Боже. А теперь еще это. Она надула щеки и тяжко выдохнула. Вероника была уязвлена. Пара, которой принадлежал снятый ими дом, только что сообщила, что через три месяца они думают вернуться. Нет, вы подумайте! Девяносто дней! В Талсе так не делают. Не успели они с Лестером более-менее устроиться, как приходится искать другое жилье. Это на здешнем-то рынке! Со всей беготней по агентствам, газетам, с подбором подходящего места. Нет, то, что эта молодая пара помирилась, хорошо. Тут и их мальчишечка задействован. Но и ее, Веронику, тоже понять можно. Она сказала Лестеру, что им следует поговорить с адвокатом, но муж настаивал, что так будет лучше: они найдут другое место и дадут молодой паре жить своей жизнью. Вероника обвела кружком один из газетных вариантов: «Кв-ра с мебелью. Пл. Аламо. Восстановленный 12-комн. викторианец[41]. Джакузи. Вид на ист. часть, 3 камина». Судя по аховой цене ($ 3900), должно быть неплохо. Тут в дверь позвонили. Вероника глянула через шторку. На крыльце топтался какой-то коммивояжер. Вид в целом приличный. Она открыла. — Добрый день. Я Фрэнк Трент из «Голден Бэй». Вопросы страхования. — И что? — Мне бы миссис Энн Рид. — Энн Рид? Они времени зря не теряют. — Как вас, извините, понимать? — В смысле, на разговоры со мной. Обратно они еще не въехали. — Я в некотором замешательстве. Это же адрес Энн Рид? Вообще, Келлер знал, что эта семья переехала. Как и то, что Господь вознамерился найти ему третьего Ангела. — Тут, видите ли, такое дело. Полис в отношении ее и ее сына Закари утратил силу. — Договор о страховании? — Да. Я новый агент. С миссис Рид я еще не встречался, но ее подпись мне необходимо получить сегодня. Об обновлении положений. — Он постучал по кейсу. — Мы только снимаем у них дом. Через три месяца они возвращаются. Можете оставить свою карточку, и я попрошу ее вам позвонить. — Вы очень добры, но я на три недели уезжаю из города по делам. Причем уже сегодня. И боюсь, что мы с ней разминемся. Крайне важно, чтобы я получил ее подпись сегодня же. Вероника внимательно оглядела незнакомца. Вроде нормальный. — У вас есть визитка? Келлер сунул руку в нагрудный карман и протянул ей карточку Фрэнка Трента. Вероника растерянно ее взяла. — Ну входите. Она подошла к телефонному столику в прихожей и полистала записную книжку. Набрала номер. Потянулись длинные гудки, но трубку никто не брал. — Никого нет дома, — объявила Вероника. — Н-да, — мрачно вздохнул Келлер. — Тогда я просто не знаю, что мне делать. Выдавать адрес Энн Рид в Беркли Вероника не хотела, но опять же, что за формальности? И что плохого, если это на пользу делу? Из книжки она выписала адрес и номер Энн Рид. — Вот, мистер Трент. Может, сами с ней свяжетесь. Келлер принял листок и уставился в него. Да так по-странному, будто на лотерейный билет с миллионным выигрышем. Наконец он посмотрел Веронике в глаза и ощерился такой улыбкой, что ей стало не по себе. — Храни вас Бог, — пропел он елейно. — Бог и Ангелы. 49 Флоренс Шейфер сидела одна за кухонным столом и читала в одиночестве утренние газеты. С землисто-серым лицом. Семья, друзья и сочувствующие Дэнни Беккеру и Габриэле Нанн развешивали по городу желтые ленты — на дверях, автоантеннах, витринах, деревьях, рекламных щитах и по школам. Волонтеры, что принимали звонки и стучались в двери с объявлениями о пропаже, носили их как повязки. Когда постучались и к Флоренс, она согласилась прикрепить одну себе на почтовый ящик. Группа альпинистов прикрепила ее в виде гигантского банта к южной мачте моста «Золотые ворота». То было проявление коллективного страдания и надежды на то, что дети вернутся домой невредимыми. В итоге пресса Сан-Франциско окрестила расследующих «Оперативная группа “Желтая лента”». Спустя несколько дней похищение Габриэлы по-прежнему оставалось на первых полосах газет и звучало едва ли не первой новостью в местных информационных выпусках. Ну а когда в ходе президентского визита в город свое сочувствие семьям-жертвам «трагедии Сан-Франциско» выразили президент и первая леди, имена Таниты Доннер, Дэнни Беккера и Габриэлы Нанн прогремели по всей стране. Пресса теперь придавала этой истории всенародное значение. Флоренс положила на стол «Сан-Франциско Стар» и вздохнула. Очки упали у нее с носа и повисли на цепочке. Она потерла себе виски. Зашелся свистом вскипевший чайник. Чувствуя у себя на плечах тяжесть мира, Флоренс заварила еще одну чашку «Эрл Грей». Что теперь делать? Нельзя же сидеть сложа руки. С газеты на нее призывно взирали детские личики: Танита Мари Доннер, Дэнни Беккер, Габриэла Нанн. В клетке возле кухонного окна возился и щебетал на своей жердочке Бастер, попугайчик Флоренс. — Ну а что мне прикажешь делать, Бастер? — сокрушенно спросила она. — Я и так трижды звонила в полицию, и хоть бы кто сюда подъехал. Что она сделала не так? Она сообщила полиции, что слышала, как убийца Таниты Доннер исповедуется в своем злодеянии Богу. Оставляла свое имя и адрес. Последний офицер, с которым она говорила, был такой же, как остальные. Было видно, что он ей не верит. Только и допытывался, сколько ей лет, живет ли она одна, как часто, будучи набожной католичкой, ходит в церковь, какие лекарства принимает. И что с того? Понятное дело, думал, что она чокнутая старуха. Она это знала. Он сомневался, поскольку она не сообщила ему ни подробностей, ни доказательств этого самого признания. Но теперь-то доказательства у нее были. Чашка из дултонского фарфора[42], когда Флоренс переносила ее в заставленную книжными этажерками гостиную, тревожно позвякивала на блюдце. Здесь, в этой комнате, она утешалась чтением любимых книг о преступлениях, но ничто в них не предвещало и уж тем более не готовило ее к этому. Тому, что сейчас происходило на самом деле. Флоренс была напугана. Надо бы проверить еще раз. Ее хватало только на начало. Флоренс взяла диктофон и нажала кнопку воспроизведения. Зашипела запись, и отец Маккрини прокашлялся. — Сколько времени прошло с твоей последней исповеди? — спрашивал он из исповедальни. — Это снова я, — послышался голос убийцы. — Почему ты не явился с повинной? Умоляю, сделай это. Убийца молчал. — Похищения Дэнни Беккера и Габриэлы Нанн — тоже дело твоих рук? Тишина в ответ. — Умоляю, не причиняй вреда детям, сдайся властям. — Отпусти мне грехи, священник. — Не могу. — Ты давал клятву. Ты ею связан. Отпусти мои грехи. — Ты не раскаиваешься. Для тебя это извращенная игра. Я не верю, что ты искренне сожалеешь. А без покаяния нет и отпущения. Тишина длиной в долгую минуту. Когда убийца заговорил снова, его голос зазвучал мягко и вкрадчиво: — Отец, если я действительно покаюсь, получу ли я отпущение грехов и Божью благодать? Маккрини ничего не сказал. — Мне нужно знать, отец. Прошу. Тишина. — Отец, ты не понимаешь. Я должен был ее убить. Мне пришлось. Она была злой маленькой шлюшкой. Блудницей. Я должен был совершить то, что делал с ней и с другими. Их лица преследуют меня, но таково богоугодное дело, которое я делаю. С Танитой мне помог Франклин. Он был учителем воскресной школы. И он знал размах моей работы. Потому он мне помог. — Господь не одобряет твоих деяний. Ты неверно истолковал Его послание, и как раз это привело тебя сюда. Пожалуйста, взываю к тебе, сдайся. Господь наш Иисус Христос поможет тебе одолеть твои грехи и подготовиться к жизни вечной. — Мы должны были очистить ту маленькую блудницу от ее порочности. Отвезли ее в тайное место, известное только мне. О, как она вопила! Потом мы… Флоренс выключила диктофон и сложила на коленях дрожащие руки.