона. — Мистера Диксона? Прекрасно! Да, вернее всего, это общий их подарок. Мы ведь говорили с вами на днях, если помните, о том, как он пламенно восхищался игрой мисс Фэрфакс. — То, что вы тогда сказали, подтвердило мысль, которая возникла у меня еще раньше. Не ставя под сомнение добрых намерений мистера Диксона или мисс Фэрфакс, я не могу не заподозрить, что, сделав предложение ее подруге, он имел несчастье влюбиться в нее саму или же заметил некоторое неравнодушие с ее стороны. Можно высказать две дюжины предположений, и ни одно из них не попадет в цель, но я уверена: неспроста мисс Фэрфакс приехала в Хайбери, вместо того чтобы отправиться с Кэмпбеллами в Ирландию. Здесь ей остается только терпеть лишения и каяться, там же она вкушала бы удовольствия. Все эти слова о воздухе родных мест кажутся мне придуманными только для отвода глаз. Еще бы ничего, если бы сейчас было лето, но кому какая польза от родного воздуха в январе, феврале и марте? В эти месяцы хрупкому здоровью полезней затопленный камин и закрытый экипаж. Хоть вы и берете на себя благородное обязательство разделять со мной мои подозрения, я отнюдь не требую от вас этого. Я лишь откровенно говорю вам, что думаю. — Но, честное слово, ваши предположения кажутся мне очень вероятными. За то, что мистер Диксон предпочитает музицирование мисс Фэрфакс музицированию своей супруги, я вам ручаюсь. — К тому же он спас ей жизнь. Вы слыхали о той морской прогулке, когда она едва не упала за борт, а он ее подхватил? — Я сам там был. — Вот как? Вы были там и, очевидно, ничего не заметили, иначе эта мысль не казалась бы вам теперь новой. Вот я бы на вашем месте сделала много открытий. — Не сомневаюсь. Я же, по своему простодушию, увидел только, что мисс Фэрфакс чуть-чуть не свалилась с корабля, а мистер Диксон ее поймал. Это случилось в один миг. Правда, последовавшее затем всеобщее волнение длилось довольно долго (полагаю, прошло около получаса, прежде чем мы все успокоились), но было оно именно общим: особенных чувств с чьей-либо стороны я не приметил. Это, однако, вовсе не значит, что вы, очутившись на моем месте, не совершили бы каких-нибудь открытий. Тут разговор между Эммой и Фрэнком Черчиллом прервался. Им пришлось, как и всем, чинно сидеть, ожидая окончания довольно-таки продолжительной перемены блюд. Лишь когда стол был заново накрыт и на каждом его углу появилась большая тарелка с закусками, к гостям вернулась прежняя непринужденность, и Эмма сказала: — Это пианино все для меня решило. Для того чтобы утвердиться в моем подозрении, мне кое-чего не хватало, но теперь я знаю вполне достаточно. Помяните мое слово: скоро мы услышим, что инструмент прислан в подарок от мистера и миссис Диксон. — Но если Диксоны станут это отрицать, мы принуждены будем заключить, что фортепьяно куплено Кэмпбеллами. — Нет, я уверена: оно не от Кэмпбеллов. И мисс Фэрфакс это знает, иначе первым делом подумала бы на них. Но она растерялась и ничего не смогла сказать определенно. Быть может, вас я и не убедила, но сама убеждена: главный виновник — мистер Диксон. — Вы, право, обижаете меня, ежели думаете, будто я мог не внять вашим доводам. Вы совершенно подчинили себе мой разум. Сперва, когда я полагал, что вы, как и все, приписываете подарок полковнику Кэмпбеллу, мне виделось в этом только лишь естественное проявление отеческой доброты и более ничего. Потом вы упомянули миссис Диксон, и я понял: вероятнее всего, пианино прислано в знак теплой женской дружбы, — ну а теперь я смотрю на него не иначе как на любовное приношение. Продолжать было, по-видимому, уже ни к чему: мистер Фрэнк Черчилл выглядел так, будто в самом деле искренне уверился в правоте Эммы, поэтому она более ничего не сказала, заговорив о другом предмете. Ужин завершился, подали десерт, вошли дети: гости стали о чем-то их спрашивать, за что-то хвалить, продолжая между прочим о том о сем беседовать друг с другом. Одни замечания выделялись остроумием, другие — глупостью, в основном же это было не хуже и не лучше того, что повторялось изо дня в день: устаревшие новости, тяжеловесные шутки. Вскоре после того как леди перешли из столовой в гостиную, стали прибывать другие дамы, которые не были приглашены к ужину. Вошла и мисс Смит. Любуясь своею милой маленькой подругой, Эмма, быть может, и не находила в ее манерах особого достоинства или изящества, зато видела цветущее очарование и подкупающую безыскусственность, а также от всей души радовалась бодрому и легкому расположению духа. Чуждая излишней сентиментальности, Харриет веселилась, облегчая боль разочарования в любви. Кто бы угадал, глядя на нее, сколько слез она пролила недавно? Находиться в обществе, где все, включая ее самое, нарядно одеты, сидеть, улыбаться и ничего не говорить, а просто быть хорошенькой — для счастья настоящего момента ей более ничего и не требовалось. В отличие от мисс Смит мисс Фэрфакс имела горделивый вид и горделивую поступь, но Эмма подозревала, что Джейн могла бы позавидовать Харриет и охотно согласилась бы терпеть муки той, которая любила (пускай даже безответно, пускай даже мистера Элтона), в обмен на опасное удовольствие сознавать, что сама любима мужем своей подруги. Многолюдность собрания избавляла Эмму от необходимости беседовать с мисс Фэрфакс. Говорить о пианино ей не хотелось. Она уверена была, что уже разгадала секрет, а притворные выражения любопытства считала нечестностью и потому намеренно держалась в стороне. Другие же наперебой кинулись поздравлять счастливую обладательницу инструмента, и Эмма заметила на лице Джейн краску — краску вины, которую та ощущала, говоря о своем «славном друге полковнике Кэмпбелле». Миссис Уэстон, обладательница доброго сердца и музыкального слуха, более других заинтересовалась новостью дня, и мисс Вудхаус не могла не улыбаться, видя настойчивость ее расспросов. Ей так много хотелось узнать и сказать о звучании струн, о клавишах и педалях, что она не замечала того нежелания говорить об этом предмете, которое сама Эмма столь ясно читала на лице прекрасной героини. Вскоре к дамам стали присоединяться джентльмены. Первым был Фрэнк Черчилл — первым и самым неотразимым. Поклонившись en passant[10] мисс Бейтс и ее племяннице, он прямиком направился в ту часть гостиной, где сидела Эмма, и, пока не смог сесть с ней рядом, не садился вовсе. Она представила себе, о чем подумали те, кто их видел. Мисс Вудхаус была его предметом — никто не мог не заметить этого. Рекомендовав ему мисс Смит, она при удобном случае услышала его мнение о своей подруге: никогда прежде не видал он такого милого личика и такой восхитительной наивности. А Харриет призналась, что усматривает в мистере Фрэнке Черчилле некоторое сходство с мистером Элтоном, хотя это, конечно, слишком уж сильный комплимент. Мисс Вудхаус, обуздав негодование, молча отворотилась. При виде Джейн Фэрфакс Эмма и ее новый знакомый многозначительно улыбнулись друг другу, но от разговоров об этой особе разумнее было воздержаться. Он сказал только, что ему давно уж наскучило сидеть в столовой, что он терпеть не может засиживаться в мужском обществе после ужина и всегда выходит одним из первых. Отец его, мистер Найтли, мистер Кокс и мистер Коул, когда он их покидал, с большим увлечением толковали о каких-то приходских делах. То время, что он провел с ними, было, однако, вполне приятным: все они держались как подобает джентльменам и рассуждали очень здраво. О Хайбери в целом — о славном селении, где так много живет почтенных семейств, — мистер Фрэнк Черчилл отозвался с такой похвалой, что мисс Вудхаус даже показалось, будто до сих пор она слишком мало ценила родные места. Спросив о том, каково йоркширское общество и дружны ли обитатели Энскома со своими соседями, Эмма по ответам заключила, что Черчиллы ездят только в некоторые чрезвычайно богатые и знатные дома, расположенные довольно далеко от поместья. Даже и тогда, когда время уж назначено и приглашение принято, миссис Черчилл в последнюю минуту может отказаться ехать под предлогом недомогания или дурного расположения духа. К новым людям она и вовсе никогда не ездит. Сам Фрэнк имеет кое-какие знакомства, но для того, чтобы навестить друзей или пригласить кого-то на ужин, ему зачастую приходится прилагать немалые усилия. Из всего этого Эмма заключила, что в Энскоме молодой человек ведет жизнь более уединенную, чем хотел бы вести, и что сливки хайберийского общества могли подарить ему то, чего он не получал дома. Между тем Черчиллы очень его ценили. Он не хвалился, но и без хвастовства было ясно: племянник мог влиять на тетку даже тогда, когда она не желала слушать мужа. Эмма, смеясь, сказала об этом, и мистер Фрэнк Черчилл признался, что, пожалуй, ему и вправду — если не сразу, то со временем — удается убедить тетушку почти во всем. Пару раз, однако, он все же терпел поражение. К примеру, как ни велико было его желание отправиться за границу и как ни старался он добиться от миссис Черчилл разрешения — все напрасно. С тех пор минул год. Теперь жажда дальних странствий стала в нем слабеть. О второй своей неудаче мистер Фрэнк Черчилл не рассказал, но Эмма предположила, что дело касалось его стремления исполнять сыновние обязанности. — Я давеча сделал ужасающее открытие, — молвил он после непродолжительного молчания. — Завтра будет уже неделя, как я гощу в Рэндалсе: позади половина отпущенного мне срока, — никогда прежде не замечал, чтобы время летело так быстро. Целая неделя минула, а я, кажется, едва-едва начал наслаждаться моим пребыванием здесь. Только-только познакомился я с миссис Уэстон и остальными… — Быть может, теперь вы жалеете о том, что полностью потратили один из немногих дней на стрижку волос? — Нет, — улыбнулся Фрэнк Черчилл. — Об этом я нисколько не жалею. Я лишь тогда бываю рад видеть друзей, когда не сомневаюсь, что и им мой вид приятен. Теперь все джентльмены уже были в гостиной, и Эмме пришлось на несколько минут прервать беседу с мистером Фрэнком Черчиллом, чтобы уделить внимание хозяину. Когда тот отошел, она вновь обратила взгляд на нового друга: в эту минуту он пристально смотрел на мисс Фэрфакс, сидевшую прямо против него. — В чем дело? — спросила Эмма. Он вздрогнул: — Благодарю, что вывели меня из задумчивости. Боюсь, я мог показаться неучтивым, но мисс Фэрфакс до того странно причесалась… До того странно… Я засмотрелся, потому что в жизни не видывал ничего столь невообразимого. Ну и завитки! Такой прически ни одна другая дама не носит. По видимости, это плод собственной ее фантазии. Или так модно нынче в Ирландии? Не спросить ли мне у ней самой — как вы полагаете? Да! Я пойду и спрошу. А вы посмотрите, как она примет мой вопрос: покраснеет или нет. Затею осуществили незамедлительно. Через несколько мгновений Эмма увидела мистера Фрэнка Черчилла стоящим перед Джейн Фэрфакс. Он заговорил, но изменилось ли при этом лицо его собеседницы, сказать было нельзя: он нечаянно заслонил ее своей спиной. Прежде чем Фрэнк Черчилл успел возвратиться, пустующее кресло заняла миссис Уэстон. — Вот за что я люблю многолюдные вечеринки: можно подсесть к кому угодно и о чем угодно поговорить. Милая моя Эмма, мне давно не терпится с вами побеседовать. Я, как и вы, все это время строила планы и делала открытия, которыми должна поделиться с вами немедля, покамест они еще свежи. Знаете ли вы, как мисс Бейтс и ее племянница сюда попали? — Как? По приглашению. Разве нет? — Ах да, конечно, но каким образом они сюда добрались? — Пешком, очевидно. Выбирать им не приходится. — Совершенно верно. Мне давеча подумалось, что это будет очень печально, если Джейн Фэрфакс придется возвращаться домой пешком, поздним вечером да еще и в такой холод. Я посмотрела на нее: хороша, как никогда, но, как мне показалось, несколько взвинченна. Долго ли простудиться в таком состоянии? Бедняжка! Я не могла допустить, чтобы она повредила своему здоровью, и потому, как только мистер Уэстон к нам вышел, заговорила с ним о карете. Вы, верно, догадываетесь, с какой охотой он согласился исполнить мою просьбу. Тогда, заручившись его согласием, я направилась прямиком к мисс Бейтс, чтобы сказать ей, что наш кучер сперва отвезет домой их, а уж потом мы поедем сами. Это должно было ее успокоить. Добрейшая женщина! Она прямо-таки рассыпалась в благодарностях. Мол, нет на свете никого счастливей ее. Однако, сотню раз меня поблагодарив, она сказала, что нам нет нужды беспокоиться: они приехали сюда в карете мистера Найтли и назад поедут в ней же. Я была очень удивлена — обрадована, конечно же, и чрезвычайно удивлена. Такая доброта, такая предупредительность! Не многие мужчины могут быть столь внимательны. Более того, зная привычки мистера Найтли, я могу предположить, что, если б не мисс Бейтс и мисс Фэрфакс, он бы и вовсе обошелся без экипажа. Пара лошадей ему только затем и понадобилась, чтобы помочь дамам. — Вполне вероятно, — ответствовала Эмма. — Более чем вероятно. Мистер Найтли, как никто другой, склонен от чистого сердца оказывать друзьям такие полезные услуги. Он по-светски не слишком любезен, но очень добр. Человеколюбие не позволило ему пренебречь слабым здоровьем мисс Фэрфакс. И я не знаю никого, кто творил бы благие дела с такой скромностью. Мы приехали с ним в одно время: я видела, что сегодня он взял лошадей, и даже посмеялась над ним, — но он ни единым словом не выдал истинной причины. Миссис Уэстон улыбнулась: — Вы склонны видеть в мистере Найтли простую, бескорыстную доброту, однако я не вполне разделяю эту вашу склонность. Пока я слушала мисс Бейтс, меня вдруг поразила догадка, от которой я никак не могу освободиться. Чем больше думаю, тем более утверждаюсь в своем подозрении. Одним словом, я мысленно сосватала мистера Найтли и Джейн Фэрфакс. Это у меня от вас: как говорится, с кем поведешься, таков и будешь… А вы что скажете? — Мистер Найтли и Джейн Фэрфакс? — вскричала Эмма. — Миссис Уэстон, голубушка, да как такое могло прийти вам в голову? Мистер Найтли! Чтобы мистер Найтли женился, а маленький Генри перестал быть наследником Донуэлла? Ну уж нет! Донуэлл достанется Генри! Я не согласна, чтобы мистер Найтли женился, да у него наверняка и в мыслях нет ничего подобного. Поверить не могу, что вы такое подумали! — Дорогая Эмма, я же объяснила вам, откуда у меня это подозрение. Я не намерена устраивать его женитьбу и не хочу ни в чем ущемить милого малыша Генри, но обстоятельства говорят сами за себя, и ежели мистер Найтли в самом деле надумает обзавестись семейством, вы ведь не потребуете, чтобы он отказался от этого намерения ради будущего благосостояния шестилетнего мальчика. — Непременно потребую! Я не позволю, чтобы Генри пострадал. Мистер Найтли женится! Нет уж! Я прежде не допускала такой мысли и впредь не допущу. Да еще на ком — на Джейн Фэрфакс? — Он всегда придерживался самого лестного мнения о ней, и вы это прекрасно знаете. — Но такой союз был бы сущим безрассудством! — Я сужу не о том, насколько он выгоден, а лишь о том, насколько вероятен. — Мне он отнюдь не представляется вероятным, если вы раскрыли мне все обстоятельства, ни о чем не умолчав. Мистер Найтли добр и щедр — уверяю вас, этого вполне довольно для того, чтобы предоставить дамам пару лошадей. Старушек Бейтс он жалеет и, гостит у них Джейн Фэрфакс или нет, всегда рад оказать им услугу. Дорогая моя миссис Уэстон, вам не следует приниматься за сватовство — ничего путного у вас не выйдет. Джейн Фэрфакс — хозяйка аббатства Донуэлл! Ах нет, нет! Все мои чувства восстают против этого. Ради блага самого мистера Найтли я не позволю ему совершить этакое безумство! — Опрометчивость, если угодно, но не безумство. Она бедна и, пожалуй, несколько молода для него, в остальном же они, насколько могу судить, вполне подходят друг другу. — Но мистер Найтли не хочет жениться. Уверена, он и не помышлял о женитьбе. Так не подсказывайте ему эту мысль! К чему мистеру Найтли жена? Он и без нее вполне счастлив: у него ферма, овцы, библиотека и уйма приходских дел. Притом он души не чает в племянниках. Сердце его не пустует, время занято. Стало быть, жениться ему незачем. — Милая Эмма, это верно лишь до тех пор, пока он сам так думает. Но если он вправду влюблен в Джейн Фэрфакс… — Глупости! До Джейн Фэрфакс ему нет никакого дела. Во всяком случае, я ручаюсь, что любовь тут ни при чем. Он всегда рад помочь ей и ее родным, но… — Ежели так, — рассмеялась миссис Уэстон, — то он окажет Джейн Фэрфакс поистине неоценимую помощь, сделав ее хозяйкой своего имения. — Это будет только для нее благом, а для него, несомненно, — злом. Такой женитьбой он опозорит и принизит себя. Неужто он сможет терпеть мисс Бейтс в качестве родственницы? Каждый божий день она станет являться в аббатство и благодарить его за то, что он облагодетельствовал ее племянницу. «Ах как вы добры! Как мы вам признательны! — заладит она. — Ах, ведь вы и прежде были таким любезным соседом!» А потом возьмет да и сменит предмет на полуслове, заговорив о старой юбке своей матушки: юбка, дескать, не такая уж и старая, еще долго сможет послужить. Да и вообще, слава богу, все юбки у них очень ноские. — Полноте, Эмма, не совестно ли вам ее передразнивать? Вы принуждаете и меня смеяться над ней, а это грешно. Уверяю вас, мисс Бейтс не будет мистеру Найтли в тягость. Такие мелочи его не раздражают. Он предоставит ей болтать сколько душе угодно, а ежели сам захочет что-то сказать, тогда попросту возвысит голос. Вопрос не в том состоит, хорош ли будет для него такой союз, а в том, желает ли он его, и я полагаю, что желает. Я слышала (и вы, верно, слышали тоже), с какой похвалой отзывается он о Джейн Фэрфакс. Он принимает в ней участие, тревожится о ее здоровье, обеспокоен тем, что будущее ее не обеспечено. В моем присутствии он так сердечно говорил об этом! А в какой восторг его приводят ее пение и игра на фортепиано! Как-то раз он даже сказал, что слушал бы и слушал мисс Фэрфакс без конца… Ах, чуть не позабыла! Касательно того инструмента, который прислан неизвестным дарителем. Мы все предпочли думать, будто это полковник Кэмпбелл, но не может ли быть, чтобы пианино подарил мистер Найтли? Мне трудно его не заподозрить. Такая щедрость очень уж свойственна именно ему, даже если б он и не был влюблен.