— Архитектор. — Он архитектор? — Познакомились с ним после того, как обчистили его дом в Марине. — Слава богу, что есть на свете преступники. — Прожили вместе с год, говорили о детях, о будущем. Все было розовеньким. Уже и дату назначили. В общем, песня известная. — Интерлюдия со скрипками? — Типа того. И вот он захотел, чтобы я бросила работу. Для него это, дескать, слишком опасно. Он хотел, чтобы из полиции я ушла и сидела дома, приглядывала за кошками. Просьба невыполнимая. Для меня бросить службу — все равно что отрицать саму себя. — Это как же, Линда? Она твердо посмотрела на него. — Я полисмен. Такой же, как и вы, Уолтер. — Ты имеешь в виду, такая же, как твой старик? — Да. Биоритмы во мне тикают, так что я по-прежнему хочу и выйти замуж, и иметь детей. Но когда убили моего отца, я поклялась, что стану копом, и вот она я, нынешняя. Пойти на попятную я не могу. На этом они прервали разговор, так как въехали в Сому, к югу от Маркет. — В свое время это место называлось «к югу от борозды», — пояснил Сидовски. — Из-за трамвайной линии, которая здесь проходила. — Вы предаете свой возраст, Уолт. — Раньше это был адский район. Теперь Сома была царством автомастерских, складов, вьетнамских ресторанчиков и гей-баров. Полуразрушенные многоэтажки здесь обжили латиносы, бежавшие из кровавых бань Центральной Америки, ну а сами дома обложили дальновидные застройщики, сетующие по своим мобильным на нарушения правил о ветхом жилье. Жизнеобеспечение Сомы целиком держалось на городской бюрократии, не спешащей провести обряд соборования. Дом, где жил Киндхарт, вырастал из обломков землетрясения и пожара 1906 года. После этого здесь был отель, затем бордель, затем тир, и все это, наконец, эволюционировало в жилой клоповник. Теперь из его окон можно было видеть разве что шоссе Джеймса Лика, 80-ю магистраль, Бэй-Бридж и Окленд. По скрипучей лестнице Сидовски и Тарджен поднялись на третий этаж и постучали в дверь Киндхарта. Было без четверти шесть утра. Квартира молчала. Сидовски застучал снова, громче и резче. — Мистер Киндхарт! — громко позвал он. Молчок. Сидовски продолжал стучать. Открылась дверь квартиры вдоль коридора, и из нее вышел некто однорукий. — Прекрати, руку отшибешь, — прорычал он. Сидовски показал свой полицейский жетон. — Не лезь куда не просят. — Свинота. Однорукий захлопнул дверь. Сидовски продолжал грохотать. — Кого черти несут? — послышался из недр квартиры заспанный мужской голос. — Полицию, мистер Киндхарт. Откройте, есть разговор. — Идите гуляйте. Мне говорить с вами не о чем. — Речь идет о следствии, мистер Киндхарт. И быть несговорчивым я вам не советую. Последовала невнятная ругань, скрипнула кровать. Загремели пустые бутылки, вызвав новую вспышку брани, затем лязгнул замок, и дверь отворилась. На пороге стоял полуголый, небритый и босой мужик ростом под метр восемьдесят. Киндхарт. Над расстегнутыми заношенными джинсами круглилось пузо. Воняя перегаром, он бдительно загораживал собой дверной проем и попеременно оглядывал непрошеных гостей глазами, налитыми похмельной мутью. — Можно войти? — спросил Сидовски. — Нам нужно поговорить. — О чем? Один из нижних передних зубов у Киндхарта отсутствовал, остальные смотрелись гнилушками. — О Франклине Уоллесе, — сказала Тарджен. — О ком, о ком? — Киндхарт поскреб над губой щетину. — Каком еще Уоллесе? — Тюрьма. Виргиния. Ну? Вспоминай живей, — приказал Сидовски. Лгать было бессмысленно. Киндхарт сдал свой рубеж обороны и пошлепал на кухню своей студийки ставить чайник. Здесь он сел за мелковатый кухонный стол, вытряс из пачки «Лаки Страйк» сигарету и прикурил. — Только давайте быстро, а то мне скоро на работу, — выдохнул он сквозь дым, потирая глаза. Тарджен огляделась. Сидовски присел рядом с Киндхартом за стол. — Что у тебя за работа, Перри? — Вы ж поди знаете. А если нет, то зачем вы здесь? На столе валялась стопка порножурналов с цветными фотографиями голых детишек в непристойных позах с мужчинами. — С вашей стороны это нарушение УДО, — кивнула на журналы Тарджен. — Вы разве не знаете? — А с вашей — незаконное вторжение в жилище. Уж свои права, дорогуша, я знаю. Изучил. — Права у тебя, несомненно, есть. — Сидовски нацепил очки и, послюнив палец, стал неспешно листать блокнот. — Ты теперь подмастерье плотника в Хантерс-Пойнт? — При чем здесь это? — А при том. Работа с возможностью широкого контакта, в том числе и с семьями, где есть дети. — Сидовски повернулся к Тарджен. — Вы как думаете, инспектор, им знаком термин «хищный педофил»? Или придется разъяснять? — Им всегда можно продемонстрировать фотографию одного из них. Сидовски улыбнулся. На плите засвистел чайник. Киндхарт заварил черный кофе, но только для себя. — Скажи, когда ты в последний раз видел Уоллеса? — спросил Сидовски. — А мне оно надо? Вы на меня просто донесете, и дело с концом. — Донести донесем, но конец зависит от наших слов судье, была нам от тебя помощь или помеха. А это уже зависит от тебя. Киндхарт прищурился сквозь пелену дыма и хлебнул кофе. — Мы с Уоллесом сидели в одной камере в Виргинии. И я разыскал его, когда перебрался сюда. Он же был учителем воскресной школы, был вхож куда надо, ну и решил, что может помочь мне найти работу. Я же спасал ему в тюрьме задницу в прямом смысле. Он был мой должник. — Настоящая работа или что-нибудь в этом роде? — снова кивнула на журналы Тарджен. — Послушайте, я же просто фотографирую, и всего делов. — А три малолетние сестренки из Ричмонда, штат Виргиния? — спросила Тарджен. — Я же говорю: просто фотографировал. Они так хотели. — А две пятилетние девочки на Мишн в прошлом году? — Еще раз повторяю: я просто фотографирую, когда они того хотят. Им нравится иметь такие фотки. Я не встречаюсь с ними, как Уоллес. И понятия не имею о том, что случилось в прошлом году с той девчушкой Доннер и почему он покончил с собой. Я тут совершенно не при делах. — Мы тебя к этому и не причисляли, — впился в него взглядом Сидовски. — Ты сейчас сам обмолвился. — Ага. Как будто я не знаю, зачем вы тут. — Киндхарт качнул головой. — После того как умыкнули того мальчонку, это все снова в новостях. Я же просто фотографирую, только и всего. И с ними не встречаюсь. — Киндхарт глубоко затянулся и постучал указательным пальцем по журналам. — Скажу одно: все они мелкие шлюшки. Они точно знают, что делают. Завсегда льнут к тем, кто их природу чует. Вот Уоллес и его дружок обладали на этот счет редкостной проницательностью. — А как зовут его дружка? — цепко прищурясь, спросил Сидовски. Киндхарт покачал головой и затянулся сигаретой. — Да я видел-то его всего раз или два. Он, кажется, был из Монтаны или из Северной Дакоты. Короче, откуда-то издалека. — Опиши его.