– «Ты либо часть проблемы, либо часть решения. Середины нет. Это дерьмо исследовалось и анализировалось десятилетиями и поколениями со всех сторон. На мой взгляд, большая часть того, что происходит в этой стране, не нуждается в анализе». Они испытали теплый момент взаимного узнавания, а потом Мартин рассказал о скандале «Плейнс Кэпитал» – IfW, добавив, что хотел бы быть оптимистом, но знает из истории, что расследование ни к чему не приведет. – Они придумают, как его закрыть. Так бывает всегда. Вот тогда Ингрид и вспомнила кое-что из статьи в «Роллинг Стоун». – А мы были в Берлине в одно и то же время, – сообщила она. Улыбка Бишопа моментально рассыпалась, выражение на его лице переменилось. – Что? – Я прожила там десять лет. В Берлине, район Пренцлауэр-Берг. До сих пор скучаю. А где были вы? – Фридриксхайн, – почти с неохотой ответил мужчина. – Уехал оттуда в две тысячи девятом. – В девятом… – Паркер задумалась. – Та группа… «Роза Люксембург коммандо». Вы знали, что они собираются взорвать железнодорожный вокзал? Мартин открыл и тут же закрыл рот. Как будто не нашел воздуха. Но потом все же сказал: – Они ничего не планировали взрывать. Они были против насилия. – Я читала в… – Газеты ошибались, – заявил Бишоп тоном, каким подводят черту, и Ингрид почувствовала себя глупо, как будто, сославшись на ведущие медиа, порушила все то доверие, которое старательно строила на протяжении разговора. Но никакого презрения Мартин не выразил. Он только улыбнулся и покачал головой. – Они всегда ошибаются. Таков мир, в котором мы живем. Послушайте… – Он опустил руку в карман, достал блокнот и короткий карандаш, которые обычно валяются в ИКЕА, написал четыре разделенные промежутками номера – IP-адрес – и протянул листок ей. – Если захотите поговорить. Можно вот так, и тогда никто не подслушает. Потом они вышли во двор и увидели идущего к ним по траве Дэвида: – Эй! Глава 19 Когда на следующий день Ингрид начала вспоминать события, последовавшие за вечеринкой у Билла и Джины, она с удивлением обнаружила, что основная их часть соединилась в неясное пятно. Это ее встревожило, поскольку, перенося радикальные решения на семейную жизнь, она будет нуждаться в оправдании. Рано или поздно, друзьям или не рожденному пока еще ребенку, придется сказать так: «Когда Дэвид сделал то-то и то-то, я поняла, что все зашло слишком далеко». И это самое то-то и то-то должно быть настолько ужасно и невероятно, что ее реакция, пусть даже вылившаяся в самую крайнюю форму, могла бы быть оправданной. Однако во всем этом проекте память работала против Паркер, как будто ей, памяти, было глубоко наплевать на добро и зло. И вообще, то, что вспоминалось, не имело почти никакого отношения к Дэвиду. Ингрид помнила, что домой они ехали молча и что это молчание продолжилось потом и в квартире. Помнила, что приняла душ, а потом проснулась посреди ночи и обнаружила, что муж спит на диване, а по телевизору идет фильм про фабрику на Среднем Западе, сбрасывающую выщелоченную ртуть в водо-хранилище. На экране – ребенок на больничной койке. Рядом – изможденная плачущая мать. Ингрид выключила телевизор и легла в постель, думая о детях, о том, чем питаются бедные и богатые, о своей огромной стране, раскинувшейся между океанами. Лишь утром, когда ее поднял будильник, она узнала из новостей, что Мартин Бишоп и его товарищ, Бенджамин Миттаг, объявлены в розыск в связи с обнаружением пусковой ракетной установки на складе в Нью-Джерси. – Власти обращаются к гражданам за помощью, – сказал диктор. Дэвид все еще спал на диване перед телевизором, и, глядя на него, Ингрид думала не столько о неловкой ситуации, виновником которой он стал накануне, сколько о прошедших месяцах, о годе и даже десятилетии прожитой вместе с ним жизни. Она думала не о социальной справедливости или о пролетарской революции, а о браке, основанном, как теперь стало ясно, на ложной предпосылке. Предполагалось, что они с Дэвидом одинаково смотрят на мир и разделяют одни и те же базовые ценности. И раз так, то они в состоянии совершить нечто опасное и рискованное. Например, вырастить ребенка. Ингрид знала, что это неправильно, знала, наверное, с самого начала, но то ли из лени, из нежелания отказаться от комфорта или почему-то еще предпочитала ничего не менять. Дэвид был занят собой, она же стремилась в другой, широкий мир. Смыслом жизни ее мужа была гордость ремесленника, написанные им книги, тогда как Ингрид видела свое назначение прежде всего во влиянии на других. Следовало ли из этого, что Дэвид был эгоистом, а сама Ингрид – образцом человеколюбия? Нет. Но следовало другое: они по-разному взаимодействовали с миром, и в этом лежал источник конфликта. Проще говоря, они не были созданы друг для друга. Следствием просветления, наступившего после выпитого кофе, стала записка, в которой Ингрид сообщала, что переночует у своей подруги Бренды, живущей севернее, в Пелэме. Она вовсе не была уверена, что Бренда обрадуется ее продолжительному визиту, но не переживала по этому поводу – ничего, перебьется. О том, чтобы совсем уйти от Дэвида, речь не шла, по крайней мере пока. Но несколько проведенных порознь дней были нужны, чтобы как следует обдумать всю значимость сделанного ею открытия. По дороге к метро Паркер позвонила Бренде, которая, похоже, обрадовалась визиту подруги, несмотря даже на то, что для Ингрид этот визит вполне мог знаменовать конец ее брака. Она поднялась на двадцать четвертый этаж штаб-квартиры «Старлинг Траст» в центре города и, усевшись за стол, прочитала последний отчет, поступивший из отделения фонда в нигерийской Абудже. Боевики «Боко Харам» напали на школу для девочек в северо-восточном округе Борно, убили сотрудников и насильно увели с собой больше сотни. В успех поисков не верила даже полиция. Это похищение девочек было уже вторым для «Боко Харам». Горе постигло многие семьи, и скорбь уже перерастала в гнев, направленный против правительства, которое оказалось неспособным выполнить свой основной долг – защитить жизнь граждан. В шестистраничном докладе представители фонда, основываясь на анализе политических течений и ситуации в столице, оценивали потенциал дестабилизации в этом уголке страны. Нигерия считалась одной из успешных африканских стран, и авторы доклада опасались, что ослабление позиций правительства приведет к давлению со стороны соседей и послужит дальнейшей дестабилизации. Но Ингрид думала не о последствиях и не о стабильности, а только лишь о ста двадцати несчастных девочках – до смерти напуганных, в цепях и перепачканных платьицах. Только что занятые разбором предложений в чистом классе, они вдруг оказались в плену у злобных боевиков. Рано или поздно эти люди изнасилуют их и либо продадут торговцам живым товаром, чтобы получить деньги на продолжение своей войны, либо убьют – и еще снимут это на камеру, чтобы показать потом всему миру. Недели две-три мировое сообщество повозмущается актом насилия, а потом внимание публики привлекут другие зверства, и девочки будут позабыты и предоставлены своей печальной судьбе. Однако «Старлинг Траст» тревожило другое: ослабит или нет этот террористический акт позиции правящей партии, судьба которой ни на грош не волновала Паркер. Таков мир, в котором мы живем. Мужа она уже бросила. Первый шаг сделан и дался на удивление легко. Получилось куда проще, чем она себе представляла, потому что подготовка всегда хуже самого акта. Ингрид достала листок, который дал ей Мартин Бишоп, и впечатала в строку поиска IP-адрес. Чистая страница с одной ссылкой для скачивания и установки «Тор»-клиента. Она так и сделала, после чего, следуя указаниям программы, выполнила пошаговую инструкцию. В черном окошечке замигал курсор. «Это Ингрид Паркер, – напечатала она. – Мы познакомились вчера на вечеринке». В ожидании ответа Ингрид обвела взглядом коллег, обсуждавших за кофе последние телешоу. Из кухни долетел взрыв смеха. Где-то в Нигерии похищены сто двадцать девочек, а здесь, как всегда, пустая болтовня. У нее зазвонил сотовый. Она не хотела отвечать, но не хотела и прятаться. – Привет, Дэвид. – Ну? – Я на работе. И просила тебя не звонить. – Как же я могу не звонить? – Я сама позвоню тебе вечером, хорошо? – Послушай, я работаю над новой книгой. Я… Мешать тебе не буду. Неужели он на самом деле думает, будто книга может поправить их брак? – А потом закончишь книгу и снова станешь таким, как сейчас. – Мы все исправим. Ты ведь знаешь… – Мне нужно кое в чем разобраться. Привести в порядок мысли. Иногда это нужно нам всем. Когда Ингрид дала отбой, на экране уже появился ответ: «Привет. Это Мартин. Рад получить от тебя весточку». «Где ты?» – напечатала она, чувствуя, как у нее холодеют руки. «Ты же знаешь, я не могу сказать». Конечно, не может. Его ведь разыскивают. Паркер не знала, что написать, а вот он знал. «Хочешь навестить нас?» Вот так легко. Глава 20 В Чикаго прибыли затемно. Машина петляла по лентам асфальта, и Ингрид вскоре поймала себя на том, что не представляет, в каком направлении они едут. Какой формы этот город? Окружен кольцевой дорогой? Или стоит на переплетении скоростных шоссе – словно мир в перекрестье снайперского прицела? Все перепуталось, а расспрашивать Мэри – усталую вьетнамскую студентку-медичку, которая встретила ее возле железнодорожной станции в Пелэме и с которой они переночевали в номере мотеля на окраине Янгстауна в штате Огайо – казалось бесполезным, так что Паркер просто ждала. Такое решение – довериться и не спрашивать – она приняла еще накануне утром и с тех пор вновь и вновь подтверждала его для себя. В первые часы, когда они двигались к границам округа Уэст-честер, а потом через Нью-Джерси на запад, Мэри говорила много. Работая интерном в медицинском центре Монтефиоре в Бронксе, она привыкла к человеческим страданиям. – И к крови, – рассказывала вьетнамка. – Хотя и не сразу. Впервые побывав на операции, я всерьез задумалась над тем, чтобы сменить специализацию. Но родители заставили ее остаться, и теперь, преодолев отвращение, она уже гордилась своей профессией. – Тогда зачем вот это? – спросила Ингрид, намекая на ее связь с организацией Бишопа. – Я горжусь тем, что делаю, но мне не нравится, как эта страна и фармацевтические компании поступают с моей профессией. А без хороших врачей Революция погаснет, не успев начаться. – Революция? – Сейчас мы просто стараемся избежать ареста. – Понятно. – А вы? – Я? – Почему вы выбрали это? – спросила Мэри. Тогда Паркер задумалась. Позже она смогла бы описать и причину, и мотив, которые привели ее в эту машину, но сразу после побега единственный ответ, который вертелся у нее на языке, звучал так: «Потому что это единственное, что имеет для меня смысл». – Форклоу-лейн, – сказала Мэри, когда они выехали на неосвещенную улицу с обветшалыми, брошенными домами, наполовину скрытыми заросшими двориками. Высоченная трава и заколоченные досками двери вызывали в памяти сцены из постапокалиптических фильмов. Природа, поглощающая творения человека. Было жарко, и городской зной проникал в машину даже при поднятых стеклах. Подъехав к одному из таких неприглядных домов, спутница Ингрид остановилась и выключила мотор. В отличие от других, дверь здесь не была заколочена, и где-то в глубине тускло мерцал свет, отражаясь от зазубренных стекол разбитого окна. – Можете войти, – сказала Мэри. – А вы не пойдете?