* * * – Она будет в ярости, – предупредил он миссис Уайтинг по телефону, когда они обо всем договорились. Утром он первым делом пойдет к декану, объяснит ситуацию и возьмет академический отпуск. Миссис Уайтинг пришлет за ним машину, и во второй половине дня он уже будет сидеть у постели своей матери. Грейс пока останется дома, продолжая курсы терапии и облучения, начатые полтора месяца назад, – как мать могла не сказать ему об этом ни слова? – но со временем ее перевезут в одноэтажную асьенду миссис Уайтинг, где за ней будет легче ухаживать. Ни у Грейс, ни у кого-либо из Роби не было медицинской страховки с тех пор, как закрыли рубашечную фабрику и Грейс потеряла работу, но миссис Уайтинг велела ему не беспокоиться о счетах за лечение. Старый Роджер Перри, как выяснилось, был тоже болен, и ему требовалась помощь в “Имперском гриле”. Если Майлз, постепенно освоившись, возьмет управление рестораном на себя сроком примерно на год, пока не найдут и не подготовят нового менеджера, миссис Уайтинг позаботится о том, чтобы Грейс ни в чем не нуждалась. Позднее он, разумеется, вернется в колледж и получит свой диплом. – Она возненавидит нас обоих, миссис Уайтинг. Вы это понимаете? – Дорогой мой, вам всегда было свойственно находить очень странные причины для беспокойства, – ностальгическим тоном ответила старуха. Майлз понятия не имел, что означает эта фраза, но спросить побоялся. – Сперва ваша мать, несомненно, рассердится, но ненависть к вам в ее сердце никогда не поселится. Ненавидит ли она меня — вопрос и вовсе праздный, согласны? – Как насчет?.. – Моей дочери? – догадалась миссис Уайтинг, обнаружив сверхъестественное чутье, по мнению Майлза. – Конечно, она хочет приехать. Вы же знаете, как она привязана к вашей матери. Куда сильнее, чем ко мне, сказала бы я. А когда она узнает, что вы приезжаете… Однако пусть пока остается в Огасте, если вас это больше устраивает. – Миссис Уайтинг, при чем тут я? Ответом ему было молчание. Означающее, что ему не следует задавать вопросы, на которые не хочет получить ответ. – Как я понимаю, ей стало лучше? – отважился продолжить тему Майлз. Прошлым летом в ресторане на Род-Айленде ему вручили конверт с его именем и адресом, выведенными мелким четким почерком матери. В единственный, свернутый пополам листок светло-зеленой писчей бумаги (Синди не очень хорошо себя чувствует. Открытка от тебя была бы как нельзя кстати.) была вложена газетная вырезка. В некрологе Ч. Б. Уайтингу, напечатанном в “Имперской газете”, говорилось, что мистер Уайтинг, недавно вернувшийся из Мексики, погиб в своем доме в результате несчастного случая: оружие, которое он чистил, неожиданно выстрелило. Правду Майлз узнал лишь два месяца спустя. Он приехал домой на День труда – это был его самый короткий визит, поскольку на следующий день начинался учебный год в Св. Люке, – и упомянул в разговоре с отцом несчастный случай с Ч. Б. Уайтингом. – Несчастный случай? – буркнул Макс и осклабился: – Когда приставишь заряженную пушку к голове и нажмешь на курок, дырка, проделанная пулей, – не несчастный случай. И Майлз начал припоминать. В некрологе и в материнском письмеце что-то показалось ему странным, но тогда он сразу же выбросил это из головы. Такая трагедия, и к тому же непосредственно затронувшая ее вторую семью, и Грейс столь скупо об этом написала? Это было на нее не похоже. И задумайся он – подметил бы кое-что еще. Некролог был длинным, как и приличествует важной шишке, на всю газетную полосу. В шапке второй полосы было напечатано “Ч. Б. УАЙТИНГ" – жирным шрифтом, каким обычно подписывают фотографии, однако ни прочитав письмо матери, ни узнав от отца о самоубийстве, выданном за несчастный случай, Майлз не задался вопросом, с какой стати мать вырезала фото. В конце концов, Майлз этого человека никогда в глаза не видел и не отличил бы его, как любил выражаться Макс, от любой другой сволочи. – И на каком основании вы решили, что ей стало лучше? – ровным тоном осведомилась миссис Уайтинг. – Мама написала мне… – Ах да, конечно. Но ведь ваша мать привязана к моей дочери не меньше, чем Синди к ней. Если бы пожелания здоровья исцеляли, люди со всего мира ездили бы к Грейс, а не в Лурд. Майлз грустно улыбнулся. Эта женщина сохранила способность ошарашивать его. За три с половиной года в Св. Люке он не встретил никого, хотя бы отдаленно напоминавшего миссис Уайтинг. – Миссис Уайтинг, – сказал он после паузы, – я должен извиниться перед вами. – За что, дорогой мой? – Я не часто приезжал домой в последние годы, но, когда приезжал, мне следовало навещать вас. – Что ж, не переживайте, – ответила она, не оспаривая, впрочем, сути его извинений. – Теперь вы долго пробудете дома. Не правда ли, дорогой мой? * * * Верно, отчасти Майлз, в ту пору ученик старшей школы, не сознавал трансформации, происходившей с матерью, потому что списывал ее нарастающее безразличие к семье на долгие годы разочарований, накопившуюся усталость и груз ответственности, который ей не с кем было разделить. Он заметил, что Грейс больше не высказывает претензий мужу, – чего Макс не замечал либо не показывал виду, – но Майлза тревожила забывчивость матери по отношению к его брату. Однако с Майлзом она крайне редко бывала безучастной или отстраненной, и ее озабоченность будущим старшего сына была далеко не абстрактной и временами граничила с манией. Пока Майлз переходил из класса в класс, Грейс обуревали две навязчивые идеи, одинаково для нее важные, и обе она твердо решила осуществить. Майлз поступит в колледж, а Синди Уайтинг пойдет на выпускной бал. И то и другое представлялось Майлзу практически неисполнимым. В совокупности оба пункта могли сойти за доказательство умышленного стремления Грейс к эмоциональной катастрофе, по силе равной крушению поезда. Речь шла не вообще о колледже. Майлзу, по замыслу Грейс, предстояло учиться в другом штате, что превращало труднодостижимое в недосягаемое. Поступление в Университет штата Мэн особой проблемы не представляло, и плату за обучение, общежитие и учебники взимали относительно невысокую. Проблема крылась в “относительности” – Майлз был не в силах вообразить, где они раздобудут даже столь скромную сумму. При том что учеба в другом штате к этим расходам добавила бы новые, и немалые, сама идея казалась ему смехотворной. Когда он пристал к матери с вопросом, почему расстояние так много значит для нее, Грейс его удивила: – Издалека ты не сможешь приезжать домой, стоит только захотеть. До Фармингтона, где находился филиал Университета штата Мэн, было сорок пять минут езды, до главного здания в Ороно – час. Ребята, которые там учатся, объясняла Грейс, на выходные в едином порыве разъезжаются по домам, чего она Майлзу не позволит. – Не для того я каждый день моей нынешней жизни пересекаю реку, чтобы мой сын болтался в Эмпайр Фоллз. Пока Майлз учился в старшей школе, это “пересекаю реку” он слышал столь часто, что начал пропускать мимо ушей. “Зачем, по-твоему, я каждый день пересекаю реку? – обычно вопрошала мать, когда они ругались – Зачем мне это нужно, Майлз? Затем, чтобы тебе не пришлось делать то же самое”. Либо: “Думаешь, мне нравится пересекать реку каждый день? Ты так думаешь?” Ее интонации, сверкающие глаза, визгливые нотки в голосе производили довольно комичное впечатление – по крайней мере, на ученика старшей школы. Словно не по мосту она перебирается, улыбался про себя Майлз, но ежедневно форсирует бурную реку Нокс, рискуя угодить под водопад и разбиться о валуны. Но странным образом вариант не пересекать реку даже не рассматривался, и когда Майлз посоветовал матери найти другую работу, она отреагировала так, будто сочла его совет не просто наивным – работу? в Эмпайр Фоллз? – но и непристойным, словно из всех предложений занятости порядочная женщина могла согласиться только на место прислуги за всё у миссис Уайтинг. Майлзу казалось, что в пересечении реки каждое утро Грейс вкладывала некий глубоко символический смысл, и его неспособность понять необходимость этого действа обнаруживала, как мало он знал о своей матери, реке и жизни в целом. Грейс была одержима не только колледжем для Майлза, но и выпускным балом для Синди Уайтинг. Для нее эти два события обладали одинаковым весом и значимостью. Когда мать впервые – а точнее, за год до финальных торжеств – заговорила о том, что нужно непременно подыскать кавалера для Синди, Майлз не возражал, потому что на тот момент не понимал, насколько это важно для Грейс и чем она способна поступиться, лишь бы добиться желаемого. Он подумал, что мать хочет воспользоваться знакомством с друзьями и приятелями миссис Уайтинг, чтобы с их помощью выбрать для бедной девочки приличного молодого человека на роль “парня” на выпускном балу. Наверняка где-то существует родня, какие-то кузены, и почему бы одному из них не разъяснить ситуацию со всей серьезностью и убедительностью и не вынудить дать согласие. Лишь когда мать попросила его понаблюдать, не обнаруживает ли какой-нибудь застенчивый одноклассник нежные чувства к Синди, хотя бы в малейшей степени, Майлз осознал, какого сорта иллюзии подвержена его мать. Якобы кавалер для Синди Уайтинг найдется в Имперской старшей школе. Идея, с точки зрения Майлза, столь же, если не более, вздорная, как и намерение “найти” деньги на его обучение за пределами штата, если хорошенько поискать. Прозревал он медленно, а поняв, на чем основана уверенность матери, начал лихорадочно прикидывать, в кого бы ему влюбиться, чтобы пригласить “избранницу” на бал. Если бы ему это удалось, мать наверняка придумала другую стратегию, которая бы тоже провалилась, но Майлз выглядел бы безупречно. Влюбленность, заметил он, воспринимается как нечто естественное, за что человека нельзя винить. * * * Проблема заключалась в том, что он уже был влюблен. Хотя особых преимуществ это ему не сулило, поскольку Шарлин Гардинер целых три года как закончила школу, потому шансы, что она примет приглашение отправиться вместе с ним на выпускной бал, были не выше, чем у Грейс с ее безумными мечтами о колледже подальше от дома и кавалере для Синди Уайтинг. Однако Майлз продолжал надеяться на чудо. С первого же года в старшей школе он устроился в “Имперский гриль” убирать со столов, чтобы быть поближе к Шарлин, и даже в выпускном классе работал понемногу после уроков дня три-четыре в неделю с той же целью. В те дни, когда он не работал, Майлз упрашивал своего друга Отто Мейера посидеть с ним в “Гриле” за чашкой кофе, чтобы выглядеть, как им хотелось думать, взрослее. Майлз мог бы более продуктивно потратить время, подыскивая себе спутницу на выпускной бал, но не знал, на что решиться, ибо Шарлин подпитывала его надежды неизменно дружелюбным отношением, несмотря на то что у нее всегда был по меньшей мере один бойфренд, ее ровесник либо парень постарше. Учась в старшей школе, Майлз и представить не мог, что на свете существуют девушки, которые не станут третировать парня, имевшего несчастье в них влюбиться, даже если не могут ответить ему взаимностью. Шарлин Гардинер была из таких девушек. Вместо того чтобы увидеть во влюбленности Майлза повод для ехидных шуток – самого эффективного лекарства от любви, – она умудрялась дать понять, что и Майлз, и его увлечение греют ей душу. Она не подбрасывала дров в огонь его юношеской страсти, но и по характеру своему не могла относиться к его чувствам как к чему-то по-мальчишески дурацкому и ничего не стоящему. Насмешки и презрение Майлз понял бы и принял как должное, но приязнь и благодарность сбивали его с толку. Упоение ее добротой затуманивало разум, а близость, отмеренная ею, была слишком пьянящей, чтобы вот так взять и отказаться от Шарлин, поэтому он убеждал себя, что ее хорошее отношение – лишь начало, а при удачном стечении обстоятельств оно естественным образом перерастет в любовь. Параллелей между добрым отношением Шарлин Гардинер к нему и его собственной добротой к Синди Уайтинг он не проводил, иначе для него многое бы прояснилось. Каждый прошедший день усугублял его проблему – девушки на выпускной бал не просматривалось, зато угроза, что ему таковую “найдут”, становилась все реальнее, – и некоторое утешение Майлз находил лишь в том, что Отто Мейер недалеко от него ушел. В его семье тоже не все было гладко. Отец Отто, вздорный и агрессивный, недавно перенес инсульт, из больницы он вернулся еще свирепее, разве что более не мог выразить свою ярость. Обездвиженная половина лица успокоилась навеки, другая, сохранившая подвижность, побагровевшая, скорчилась в гримасе, и все, что папаша мог, – гневно трясти огромной головой и разбрызгивать слюни, чем сильно напоминал сенбернара. Отто тоже был околдован чарами прекрасной Шарлин Гардинер, но, в отличие от Майлза, нереалистичным фантазиям не предавался, глаза ему ничто не застило, и он мог оценить очарование сверстниц. В итоге однажды хмурым февральским днем, когда они сидели друг против друга за столиком в “Гриле”, Отто сообщил Майлзу, что он пригласил одноклассницу на выпускной бал и она ответила “да". Майлз изо всех сил старался не показать, как он раздавлен этой новостью. Девушка, приглашенная Отто, – потом она станет его женой и матерью его сына – была именно такой, какую бы выбрал Майлз. Хорошенькая, умненькая, скромная и с отменным чувством юмора, хотя пока не умеющая проявить эту черту своего характера. Она не была ни популярной, ни непопулярной, модную одежду не носила (по настоянию своей матери) и интуитивно догадывалась, как это бывает с иными редкими девушками, что на свете есть вещи и похуже непопулярности и что жизнь – штука долгая, потому настанет день, когда она обзаведется вполне приемлемой грудью, а пока с ней и так все в порядке, что бы там ни думали окружающие. После того как Отто отважился на приглашение, с десяток ребяток поочередно признались, как они ему завидуют, потому что и сами собирались пригласить эту девушку. Оправившись от шока, Майлз искренне порадовался за друга, но в тот же день за неожиданной новостью о девушке Отто последовала другая, не менее сногсшибательная. Шарлин Гардинер, подойдя к их столику, чтобы подлить кофе, упрекнула парней за ненаблюдательность, а затем игриво пошевелила пальцами левой руки перед их носами. Пальчики были обворожительными, и на одном из них красовалось тоненькое колечко. Откуда и зачем оно появилось, Майлз сообразил, только когда за окном с низким гортанным урчанием затормозил мотоцикл и Шарлин полетела к двери. Молодой человек на байке – с длинными волосами, развевавшимися на ветру, в косухе и с подбородком, требующим частого бритья, – едва успев слезть с мотоцикла, заключил Шарлин в объятия и закружил ее, и сквозь толстое оконное стекло до них доносились ее “ой!" и “ай!". Молодой человек все кружил и кружил девушку, по которой Майлз еще долго будет тосковать и после того, как она выйдет замуж – сперва за байкера, потом еще дважды за других мужчин, – и даже после того, как женится сам. Когда верчение на парковке наконец завершилось, голова кружилась у Майлза. Вернувшись в ресторан, Шарлин спросила у Роджера Сперри, нельзя ли ей уйти на полчаса раньше; тот кивнул из-за стойки, и не успела за Шарлин хлопнуть дверь, как она была уже на мотоцикле, который оживленно вибрировал, предвкушая ее возвращение, еще секунда – и Шарлин Гардинер с женихом след простыл. – В жизни не догадаешься, кого я обязан пригласить, по мнению моей матери, – сказал Майлз. Смотрели он и Отто не друг на друга, но на пустое пространство за окном ресторана. – Синди Уайтинг? – откликнулся Отто и, когда Майлз уставился на него, пояснил: – Твоя мама звонила мне на прошлой неделе. Я подумал, ты можешь предложить мою кандидатуру. Майлз закрыл глаза в ожидании, пока унизительность поступка его матери утратит остроту. – Все нормально, – попытался успокоить его Отто. – Ну, то есть, это было бы не так уж плохо. Синди, она ведь довольно симпатичная, ты так не считаешь? Внешность Синди в данный момент Майлзу была совершенно безразлична. В голове его опять звучала речевка, которую он не мог забыть с прошлой весны, когда учился водить. “Вперед, Роби, вперед! Вперед, Роби, вперед!" – Во всяком случае, она приятная девушка, – продолжал Отто. Что было правдой. И когда Майлз не возразил, Отто добавил: – И ты ей нравишься. Больше остальных. – Это-то и плохо, – ответил Майлз, глядя другу в глаза. – Нет. Девушка, которую ты любишь, только что укатила на мотоцикле, на заднем сиденье, – сказал Отто. – Вот что плохо. – Шел бы ты, Отто, – предложил Майлз. – Опять же, мы можем пойти вчетвером, – не сдавался его друг. – Энн будет не против. (Энн Пачеро была той самой, кого он пригласил на бал.) Спорим, ей захочется получше познакомиться с Синди. Все будет нормально. Опустив голову, Майлз обдумывал его слова. – А вдруг она решит, что она мне нравится? – А разве она тебе не нравится? – Ты понимаешь, о чем я. Теперь Отто уставился в пол, а Майлз пытался припомнить, слыхал ли он когда-нибудь, чтобы его ровесник советовал поступить правильно, потому что так правильно. В иных обстоятельствах он был бы благодарен Отто, рискнувшему затронуть моральный аспект проблемы. Возможно, он и в текущих обстоятельствах был ему благодарен. Но ему хотелось объяснить своему другу и как эта девушка жаждет внимания, и что живет она в придуманном ею мире, и что малейшее проявление участия возбуждает и расцвечивает ее фантазии. Но, с трудом подыскивая нужные слова, он понял, как похоже то, что он хочет описать, на его собственное томление по Шарлин Гардинер, действительно укатившей в свое новое будущее, даже не сказав ему “до свидания” и не прихватив четвертак, который он всегда оставлял ей на чай. Вечером после ужина, когда брат лег спать и Майлз принялся за домашнее задание, в столовую, где он расположился с учебниками и тетрадками, вошла Грейс: – Я хочу, чтобы ты поехал в колледж Святого Люка. Небольшой католический колледж неподалеку от Портленда был самым дорогим учебным заведением, куда он послал заявку на поступление. Он заполнил также анкеты Университета Нью-Гэмпшира, Университета Вермонта и, без материнского ведома, Университета штата Мэн и до сих пор был уверен, что позже, когда придет время, матери придется смириться с реальностью. – Мам… – начал он. – Я ходила сегодня в Святую Кэт, – перебила Грейс. Майлз глубоко вдохнул: “Господи, она молится о том, чтобы я учился не в Мэне”. – Отец Том знает кое-кого из этого колледжа, – продолжила Грейс, и Майлз выдохнул. – Он полагает, что с твоими отметками у тебя есть хороший шанс на стипендию. Говорит, что приход, возможно, найдет средства помочь с учебниками. И ты ведь хочешь там учиться. Его подмывало спросить – нет, прокричать: “Мало ли чего мне хочется?!” Но он просто кивнул. Да, он этого хотел. – Мы найдем деньги. – Мать взяла его за руку. – Ты мне веришь? Возможно ли на такой вопрос ответить “нет”? – Конечно, мам, – пробормотал он. Расстроенный ее одержимостью, он предпочел бы поскорее закончить этот разговор. – Хорошо, – сказала Грейс. – А теперь я хочу попросить тебя об одолжении.