– Мой покойный муж… – начала миссис Уайтинг и затем, помолчав: – Вы его когда-нибудь видели? – Не думаю. Майлз учился в колледже, когда Ч. Б. Уайтинг пустил себе пулю в лоб. В этой самой беседке, по слухам. На самом деле, встречаясь здесь с миссис Уайтинг, он каждый раз делал над собой усилие, чтобы не искать глазами следов выстрела – щербинку на решетке беседки или вмятину на балке. Старуха пристально поглядела на него и пожала плечами. Легкость, с которой она предавалась воспоминаниям о человеке, лишившем себя жизни, – собственном муже, кстати, – всегда поражала Майлза. Она будто делала это нарочно, понимая, что у ее слушателей подобные воспоминания вызывают неловкость, но только не у самой миссис Уайтинг. – Скорее всего, видели, но не знали, кто это. Он был из тех мужчин, которых и не заметишь, если не знаешь, сколько у них денег. – Вы же его заметили, – не удержался Майлз. – Верно, – усмехнулась старуха, – и я только что объяснила почему. В принципе, он был не глупее большинства мужчин, и, однако, вы ни за что не догадаетесь, чем он был занят, когда я с ним познакомилась. Он задумал изменить течение вот этой самой реки, не более и не менее. Истратил кучу денег, прокладывая каналы с помощью динамита, возводя заграждения и дамбы выше по течению, не говоря уж о взятках чиновникам, чтобы получить разрешение на свои затеи, и все это лишь для того, чтобы мусор не прибивало к нашему берегу. Он умер, веря, что победил реку, – каков сумасброд, а? Майлз пожал плечами, он был слишком зол на старуху, чтобы притворяться, будто его увлек рассказ о самонадеянности богачей. – Но сейчас река опять делает что хочет, а хочет она прибивать трупы животных и всякую иную дрянь к моей очаровательной лужайке. Отсюда и аромат, который вы ощутили, придя сюда. Что и требовалось доказать. Жизнь как река. Мы воображаем, будто можем изменить ее течение, хотя конечный пункт назначения всегда один и тот же, и поскольку у нас нет реального выбора, мы остаемся верны своим прихотям. Люди твердят об эгоизме, но это лишь очередная блажь, ибо эгоизма не существует в природе. Ваша дорогая матушка никак не могла смириться с этим, сколько я ее ни убеждала. В определенном смысле она была похожа на моего покойного мужа, разве что ей всегда хотелось перенаправить человеческие реки. Майлз сделал вид, будто изучает царапину на руке, оставленную Тимми, рваный порез, уже начинавший распухать, кровоточа; кожу пощипывало. Может, Грейс Роби и вправду была настолько сумасбродна, что верила в свою способность изменить чужую жизнь. Несомненно, за Макса она вышла, имея в виду именно это. Однако разница все же имелась: Грейс никогда бы не задалась целью изменить русло реки, для того чтобы всякий мусор не оседал на ее берегу. Он собрался было указать миссис Уайтинг на это различие, но тут же передумал. – Могли бы сказать мне, что Синди дома, – попытался он сменить тему. – Она хотела сделать вам сюрприз, – отвечала старуха, наклоняясь и заглядывая под стол. А когда она выпрямилась, Майлз вытаращил глаза – на руках у нее была кошатина Тимми. Временами Майлз подозревал, что кошек на самом деле две, одинаково пакостных; он никогда не видел, чтобы Тимми перемещалась из одного места в другое, она просто материализовалась внезапно и где угодно. Раздвижная дверь была по-прежнему закрыта. Как Тимми выбралась наружу, а затем пересекла просторную, аккуратно подстриженную лужайку так, чтобы он ее не заметил? Майлз вытер кровь носовым платком, с опаской поглядывая на кошку и недоумевая в который раз, зачем держать столь кровожадного питомца, когда прямо за домом течет полноводная река. Предыдущий хозяин Тимми принял единственно верное решение. Сейчас, однако, Тимми совершенно не походила на серийного убийцу. Прильнув к груди хозяйки, она громко заурчала и уставилась на Майлза со свойственной кошкам индифферентностью; ее веки медленно смыкались, словно Тимми клонило ко сну, а затем снова раскрывались, являя зрачки цвета мочи. – Кто из них вас оцарапал, моя дочь или эта девочка? – Господи, усыпите ее наконец, – сказал Майлз, неоднократно предлагавший свои услуги в этом деле. – И не на полчаса. – Дорогой мой, – улыбнулась старуха, – когда вы расстроены, трудно понять, о ком вы говорите. Полагаю, о кошке, но поправьте меня, если я ошибаюсь. – Боюсь, – вздохнул Майлз, – это я расстроил ее. Я не хотел… – Бедный Майлз. У вас чересчур развитое чувство ответственности. Уверена, вы понимаете, что не несете ответственности за грустное существование моей дочери. Вы были ребенком, когда с ней произошел несчастный случай. На самом деле то ужасное событие было одним из его наиболее ранних и ярких воспоминаний. Майлз не видел, как девочка попала под машину, но о происшествии в городе говорили долго, обстоятельно, и жуткие картины застревали в его детском сознании. Автомобиль сшиб девочку, а потом протащил по дороге, сломав ей обе ноги и повредив таз. Вдобавок она получила серьезную травму головы и в больнице почти сразу впала в кому, и надежда на то, что она выживет, таяла с каждым днем. Власти развернули лихорадочные и упорные поиски светло-зеленого “понтиака”, рванувшего, согласно показаниям свидетелей, с места происшествия. Майлз до сих пор помнил, как все владельцы “понтиаков” в Эмпайр Фоллз попали под подозрение. Сперва решили, что водитель был из местных, поскольку происшествие случилось по другую сторону Железного моста – там, где обитали Уайтинги. В ту пору за мостом особо ничего и не было, кроме усадьбы Уайтингов и загородного клуба. Отец Джимми Минти ездил на старом побитом красном “понтиаке” и всегда оставлял его в проулке между своим домом и домом Роби, как бы напоминая, что у него имеется машина, а у них нет; по крайней мере, далеко не всегда имеется. Макс постоянно покупал автомобили, но редко вносил за них платежи, и поэтому машины у них каждый раз изымали. В детстве Майлз решил, что изъятия напрямую связаны с исчезновениями отца, и однажды спросил у матери, правда ли, что Макса изъяли вместе с автомобилем; вопрос рассмешил мать, а Майлз почувствовал себя дурачком, потому что не понял собственной шутки. Из своей комнаты на втором этаже Майлз смотрел на красный “понтиак” Минти в полной уверенности, невзирая на несовпадение цвета, что именно эта машина сбила девочку Уайтингов. Мистер Минти был мужчиной наглым и злющим, и Майлз думал, что именно такие люди сбивают маленьких богатых девочек. Минти вечно возникал у их задней двери – впрочем, не тогда, когда Макс был дома, – предлагая мясо из своей морозилки. Грейс обычно приглашала людей в дом, но только не мистера Минти, который смотрел на нее так, что Майлзу делалось не по себе. Мало того, завидев приближающегося Минти, Грейс всегда запирала дверь во двор. И вот автомобиль-убийца стоит прямо у дома Майлза, будто поджидая, когда мальчик выбежит поиграть в проулок позади машины. Но даже ребенком Майлз интуитивно понимал, что если он попадет под колеса, то шума в городе будет много меньше, чем после ДТП с Синди Уайтинг. И был прав. Более всего графство Декстер взбудоражила фамилия пострадавшей девочки – Уайтинг. Тот факт, что столь страшная беда способна обрушиться на семью, с давних лет неуязвимую для всяких напастей, породил философские настроения, особенно в районах, населенных фабричными рабочими. Это лишь доказывает, говорили люди, что у Господа нет любимчиков. Богатых он любит не больше, чем бедных, нет, не больше, и нужно случиться вот такому, чтобы наконец уверовать в эту истину, часто подвергаемую сомнению. Грейс подобных умозаключений не разделяла – к удивлению Майлза, потому что мать всегда говорила: рука Господня видна во всем, что происходит вокруг. Но на сей раз она была тверда: за рулем “понтиака” сидел не Господь Бог, и у Майлза мелькала мысль, не заделалась ли она адвокатом Бога в надежде на то, что когда он снова вздумает обрушить на людей толику новых бед, то припомнит, кто был ему всегда предан. Если миссис Уайтинг права и Майлз проявлял чрезмерную заботливость по отношению к Синди, то такое поведение было для него естественным, потому что, оборачиваясь назад, он видел свою мать, глубоко потрясенную несчастьем с девочкой, словно подтвердилось то, чего она всегда боялась, – мир кишит опасностями. Она постоянно использовала эту трагедию как средство отвадить Майлза от лазанья по деревьям, расписывая в красках, что случится, если он упадет, и вопрошая, неужто он хочет на всю жизнь остаться калекой, как Синди Уайтинг. Впрочем, данный аргумент Майлза не слишком убеждал, ведь, залезая на дерево, он определенно снижал для себя шансы угодить под машину. Но Грейс была непреклонна. Оттого что она и миссис Уайтинг родили детей в один и тот же день в одной и той же больнице, ее сын и Синди Уайтинг превратились для Грейс в этаких экстрасенсорных близнецов. С самого начала Грейс посылала малышке Уайтинг открытки на день рождения и Рождество, хотя миссис Уайтинг, насколько Майлзу было известно, никогда не отвечала тем же. И Грейс постаралась, чтобы ее сын понял: их моральный долг – поддерживать искалеченную девочку. Если Майлз отмечал день рождения, Синди Уайтинг всегда приглашали. Если они встречали ее с матерью на улице, Майлзу каждый раз велели подойти и поздороваться. Синди Уайтинг, неустанно повторяла мать, маленькая героиня, которая стойко переносит одну операцию за другой. С ней приключилось ужасное несчастье, а значит, другие люди обязаны делать ее жизнь счастливее. В чем, по убеждению Грейс Роби, и состоял высший долг человека на этой земле: согласно замыслу Господнему – истолкованному в Библии как стремление сделать жизнь чуточку более справедливой – мы должны накормить голодного, обогреть замерзающего и напоить жаждущего. (Макс, отправляясь в свое любимое заведение, всегда упирал на этот последний пункт.) И самое главное, наш долг – одаривать любовью тех, кто в ней нуждается. (К тому времени, когда его жена доходила до самого главного, Макс уже был на пути в бар.) По мнению Грейс, люди более всего нуждались в любви – больше, чем в еде и теплом крове, – и, к нашему счастью, любовь не требует затрат. Даже бедные могут одарить ею богатых. В подробности его появления на свет мать никогда не вдавалась, но Майлз подозревал, что в больнице, где она и Франсин Уайтинг рожали своих малюток, произошло нечто, заставившее Грейс вообразить и поверить в экстрасенсорную связь между новорожденными. Ход ее рассуждений нетрудно было реконструировать. Итак, двое детей, родившихся почти одновременно в очень разных семьях, богатой и бедной. Несомненно, больничный персонал не раз окольными путями давал Грейс понять, который из младенцев главный, и эта скромная вдумчивая женщина не могла не размышлять о том, сколь разные судьбы уготованы ее ребенку и ребенку женщины по фамилии Уайтинг, хотя совсем недавно ее звали Робидо. Возможно даже, она видела в этом несправедливость и волновалась, не перепутали ли нянечки младенцев по ошибке, своей некомпетентностью определив их будущее. Не то чтобы такая путаница представлялась вероятной, когда один ребенок – мальчик, а другой – девочка, и все же. Могла женщина в ситуации Грейс не задаваться подобными вопросами? Однако эта версия событий никогда не казалась Майлзу такой уж безупречной. Во-первых, если ему не изменяла память, задолго до несчастного случая с Синди Уайтинг Грейс явно считала своего ребенка счастливчиком, родившимся в рубашке, из тех, кого Бог хранит. С какой стати? Майлз понятия не имел. Наверняка он не знал, была ли его мать знакома с Франсин Робидо до ее брака с самым богатым человеком в Центральном Мэне, но сомневался в этом, и, следовательно, у Грейс не было никаких причин предполагать, что из Франсин получится плохая мать. Какое-либо мнение об этой женщине у Грейс могло сложиться только в результате их знакомства в больнице. Правда, его мать была проницательным наблюдателем, и, возможно, увидев, как малютка Уайтинг напрягается, добывая молоко из тощей материнской груди, Грейс предугадала ее унылое будущее. Как бы то ни было, Грейс всегда выделяла малышку Уайтинг и наказывала Майлзу обращаться с ней особенно хорошо. Дорожное происшествие не спровоцировало, но лишь упрочило такое отношение к дочке Уайтингов, и когда накануне выпускного школьного бала выяснилось, что у Синди нет пары, приглашать ее выпало Майлзу, хотя его сердце было уже отдано красавице по имени Шарлин Гардинер. Будучи на три года старше, Шарлин работала официанткой в “Имперском гриле”, где Майлз после уроков собирал грязные тарелки со столов и мыл кастрюли, и вроде бы понимала, насколько он от нее без ума; с ним Шарлин всегда была мила и дружелюбна, одергивая своих многочисленных поклонников, когда они чересчур ехидно и громко посмеивались над ним, и порою Майлзу казалось, что она серьезно относится к его чувству. К сожалению, с точки зрения Грейс, Майлз не должен был любить девушку Гардинер. Верно, Шарлин – красотка, каких в Эмпайр Фоллз поискать, соглашалась Грейс. Однако сочла себя обязанной деликатно объяснить сыну то, чего по молодости лет он пока не понимает, но со временем поймет. “Шарлин Гардинер не совсем девушка, – начала Грейс, и Майлз оторопел. – Да, она ненамного старше тебя, но она уже женщина, а ты еще мальчик”. Насчет последнего Грейс, может, была и права, но глубоко заблуждалась касательно первого: Майлз отлично понимал, что Шарлин – женщина. Именно это ему больше всего в ней нравилось, и он без удержу предавался фантазиям, в которых Шарлин тем или иным способом превращала его в мужчину. Тогда как от Синди Уайтинг ничего, кроме горестных переживаний, ждать не приходилось, и это предчувствие неукоснительно оправдывалось на протяжении тридцати лет, вплоть до настоящего момента. Тимми задрала голову, и миссис Уайтинг услужливо почесала ей шею. – Наверное, мне следует тебя усыпить, – как бы размышляя, сказала она. – Ты действительно ужасная маленькая тварь. И все же нельзя не восхищаться остротой твоих чувств. – Я не восхищаюсь, – возразил Майлз. – Она либо царапает, либо кусает меня каждый раз, когда я прихожу. – О, и не только вас, дорогой мой. На всех, кто не принадлежит к нашей семье, она обрушивает самую изощренную злобу. На прошлой неделе она разодрала мэру руку до локтя – не так ли, прелесть моя? – Вам надо разыграть ее в лотерею, – предложил Майлз. – Десять долларов за билет, и победитель получает право забить ее до смерти бейсбольной битой. На вырученные деньги можно будет достроить новое крыло больницы. Старуха рассмеялась, хлопнув в ладоши: – Не знаю, почему я всякий раз поражаюсь вашему чувству юмора, дорогой мой. – Разве я сказал что-то смешное? – осведомился Майлз. – Ну вот опять! Не иначе вы унаследовали это от вашего негодника-отца. Кстати, он звонил мне, когда вы были в отъезде. Я пригрозила ему полицией. – Я поговорю с ним. – Забавный человечек. Но сам он это понимает, хотя бы чуть-чуть? – Вряд ли. Да и я нахожу в нем мало забавного. – Как и ваша бедная матушка. Увы, Грейс не умела смотреть на жизнь как на грандиозную блажь. – На этих словах Тимми резко дернула головой и уставилась на хозяйку, создавая впечатление, будто беседа ее заинтересовала. – Вообще-то моя мать любила посмеяться. – Майлз терпеть не мог разговаривать о матери с миссис Уайтинг – почти так же, как с Джимми Минти. – Может, жизнь и грандиозная блажь, но нелегко смаковать анекдот, если потешаются всегда над тобой. – Конечно, я признаю, некоторым людям живется трудно, – сообщила миссис Уайтинг таким тоном, словно цитировала чужое высказывание, предположительно близкое к истине. – Однако я всегда была убеждена в том, что люди, как правило, сами куют свое счастье. И не надо так улыбаться, Майлз Роби. – В кои-то веки она казалась почти искренней. – Вы думаете, для счастья мне нужно было лишь выйти замуж, но этот вывод одновременно предвзятый и поверхностный, что не делает вам чести. Сколько требуется умения и выдержки, чтобы найти подходящего мужа! Особенно когда девушка – уроженка Засады Робидо. – И выпускница Колледжа Колби, – не утерпев, добавил Майлз, поскольку колледж был не из тех, которым хвастаются. Люди, мнящие, будто сделали себя сами, крайне редко любят вспоминать детали этого производственного процесса. – Именно, дорогой мой, – не моргнув глазом подтвердила миссис Уайтинг. – Давайте не будем забывать о Колби и раскрепощающем влиянии высшего образования. Хотя раскрепощает оно не всех, верно? Имелся в виду Майлз, разумеется. В чем, в чем, а в умении держать удар с миссис Уайтинг трудно было тягаться. Получив щелчок по носу, в ответ она била наотмашь. Майлз приготовился к взбучке. – И все же осмысленный брак – редкость, не правда ли? – продолжила старуха. – У большинства получается такая несуразица. Слишком многие вступают в брак не с теми людьми и руководствуясь не теми мотивами. Мотивами столь абсурдными, что спустя парочку быстро пролетевших месяцев они уже не в силах припомнить, зачем они связали себя вечной и нерушимой клятвой. Что на них нашло? Для несчастливых в браке это остается тайной на всю жизнь, хотя для окружающих их мотивы часто до боли очевидны. Например, держу пари, вы понятия не имеете, почему вы женились. – Прежде чем держать пари, – заметил Майлз, – хорошо бы найти желающего сделать ставку. – Ага, вы не отрицаете, что знать не знаете! – воскликнула она. – Прелестно. Тогда позвольте, я вам объясню. – Спасибо, не надо. – Да будет вам, дорогой мой. Неужто вам не интересно, хотя бы самую малость? Но интересно ему было. Точнее, было бы интересно, обладай миссис Уайтинг подлинной прозорливостью, в чем Майлз сомневался. Вероятно, ей хотелось поделиться своими банальными откровениями. – Так почему же я женился, миссис Уайтинг? – Уф, полегчало. Я уже опасалась, что вы испортите мне все веселье. Вы женились с испуга, дорогой мой. – Тимми энергично дернула головой, словно не была уверена, правильно ли она расслышала. – Мне продолжать? – Я-то думал, испуг обычно отваживает мужчин от брака. – Глупости. Если люди постоянно мелют всякую чушь, это еще не значит, что они правы. – И чего же я боялся? – вопреки своим намерениям спросил Майлз. – Вы действительно не знаете? – улыбнулась старуха. Тимми широко зевнула, как бы давая понять, что даже она знает ответ. – Боже, вы и впрямь не в курсе. Так ведь, да? Что ж, это предоставляет нам возможность проверить старинную максиму, гласящую, что правда делает человека свободным. Лично я в это никогда особо не верила, но… – Миссис Уайтинг… Она подалась к нему и заговорщицки понизила голос: – Вы женились во избежание худшей участи. Подозреваю, вы этого стыдитесь, а зря, стыд здесь лишнее. Возможно, вы не очень хорошо знаете себя, но то, что я собираюсь вам поведать, – истина в последней инстанции, уверяю вас. Повинуясь своей натуре, вы инстинктивно искали средний путь, где-то между рискованной страстью и губительной для души рутиной. Всю свою взрослую жизнь вы практиковались в ловком лавировании, и, скажу по секрету, я давно восхищаюсь тем, сколь безошибочно вы следуете избранному курсу. Вы корите себя – не возражайте, потому что я все равно не поверю – за неудавшийся брак, но это глупо. Вы лишь спасли себя, а инстинкт самосохранения заложен в нас изначально, в каждого из нас. Посему браво, мои аплодисменты. – Я спасся от чего, миссис Уайтинг? – Ну, наверняка вы догадываетесь, учитывая, сколько было подсказок, причем буквально только что. Подумайте, дорогой мой. Вспомните. Вы добровольно вступили в заведомо неудачный брак, чтобы спастись от худшего варианта. Вы боялись, что если не женитесь поскорее, то окажетесь перед алтарем с моей дочерью, поскольку не сомневались: именно этого хотела ваша мать. Вы достаточно похожи на своего отца, чтобы устроиться максимально удобно, однако изящные решения вроде элементарного бегства вам не даются. Двадцать лет назад междугородние автобусы исправно заезжали в Эмпайр Фоллз, но для сына Грейс Роби это не выход. На занятиях по катехизису вам долго внушали, что выйти сухим из воды никому не удастся. Вот вы и пустились по безопасному среднему пути. Может, вам и не досталось то, чего вы желали больше всего, той грудастой девицы, что до сих пор работает у вас в ресторане, – я права? – но у вас хватило смекалки избежать того, что больше всего вас пугало, – несчастной молодой калеки, влюбленной в вас до смерти, чья жалкая преданность превратила бы вашу жизнь в бесконечный невыносимый подвиг во славу добродетели. Миссис Уайтинг стряхивала шерстинки с брюк; Тимми, очевидно, спрыгнула на землю, хотя Майлз не заметил, как она это сделала. – И вот теперь, вечно унылый, день изо дня вы тщитесь искупить свои грехи, вместо того чтобы праздновать победу, как поступил бы любой разумный человек. И мне бы очень хотелось, чтобы вы наконец сказали что-нибудь, а не сидели с надутым видом. Поверите ли, но обидеть вас у меня и в мыслях не было. – А что было у вас в мыслях? – Предостеречь вас, дорогой мой, открыть вам глаза. Несмотря на всю вашу ловкость, вы опять угодили в тот же переплет. Скоро вы официально станете холостяком, верно? Разумеется, вам и в голову не приходило, что ваша… нынешняя ситуация и возвращение моей дочери в распрекрасный Эмпайр Фоллз связаны между собой? Нет, молча признал Майлз, не приходило. – Если начистоту, мне даже любопытно, как вы разберетесь с этим во второй раз.