— Не тратить на это более ни секунды. Будьте любезны, миссис Форд: в Хартфилд. — Ох, это и вправду лучше всего, — молвила Харриет, вполне удовлетворенная. — Мне вовсе и не хотелось, чтобы сверток доставили к миссис Годдард. С улицы послышались шаги и голоса двух дам, — вернее, шаги двух дам и голос одной. В дверях Эмма и Харриет встретились с миссис Уэстон и мисс Бейтс. — Любезная мисс Вудхаус! — воскликнула вторая. — Бегу к вам, чтобы просить: сделайте такое одолжение, загляните к нам и скажите ваше мнение о пианино. Да вот хоть и с мисс Смит. Как поживаете, мисс Смит? Благодарю вас, я тоже, слава богу. Так вот я уговорила миссис Уэстон пойти со мной и тоже вас просить. Уж ей-то вы не откажете. — Надеюсь, миссис Бейтс и мисс Фэрфакс… — Здоровы, очень вам признательна. Моя матушка чувствует себя превосходно, а Джейн вчера нисколько не простудилась. Как здоровье мистера Вудхауса? О, я очень этому рада! Миссис Уэстон сказала мне, что вы здесь, а я сейчас ей и говорю: «Я непременно должна бежать к мисс Вудхаус и просить ее к нам, ежели она позволит. Матушка будет счастлива ее видеть, и она, верно, не откажется, когда подобралась такая славная компания». И мистер Черчилл тоже сказал: «Ступайте позовите мисс Вудхаус. Любопытно услышать ее мнение, ведь она знает толк в инструментах». А я отвечаю: «Ежели со мной пойдет кто-нибудь из вас, мисс Вудхаус скорее согласится». — «Погодите полминутки, — сказал тогда он, — покамест я закончу». Он, видите ли, был так несказанно любезен, что взялся починить матушкины очки. Из них нынче утром клепочка выскочила. Ах, до чего же он любезен! Матушка ведь, с тех пор как сломала очки, совсем их не носила — не держались они… Всякому, кто пользуется очками, следует иметь запасную пару. Да-да, непременно следует. Это Джейн так сказала. Я-то собиралась отнести их к Джону Сондерсу, да все утро как-то недосуг было. То одно меня отвлечет, то другое — всего не перескажешь. Сперва Пэтти пришла сказать, что кухонная труба забилась. «Ох, Пэтти! — говорю я. — До чего же это не ко времени! Мы еще очки твоей госпожи починить не успели, а тут ты…» Потом принесли печеные яблоки: миссис Уоллис прислала их с мальчонкой. Они, Уоллисы, всегда очень добры к нам. Слыхала я, что люди говорят, будто миссис Уоллис бывает неучтива и может грубо ответить, но мы от их семейства ничего, кроме доброты, не видали. И это не может быть оттого, что мы их покупатели. Много ли хлеба мы съедаем — втроем-то? Наша дорогая Джейн, кстати сказать, завтракает так скудно, что вы бы ужаснулись, ежели бы увидели, как мало она кушает. Матушке я об этом не говорю, чтобы не огорчать. Сперва одно скажу, потом другое — старушка и не замечает. Ну а в полдень, когда проголодается, Джейн охотнее всего кушает печеные яблочки. Они чрезвычайно полезны. На днях я имела возможность спросить об них у мистера Перри — мы повстречалась на улице. Я, однако, и прежде не сомневалась в полезности печеных яблок: мистер Вудхаус не раз хвалил их. Полагаю, он, мистер Вудхаус, и не признает иных фруктов, кроме печеных. А у нас частенько бывают яблочки в тесте, у Пэтти они отлично выходят… Ну, миссис Уэстон, смею надеяться, что барышни вам не откажут и почтят нас визитом. Эмма была «счастлива» посетить миссис Бейтс, поэтому они направились наконец к выходу и, пожалуй, вышли бы без помех со стороны мисс Бейтс, если б она не увидала в последний момент хозяйку магазина: — Как поживаете, миссис Форд? Прошу прощения, я только теперь вас приметила. Слыхала, вам привезли премиленькие новые ленты из города. Джейн вчера вернулась очень довольная. Спасибо вам, перчатки пришлись как раз впору, только в запястье малость великоваты, но Джейн их ушьет. Выйдя в конце концов из лавки, мисс Бейтс произнесла, обращаясь к своим спутницам: — О чем бишь я говорила? Эмма мысленно спросила себя, какой из множества предметов, которых та успела коснуться, будет избран для нового монолога. — Право слово, не помню, о чем… Ах да! Очки моей матушки. Как любезно со стороны мистера Фрэнка Черчилла! «Полагаю, я смогу их починить, — сказал он. — Чрезвычайно люблю такую работу». Сейчас видно, до чего он… Я и прежде слыхала о нем много хорошего, но он превзошел всякие ожидания. Поздравляю вас, миссис Уэстон, сердечно поздравляю! Именно о таком сыне всякий родитель… «Чрезвычайно люблю такую работу». Никогда не позабуду, как он это сказал. А потом я вынесла из кладовой печеные яблоки, чтобы наши друзья, быть может, угостились, ежели пожелают оказать нам такую честь. Тогда мистер Черчилл прямо сразу и говорит: «Никакие другие фрукты не сравнятся с этими домашними печеными яблочками, аппетитней которых я никогда не видывал». Ах, до чего приятно… По его манере я тотчас поняла, что он это не просто из учтивости говорит. Яблоки и впрямь чудо как хороши: миссис Уоллис запекает их отменно. Только мы просим, чтоб их ставили в печку дважды, а мистер Вудхаус взял с нас обещание, что будем трижды… Надеюсь, мисс Вудхаус любезно согласится меня не выдавать. Сорт у яблок самый подходящий для запекания — уж это несомненно. Все донуэллские, мистер Найтли щедро нас ими одаривает. Каждый год присылает по мешку. Нигде больше нет таких славных зимних яблок, как те, что дает одна из его яблонь. Или их две… Матушка говорит, что в годы ее молодости Донуэлл славился своим фруктовым садом. А как мы были поражены на днях, когда сам мистер Найтли к нам пожаловал! Джейн как раз кушала его яблоки. Мы стали говорить о них и о том, как она их любит. Мистер Найтли спросил, не кончается ли у нас запас. «А то, — говорит, — пришлю вам еще. У меня их столько, что одному-то с ними не управиться. Уильям Ларкинс в этом году оставил для домашнего потребления еще больше, чем в прошлом. Так я непременно пришлю вам, пока не испортились». Я стала просить его, чтоб не присылал, но не могла не признаться, что у нас в самом деле осталось не так уж много — всего с полдюжины яблочек, которые мы берегли для Джейн. И все ж таки мне сделалось неловко, и я стала отказываться, ведь мистер Найтли и без того был к нам очень щедр. И Джейн говорила то же самое. А когда он ушел, она со мной едва не побранилась… Но нет, не побранилась, конечно, — никогда в жизни мы с ней не ссорились… Вернее сказать, она очень огорчилась оттого, что я призналась, что яблоки почти закончились. Мне, мол, следовало ответить: «Спасибо, у нас их еще очень много». — «Ах, моя милая, — говорю я ей, — я ведь отказывалась как могла». В тот же день к нам пришел Уильям Ларкинс и принес большую корзину с яблоками того же сорта — на целый бушель[11], не меньше. Уж как я была признательна! Тотчас спустилась и всячески благодарила — это, вы знаете, само собой. Уильям Ларкинс — давний наш знакомый. Я всегда рада его видеть. А потом я узнала от Пэтти, что, оказывается, нам отдали все зимние яблоки, какие оставались в аббатстве. Теперь там ни запечь, ни сварить нечего. Сам Уильям как будто не в обиде: напротив, рад, что много удалось продать. Он, знаете ли, больше всего печется о выгоде для своего хозяина. А вот миссис Ходжиз, по его словам, недовольна. Ворчит. По весне, дескать, не из чего будет даже яблочного пирожка для мистера Найтли испечь. Все это Уильям Ларкинс сказал моей Пэтти, но просил не брать в голову и нам ничего не передавать. Мол, миссис Ходжиз пускай себе сердится, это не в диковинку. Когда так много продано, уж и неважно, кто оставшееся доест. И Пэтти все мне рассказала, и я так была потрясена! Мистер Найтли нипочем не должен узнать, что я знаю, не то он будет… Я и Джейн не хотела говорить, но, на беду, у меня само как-то вырвалось. В ту самую минуту, когда мисс Бейтс завершила наконец свое повествование, Пэтти как раз отворила перед ними дверь. Исчерпав запас новостей и не имея нового предмета, она принялась осыпать визитеров, поднимавшихся по лестнице, одними лишь бессвязными изъявлениями своего доброжелательства: — Ах, прошу вас, миссис Уэстон, осторожнее: здесь, на повороте, приступка. Умоляю вас, мисс Вудхаус, будьте осторожны: у нас тут довольно темно. Не мешало бы, чтоб наша лестница была пошире да посветлей… Мисс Смит, пожалуйста, не оступитесь! Ох, мисс Вудхаус, по-моему, вы ушибли ножку. Мисс Смит, приступка… Глава 10 Маленькая гостиная, куда вошли посетители, являла собой картину чистой безмятежности: миссис Бейтс, не имея возможности заниматься привычным своим делом, дремала у камина. Рядом, за столиком, мистер Черчилл корпел над ее очками, а мисс Фэрфакс сидела спиной к ним за фортепиано. Как ни поглощен был молодой джентльмен своей работой, при появлении Эммы лицо его просияло улыбкой, и негромким голосом он произнес: — Рад снова видеть вас. Вы пришли минут на десять раньше, чем я ожидал. А я, как видите, пытаюсь быть полезным. — Неужели вы до сих пор не закончили? — удивилась миссис Уэстон. — Если так, то как серебряных дел мастер вы на жизнь не заработаете. — Я не все это время трудился над очками. Нужно было помочь мисс Фэрфакс установить как следует инструмент: он немного шатался — вероятно, из-за неровности пола. Видите? Мы подложили бумагу под одну из ножек. Вы очень любезны, мисс Вудхаус, что согласились прийти. Я, признаюсь, боялся, как бы вы не заспешили домой. Устроив так, чтобы Эмма села с ним рядом, он принялся выискивать для нее лучшее печеное яблочко, а затем, пока работал, то и дело обращался к ней за помощью, то за советом. Лишь спустя некоторое время мисс Фэрфакс была готова снова сесть за фортепиано. Это промедление Эмма отнесла на счет ее нервического состояния: Джейн еще не свыклась с новым своим инструментом и не могла прикоснуться к нему без волнения. Прежде чем играть, ей нужно было сперва успокоиться. Этот трепет, независимо от его сокрытой причины, пробудил сострадание в сердце Эммы, и она мысленно дала зарок более не разоблачать чувств Джейн перед соседями. Наконец мисс Фэрфакс заиграла. Первые такты прозвучали неуверенно, но вскоре слушатели смогли вполне оценить достоинства инструмента. Миссис Уэстон, очень хвалившая его прежде, снова пришла в восторг, и Эмма с ней согласилось: выдержав придирчивый суд, пианино было признано отличным. — Уж не знаю, кто тот, кому полковник Кэмпбелл поручил покупку пианино, — молвил Фрэнк Черчилл, улыбаясь мисс Вудхаус, — но выбор сделан недурно. В Уэймуте я много слышал о музыкальном вкусе полковника. И он, и его друзья, несомненно, высоко оценили бы эту мягкость верхних нот. Полагаю, мисс Фэрфакс, что он или дал своему помощнику подробнейшие указания, или написал самому Бродвуду. Как вы полагаете? Джейн не обернулась, хотя могла и не слышать вопроса, потому что в этот самый момент с ней говорила миссис Уэстон. — Прошу вас, перестаньте, — шепотом попросила Эмма. — Мое предположение было случайным. Не смущайте ее. Фрэнк Черчилл покачал головой и улыбнулся так, словно не имел ни сомнений, ни жалости, и вскоре начал снова: — Полагаю, ваши друзья в Ирландии очень рады за вас, мисс Фэрфакс. Смею предположить, что они часто о вас думают, силясь угадать, доставлен к вам инструмент или же еще нет. Как по-вашему, знает ли полковник Кэмпбелл о том, что его подарок уже опробован? Сам ли он обо всем распорядился или же, не назначив определенного дня, просто просил доставить вам фортепьяно наиболее удобным способом, когда позволят обстоятельства? Фрэнк умолк, но на сей раз мисс Фэрфакс не могла уклониться от ответа, потому что не могла его не слышать. — Пока я не получила от полковника Кэмпбелла письма, поэтому ничего не могу утверждать положительно, только разве что предполагать. Спокойствие, с которым она произнесла эти слова, было явно деланым, и Фрэнк воскликнул: — Ох уж эти предположения! Иногда они верны, а иногда ложны. Хотел бы я предположить, когда наконец совладаю с этой заклепкой! И каких только глупостей, мисс Вудхаус, не городит человек, когда занят трудной работой! Правда, он может и вовсе молчать. Настоящий ремесленник, надо полагать, держит язык за зубами, но нам, джентльменам, только дай волю поговорить… Мисс Фэрфакс сказала что-то о предположениях… А, кстати, вот и готово! Фрэнк Черчилл обратился к миссис Бейтс: — Имею удовольствие, сударыня, возвратить вам очки исцеленными (по крайней мере на какое-то время). И матушка, и дочь принялись горячо его благодарить. Спасаясь от несколько неумеренных изъявлений признательности со стороны последней, Фрэнк подошел к мисс Фэрфакс, по-прежнему сидевшей за фортепиано, и попросил: — Не будете ли вы столь любезны исполнить один из тех вальсов, что мы танцевали вчера? Я хотел бы заново пережить те мгновения. Для вас они были, очевидно, не так сладостны, как для меня. Вы казались усталой и, верно, рады были, когда танцы завершились, но я бы все отдал — все, что только может отдать человек, — лишь бы продлить бал еще на полчаса. Джейн сыграла. — Какое это блаженство — вновь слышать мелодию, сделавшую тебя счастливым! Если я не ошибаюсь, этот же самый вальс звучал в Уэймуте? Мисс Фэрфакс бросила на него быстрый взгляд, густо покраснела и заиграла другую пьесу. Фрэнк Черчилл взял ноты, лежавшие подле инструмента, и сказал Эмме: — Вот эта вещь для меня нова. Знаете ее? Это Крамер[12]. А вот собрание ирландских песен. Не трудно догадаться, откуда оно: должно быть, прислано вместе с инструментом. Полковник Кэмпбелл очень предусмотрителен, не так ли? Он знал, что здесь мисс Фэрфакс не раздобудет нот. Этот знак внимания следует, на мой взгляд, ценить особенно высоко — как свидетельство подлинно сердечного расположения дарителя. Все-то он предусмотрел, ничего не сделал в спешке. Так заботлив может быть лишь тот, кто всей душой любит мисс Фэрфакс. Колкость этого замечания пришлась не вполне по вкусу Эмме, и все же оно ее позабавило. Взглянув на Джейн Фэрфакс, она поймала тень улыбки, которая хоть и сопровождалась краской смущения, но вместе с тем говорила о тайном восторге. Заметив это, Эмма сочла себя вправе смеяться шуткам Фрэнка Черчилла, более не страдая от угрызений совести, ибо милая, прилежная, безупречная Джейн Фэрфакс все же лелеяла, очевидно, отнюдь не похвальные чувства. Мистер Черчилл сел подле мисс Вудхаус со стопкой нотных тетрадей, и они стали вместе их просматривать. Улучив удобный момент, Эмма шепнула: — Вы говорите слишком прямо. Боюсь, она понимает ваши намеки. — Очень надеюсь. Я говорю именно для того, чтобы быть понятым, и нисколько не стыжусь своих слов. — А мне, по правде сказать, немного совестно, и я жалею о том, что эта мысль пришла мне в голову. — Напрасно. И вы хорошо сделали, поделившись со мной. Теперь я знаю, к чему приписать ее загадочные взгляды и странные привычки. Стыдиться нужно не вам, а ей. Ежели она поступает дурно, то должна это чувствовать. — Полагаю, она не совсем лишена совести. — Не слишком-то заметно. Вот, извольте: заиграла «Роберта Эдера» — его любимую ирландскую песню. Вскоре мисс Бейтс, оказавшаяся подле окна, завидела невдалеке всадника: — Боже мой! Да это мистер Найтли! Я должна поговорить с ним, если это можно, поблагодарить его. Здесь я не стану открывать окно, чтобы вас не простудить. Пойду лучше в комнату матушки. Смею надеяться, он не откажется зайти, когда узнает, кто у нас в гостях. Какая это радость, что все вы здесь собрались! Какая честь для нашей маленькой гостиной! Говоря это, мисс Бейтс была уже в соседней комнате и отворяла окно, затем выглянула наружу и не замедлила окликнуть мистера Найтли. Каждое их слово было так отчетливо слышно гостям, словно было произнесено в доме. — Как поживаете, мистер Найтли? Чудесно, благодарю. Я так признательна вам за вчерашний экипаж! Мы вернулись как раз вовремя, сразу после матушки. Прошу вас, зайдите, сделайте милость! Здесь ваши друзья… Мисс Бейтс говорила бы, вероятно, еще долго, но мистер Найтли, решительно вознамерившись тоже быть услышанным, громко и властно произнес: — Здорова ли ваша племянница, мисс Бейтс? Надеюсь, что все вы в добром здравии, но мисс Фэрфакс беспокоит меня особо. Не простудилась ли она вчера? Хорошо ли чувствует себя нынче? И мисс Бейтс, лишившись возможности отступить в сторону, принуждена была дать прямой ответ на вопрос. Слушателей это позабавило. Миссис Уэстон многозначительно взглянула на Эмму, но та лишь скептически покачала головой. — Мы вам так благодарны за карету, так благодарны! — вновь затараторила мисс Бейтс, но мистер Найтли прервал ее: — Я еду в Кингстон. Может, вам что-нибудь нужно? — Ах боже мой! В Кингстон? Ну надо же! Миссис Коул на днях было что-то нужно в Кингстоне. — У миссис Коул есть слуги. Могу ли я быть полезен вам? — Нет, благодарю вас. Вы бы лучше зашли. Знаете ли вы, кто у нас в гостях? Мисс Вудхаус и мисс Смит. Они любезно заглянули к нам послушать новое фортепьяно. Прошу вас, оставьте коня в «Короне» и приходите! — Ну что ж, — раздумчиво произнес мистер Найтли, — разве что на пять минут… — А еще к нам пожаловали миссис Уэстон и мистер Черчилл. Какое это наслаждение, когда рядом столько друзей! — Спасибо, но я, пожалуй, все же загляну в другой раз: сейчас у меня и двух минут не найдется — нужно срочно ехать в Кингстон. — Ох, ну войдите же! Они так рады будут видеть вас! — Нет, ваша гостиная и так уж полна. Я зайду к вам в другой день и послушаю пианино. — Ах как жаль! Ах, мистер Найтли, какой чудесный, какой приятный вечер был вчера! Случалось ли вам видеть, чтобы молодежь так славно танцевала? Ну разве не прекрасно… мисс Вудхаус и мистер Фрэнк Черчилл… Бесподобно! — В самом деле бесподобно, иначе не скажешь, ведь, полагаю, они оба слышат каждое наше слово. Однако я не понимаю, — повысил голос еще сильнее мистер Найтли, — отчего бы не отметить также и мисс Фэрфакс. На мой взгляд, она танцует очень хорошо, а миссис Уэстон аккомпанирует так, как никто другой во всей Англии. Теперь же, если ваши друзья умеют быть благодарными, то в ответ непременно столь же громко похвалят и нас с вами, но слушать это мне недосуг. — Мистер Найтли, еще секундочку! Это очень важно! Мы с Джейн так потрясены! Мы так потрясены были, когда получили ваши яблоки! — В чем же дело?